ОСВОД. Челюсти судьбы

– Он пошутить решил. Напугать… Ну, типа рыбой прикинуться, дать себя поймать, – а потом ка-а-а-к заорать человечьим голосом!

– Ну и?

– Заорал… А его тут же колотушкой по башке. И на уху пустить решили. Не рассчитал он маленько, дело к вечеру шло, нарезались все уже в зюзю, вот и решили, что это от синьки их клинит… Ну и затеяли из него ушицу сварить, чтоб не колдырить без закуси.

Пили на плотине без отрыва от производства. Время от времени отхлебывали по паре глотков, доставая бутылки из карманов. А на берегу, рядом с костром, добавляли уже по-взрослому, судя по внушительной россыпи бутылок, окружавшей бивак.

Дальнейшая история спасения Мелкого и страшной мести за его поимку научного интереса не представляла…

– Пойдем, по дороге доскажешь, – сказал я. – Мне к одиннадцати надо успеть на службу.

Досказала, но слушал я вполуха, невнимательно… И уточнил лишь один момент: не в Интернете ли Рада почерпнула мысль предстать перед рыбаками в образе акулы? Угадал, идея родилась у нее после просмотра одного из роликов с акульим плавником…

Версия о том, что кто-то целенаправленно отвлек наше внимание, накрылась медным тазом.

* * *

ВБХ так и стояла у колодца, словно не отходила никуда (теперь крышка со сруба была откинута, снизу доносилось громкое побулькивание, и оттуда тянуло аммиачным запахом). Папаша Хомяков присоединился к супруге – сидел на завалинке, покуривал. Мелкого не было видно, наверное, до сих пор возился со своим кладом, – в подробности этой безответственной авантюры мне даже не хотелось вникать.

При виде нас с Радой Хомяков-старший поднялся, погасил бычок о подошву.

– Доброго вам здоровья, – приветствовал я его. – И родителю вашему тоже. – Я отвесил легкий поклон в сторону колодца.

Побулькивание в колодце стало громче. Хомяков же был явно не в духе, на приветствие не ответил и шагнул на крыльцо, поманив за собой:

– Пойдем-ка, мил-человек, диковину одну покажу, очень уж любопытственная…

Заинтригованный, я шагнул за ним в сени. Был глава семейства невысок, очень плечист, про таких говорят: поперек себя шире… Иногда на него нападает бес славянофильства, народничества, посконности и сермяжности, – тогда Хомяков облачается в лапти и косоворотку, а говорить начинает на простонародном языке девятнадцатого века, обильно пересыпая речь архаизмами, без словаря старинных слов непонятными. Но сегодня его реплики в переводе не нуждались…

В сенях Хомяков распахнул дверцы объемистого шкафа, набитого всякой всячиной, начал рыться на полках (одна створка была резного дерева, как бы не палисандра, и могла привести в экстаз собирателя старинной мебели, вторая – кривовато выпилена из фанерки).

– Тут вот один городской тоже дочурку мою на моторе катал, не знаю уж, чего от нее хотел… – сообщил Хомяков, по-прежнему стоя ко мне спиной и продолжая изыскания в шкафу. – А потом пропал, как в воду канул… Искали его, искали, даже у нас искали… Да не нашли, хорошо я его запрятал, теперь и самому не сыскать… А-а-а, вот же он… Гляди!

Сначала мне показалось, что он держит в руке популярный сувенир – модель корабля, собранную внутри бутылки. Потом понял: не корабль… и не модель…

Внутри прозрачной емкости стоял внедорожник «Паджеро», но моделью не выглядел, потому что рядом стоял водитель… живой водитель… Вернее, неподвижно стоял лишь автомобиль, он едва вписывался по габаритам в бутылку и сдвинуться с места не мог. А человечек чуть больше пальца ростом – мог, и скатывался в сторону донца, отчаянно и безуспешно цепляясь за гладкое стекло.

Хомяков выровнял бутылку, сползание прекратилось, лилипут поднялся на ноги. Вид у него был непрезентабельный: дорогой пиджак разорван под мышкой, волосы растрепаны, взгляд дикий. Мы смотрели на него, он смотрел на нас – и, наверное, видел сквозь стекло искаженные лица чудовищных монстров, потому что быстро юркнул в машину и захлопнул дверцу.

– Всего лишь катал дочь? – уточнил я на всякий случай.

– Ой, да шутковал я… На рынке прикупил игрушку, в Автово. Но как навострились делать в неметчине, а? Прямо как живой, и мотор у него как настоящий… Родится младший – ему подарю, пусть забавляется.

Он убрал обратно в шкаф бутылку, задумчиво пожевал губами, словно решая, стоит добавить что-то еще или нет. Решил, что стоит.

– Если Всеся этим годом разрешится, я, почитай, молодым родителем стану… Не к лицу мне тогда трое внуков будут, тем более девять правнуков… Улавливаешь суть?

Когда я садился в машину, подошла Рада и сказала:

– Слушай, тут такое дело… Масленичная неделя нынче, так мы с Мелким чучело сжечь затеялись, Ярилу… Если спалим – не приедешь потом мне мозг выносить?

– Просто чучело? Ярилу? Без пожарной тревоги на весь район?

– Ну так…

– Жгите.

Ее довольная улыбка мне не понравилась, в чем-то здесь был подвох. Но детально разбираться не было ни времени, ни желания.

Отъехав от Спасовки пару километров, я понял, что сил не осталось, – встал ни свет ни заря, а общение с Хомяковыми вымотало меня, выжало досуха.

– Дана, довезешь до Института? Хочу подремать хоть полчасика.

– Да не вопрос! – откликнулась Дана, она любила порулить.

– Напрямую подключить?

– Обойдусь беспроводным, путь не дальний… Перебирайся на заднее и спи спокойно.

Так я и сделал: перебрался назад и почти сорок минут, до самого Института, спал сном младенца.

Проснулся от звука клаксона над самым ухом. Открыл глаза: знакомая ограда, ворота нашего КПП… Здесь собралась небольшая очередь на въезд. Впереди – пассажирский автобус, причем с мурманскими номерами. Сзади тоже кто-то был, он-то и сигналил.

Понятно… Педантку Дану, соблюдающую дорожные правила до последней запятой, частенько попрекают таким образом другие участники движения, вечно куда-то спешащие. Наверняка сейчас водителю задней машины не нравится, что «Дискавери» не ползет к воротам, уткнувшись в бампер автобуса, а выдерживает приличную дистанцию.

Снова раздался звук клаксона. Потом хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, – и за полуопущенным боковым стеклом нарисовалась незнакомая мне физиономия. Ее обладатель возмущенно спросил:

– Спишь, что ли?!

Вернее, начал-то он возмущенно, а закончил растерянно, узрев пустое водительское место.