– Даже если вы и не учились, это не имеет значения, когда речь идет о такой милашке, как вы.
«Милашка». Моя рука сама собой закрыла щеку, стараясь унять проступивший жар. Все повторилось снова: этот негодяй походя бросает комплимент, и я становлюсь податливым, беззащитным созданием! Что ж, это прекрасная возможность выработать иммунитет к подобным вещам: Дэвид, тот говорил в основном о себе.
– Эта больничная одежда мне очень идет, – нашлась я, – но было бы неплохо получить мое прежнее платье...
Мягкие волосы по-мальчишески спадали на его лоб. Шиа тенью скользнул мимо меня; ветерок, сопровождавший его движение, колыхнул подол моего халата.
– Вы еще пожалеете о том, что не воспользовались шансом пройти со мной тур вальса. Я не делаю таких предложений кому попало.
– Неужели? – усмехнулась я, скептически оглядывая скелет. – А мой носовой платок...
– Та маленькая разрисованная тряпица, что была у вас?
Я кивнула, мое нетерпение росло по мере того, как он и его танцевальный партнер щека к щеке скользили туда и сюда по комнате. Он сморщил нос и покачал головой.
– Я никогда не понимал, почему женщины носят идиотские вещички вроде вашего платка. На что можно употребить подобную ерунду?
Лицо мое горело от нетерпения. Если Янгер не перестанет тянуть время и не отдаст мне платок, я с превеликим удовольствием задушу его. С не меньшим удовольствием я заключу его в объятия, если он будет послушным мальчиком. Но Шиа, казалось, не замечал моих страданий: он кружился в танце, крепко держа своего партнера и мурлыча под нос какую-то до боли знакомую песню.
Наконец я узнала эту мелодию: Гершвин, «Обнимаю тебя». Мое раздражение исчезло, вслушиваясь, я старалась вспомнить, где прежде я слышала эту мелодию. Песни Гершвина более всего на свете любил мой отец. Он пел их мне вместо колыбельной – каждый вечер, который проводил дома, – и покупал пластинки с их записями – все, какие мог найти.
Пока Щиа напевал эту песенку, перед моим мысленным взором возникла старая эбонитовая пластинка на 78 оборотов; я как зачарованная слушала эту музыку долгими одинокими вечерами, когда отца не было дома, а мать, постоянно страдавшая изнуряющими головными болями, удалялась в спальню.
– Откуда вы знаете эту песню? – спросила я прерывающимся голосом.
– Услышал как-то во время игры в карты, – ответил Шиа, все еще вальсируя. Солнечные блики лениво играли в его волосах, придавая им темно-каштановый оттенок. – Я, кажется, не могу отделаться от этой навязчивой мелодии.
Эта мелодия звучала и во мне, живо напоминая о том, для чего я ищу порошок. Если раньше я собиралась решать загадку моего прошлого, то теперь мне было необходимо восстановить свое настоящее.
– Глупо это или нет, но если мой носовой платок у вас, убедительно прошу вернуть его мне, – сказала я мягко.
– А как насчет тех прелестных трусиков, без которых вы оказались, когда я спасал вас? – В его глазах плясали чертики. – Наверное, вы их тоже хотите вернуть?
Земля будто поплыла у меня под ногами – я буквально кожей, почти как прикосновение, чувствовала на себе его взгляд. Его взгляд не просто раздевал, он, казалось, проникал сквозь кожу. Я почувствовала, как натянулись завязки моего халата, и старалась справиться с охватившим меня волнением. Стало очевидно, что передо мной завзятый сердцеед, чье очарование гибельно для женщин. Он всю ночь отсутствовал дома и наверняка общался с кем-то более очаровательным и теплым, чем медицинский скелет.
Обозлясь на самое себя, я стала придумывать, как достойно парировать его атаку, но тут открылась дверь и в комнату торопливо вошел доктор Тайлер. Его седые брови, прижатые проволочной оправой очков, напоминали буйно растущие сорняки.
– Вы здесь, Шиа. Миссис Вестшайр давно ожидала вас. Она хочет получить свои вещи.
– Понимаю. – Шиа, подмигнув, проделал невероятное па со своим партнером посредине комнаты.
Доктор Тайлер многозначительно прокашлялся.