Бомжиха

Леонид Степанович. И правда, пусть пьет! Чего там! От ста грамм еще никто не обеднел, а вот счастья людям прибавляло.

Они наливают Наде, протягивают ей стакан и конфету.

Екатерина Аркадьевна. Бери, убогая. Эх, как до жизни до такой дошла? Давай выпьем за то, чтобы всегда было человеку куда податься, чтоб дом был, хоть какой. Где обычно-то спишь, а? Так вот по скамейкам? Эх, житье-бытье!

Леонид Степанович. Катерина, а вдруг женщина – не бомж? Чего мы ее так сразу оскорбляем? Случайно заснула у нас на скамейке, ну немножко грязная, ну похожа на бомжа. Но что ж сразу человека клеймить? Может шла с завода уставшая, прилегла и заснула. А мы сразу клеймить, бомжом обзывать.

Екатерина Аркадьевна. С завода шла! Ну ты, Степаныч, скажешь! Выпьем, короче. А то трубы горят со вчерашнего. «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля»…

Леонид Степанович. «Просыпается с рассветом вся Советская земля». Сразу настроение поднялось! Как тебя зовут?

Надя (еле слышно). Надя.

Екатерина Аркадьевна. Имя тебе дали хорошее. А до какой жизни докатилась! Конфету ешь. У приличных людей закусывать принято. Фантик бросай в помойку. Ай, вот идет главный тут человек. Таджик, Надя, а не бомж. По-русски плохо говорит, но, Надежда, не бомжует, как ты, и на скамейке не спит!

Дворник-таджик везет к помойке магазинную тележку, в которой стоит пластиковый бак и торчит метла. Начинает выгребать из помойки мусор, собирает по площадке пустые бутылки, подметает.

Екатерина Аркадьевна. Понимаешь, Надежда, безысходность твоего бытия определяет твое никчемное сознание. Степаныч, колбаски тебе дали?

Леонид Степанович. Валера сегодня добрый. Вот тут хлеб, колбаса и пельменей немного – пачка разорвалась, они высыпались – Валерик мне и отдал.

Екатерина Аркадьевна. О! Счастье привалило! Надежда, с тобой пришла удача. За тебя сейчас все-таки выпьем. Чтобы жизнь твоя вошла в нужную колею и более оттуда не выходила. Интересно, Степаныч, нам водки до обеда хватит? С пельменями хорошо пойдет. Тебе, Надежда, не предлагаем. У нас тут люди приличные живут, тебя увидят, вызовут полицию.

Леонид Степанович. Да, случаи были. Помнишь, Катерина, тут наркоманы дрались? Сразу приехали стражи порядка. Это тебе не девяностые, когда хочешь тут всю ночь песни горлань, дерись и никто тебе слова не скажет. Нынче – порядок! И бомжующего элемента сразу с детской площадки уведут, чтобы выяснить личность.

Екатерина Аркадьевна. Это точно, Надежда. Степаныч правду говорит. Видишь, тут качельки поставили новые, песочницу. Я этих собачников отсюда как гоняю, Степаныч, скажи?

Леонид Степанович. Гоняет, Надь, так гоняет, мне страшно! Но ведь ссут эти твари, где ни попадя, особо метя в песочницу. А тут детишки куличики делают. Собачники людей не любят. Для них животное – превыше всякого человека. Катерина как гаркнет на них! Даже мне страшно и хочется бежать отсюда.

Екатерина Аркадьевна. Так что ты понимаешь, Надежда, что бомжам тут не место. Вот понимаешь, если не мы со Степанычем полицию вызовем, то кто-то другой. Народ тут в целом добрый, но в частности нраву крутого. Смотри, намусорим – таджик убирает. Или он киргиз, Степаныч? А кем бы ни был, но убирает по утрам тщательно. Сколько накануне ни пей – все уберет и выметет. А народ что? Из окон повылазит и блюдет. Что не так, давай в полицию звонить. Теперь все свои права знают – умные очень, образованные и телефоны имеют. Раньше-то телефон был роскошью, а теперь средство связи. В том числе с полицией.

Леонид Степанович. Такова жизнь, Наденька. Куда ни плюнь – несправедливость и жестокое отношение к людям. Как при настоящем капитализме. Звериный, так сказать, оскал. При социализме ты бы дома спала, а не на лавке. Бомжей тогда не было. Вот тебе лет сколько?

Надя. Двадцать пять.

Леонид Степанович. Вот! Ты социалистическую реальность не застала. Видишь, Катерина, что с людьми новый строй делает! Молодая девка бомжует по чужим дворам! А раньше бы работала инженером, а вечерами смотрела программу «Время». Сейчас программ миллион, а смотреть нечего. Выбор – не есть панацея, Надежда. Иногда лучше без выбора, зато не на скамейке ночевать.

Екатерина Аркадьевна. И пенсия была бы обеспечена, и крыша над головой. Вот чего мы, Степаныч, набросились на Надежду? Сами почти как бомжи. Одна разница – что на скамейке не спим. Что мы с тобой, Степаныч, имеем? Две копейки от большой государственной щедрости. Если б не Валерик, давно б с тобой сдохли от голода. Ну, не от голода, но почти (задумывается). Ни на что пенсии не хватает. Сейчас вон даже макароны дорогие, даже «Доширак», который едят несчастные китайцы.

Леонид Степанович. Точно! Но на государство, Катерина, не греши. Государство само страдает – цены на нефть, погляди, падают, кругом экономический кризис. Ничего не поделаешь. А Валерка, и правда, хоть и бизнесмен, но человек хороший. Трудящихся эксплуатирует, но и поддерживает пожилых людей. Он нас, Надежда, спонсирует. Не просто так, конечно. Он, Надя, сирота, поэтому видит в нас как бы родителей, как бы мы ему их заменяем. Так мне кажется. А то, что пьющие мы ему попались, так то мы не со зла.

Екатерина Аркадьевна. Правильно, Степаныч, все излагаешь… Спонсор! Валерик – наш спонсор. Я ему говорю: Валера, моя мечта – на море съездить. Была я, Надежда, молода когда-то, как ты примерно. Ездила в отпуск на Черное море. Вспоминаю часто. Помереть бы на теплом песке под плеск волн.

Леонид Степанович. Представь, Надя, Валера обещал Катерину, как та помирать соберется, отправить на море. Катерина, а пельмени у нас не оттают? Ты б домой сгоняла, в холодильник их положила.

Екатерина Аркадьевна. Ой, тут умный нашелся! Степаныч, с твоим умом только на Нобелевскую премию. Я не шучу, Надежда, у Степаныча было три патента. Чего ты там наизобретал в своем институте?

Леонид Степанович. Да ладно, Катерина, кому это сейчас интересно. Ты лучше еще водки разлей. Не жадничай – все равно до обеда не растянем. Придется еще бежать. И пивка плесни. Наде тоже чуток добавь – хорошая девка, по всему видать.

Голос из окна. Осточертели тут пить, алкоголики проклятые! Сейчас полицию вызову!

Екатерина Аркадьевна. Вот ведь! Работать пошла бы! Я – законная пенсионерка! А ты что дома расселась зад отращивать? Раньше бы за тунеядство посадили! На тебя саму полиции нет!

Голос из окна. У меня ребенок маленький! Пенсионерка хренова! Из-за тебя уснуть не может! Пошли отсюда!

Мужской голос. Я со смены! Заткнитесь, дуры! И окно не закрыть – жара!

Леонид Степанович. Уйти надо бы ненадолго. Разорались! Давай, Надя, за твое светлое будущее! И ступай. Мы тоже с Катериной по домам. Ты, Катерина, только пельмени одна не жри, позови на обед.

Екатерина Аркадьевна. Уж позову, не сомневайся. Чуток вот водки осталось. А ты, Надя, и вправду иди отсюда – видишь, местный пролетариат нервничает.

Надя. Мне идти некуда. Но вы не беспокойтесь. Я пойду. Куда-нибудь. Спасибо.

Надя собирает свои пожитки.

Екатерина Аркадьевна. Что, совсем некуда идти? Ты, девка, откуда взялась-то? Степаныч, смотри, может, как в том сериале, ее мать в детстве потеряла, а она вот скитается по свету, ищет мамку-папку. А папка, в самом деле, олигарх, богатый человек. Но про дочь несчастную, брошенную, не знает. Может, Надя – будущая наследница империи!

Леонид Степанович. Какой империи, Катерина?

Екатерина Аркадьевна. По продаже нефти и газа, дурень! Большой такой империи по зарабатыванию денег на крови народной! Он Надю найдет, признает и в благодарность станет она нам помогать как Валерик. Заживем!

Екатерина Аркадьевна и Леонид Степанович чокаются.

Надя кутается в тряпье.

Надя. Спасибо. Пойду я.

Леонид Степанович. Куда пойдешь? Надь, серьезно спрашиваю. Куда собралась?

Екатерина Аркадьевна. Эх, Степаныч! Пусть мотает отседа. Тут добра нет.

Леонид Степанович. А где оно добро-то, Катерина? Добра-то в мире нынче нет! Вон, Валерик даст водки да закуски – вот и все добро мировое. Пей, Надежда, это все добро, которое осталось в мире. Лучше не будет.

Надя выпивает залпом водку.

Екатерина Аркадьевна. Девка хорошая, по всему видать. Плесни ей еще, Степаныч. Жизнь – она штука жестокая. А выпил, и вроде полегчало. И вроде все, как говорят французы, в розовом свете. Ля ви ан роз!

Леонид Степанович. Не смотри, Надежда, что Катерина так выражается. Она учитель французского.

Екатерина Аркадьевна. Была, Надь! Была когда-то учительница французского! А муж мой был поэт! Блин, Надь! Поэт – невольник чести! У нас дома Евтушенко бывал. Есть поэт такой. Слыхала?

Надя отрицательно мотает головой.

Екатерина Аркадьевна. Сначала, Надь, муж мой умер. Но я это, Надь, пережила. А что делать? Все помрем, Надь. И ты помрешь, и Степаныч, и даже, Надь, Валерик помрет, хоть он почти олигарх. Евтушенко тоже отошел в мир иной. Но гораздо дольше протянул чем мой муж.

Начинает читать стихотворение:

Таков закон безжалостной игры.