Божья кара

– Яйца? – уточнила Наташа.

– Считай, что это программа минимум.

– Хорошее желание. Оно многих здесь посещает. Но Светка молчит. Она что-то там бубнит про божью кару, но это все чушь. То ли сама хочет привести эту кару в исполнение, то ли не знает, кого подвергнуть… И боится ошибиться. Есть и еще объяснения, но они уже из области мистики.

– Например?

– Ну, что ты у меня спрашиваешь, – беспомощно проговорила Наташа. – Придумай сам что-нибудь… Мистика позволяет. Может, она его простила? Может, перевоспитывает…

– Да ладно тебе, – отмахнулся Андрей. – Такое не прощается.

– Как знать, – умудренно протянула Наташа.

– Ну, она же с кем-то встречалась, общалась, прогуливалась… Что же, никто не видел, с кем именно она шашни крутит? В Коктебеле ни у кого нет тайн друг от друга!

– Значит, есть. Если бы они встречались-прогуливались, как ты говоришь, его давно бы уже взяли. А так… Или он к ней по ночам приходил, или она к нему. Скорее, приходил все-таки он. И положил плотоядный свой глаз на Лену. Я пыталась Светку разговорить… Молчит, как… Как наш Чертов Палец.

– Но он здесь? В Коктебеле?

– А теперь-то чего ему бояться? Следов преступления на нем нет. Кровь смыл, все остальное тоже. Андрей, если что-нибудь пронюхаю, доложу немедленно. Ты ведь у Веры остановился? Заметано. Где меня найти, знаешь, телефон, адрес тоже… Всегда рада с тобой повидаться, сегодня ты заметил далеко не все мои неувядающие прелести. Ладно, пока! Яды ждут! – зловещим голосом проговорила Наташа, кивнув в сторону очереди.

– Приходи вечером к голубой скамейке, вон к той, у парапета… Место встречи изменить нельзя. Жора подойдет, Слава… Или у тебя другие планы?

– Подгребу, – нарочито суровым голосом заверила Наташа.

– И Амок будет?

– Как обычно. Но в сторонке. Пока! – Она махнула рукой.

Андрей проводил ее взглядом, полюбовался оживившейся очередью за коктейлями и направился вдоль набережной к автобусной станции.

В этом сезоне у приезжих красавиц модным стало оборачивать юные свои бедра полупрозрачным куском ткани с причудливыми узорами – крабы, паруса, бокалы с вином, облака, карадагские скалы и прочие соблазны коктебельской жизни. Все это уже воспел Жора, и небольшие его книжечки можно было частенько заметить в ухоженных руках даже далеко не юных пляжниц. Чем-то задевал он своими шаловливыми строками женские души, затаившиеся в тучных складчатых телах.

На автостанции Андрей сел в первый же автобус в сторону Феодосии и через полчаса бродил по солнечным и пустынным улицам этого древнейшего города Черноморского побережья.

Патологоанатом встретил Андрея молча. Не поднимаясь из-за стола, кивнул на приветствие, махнул рукой в сторону свободного стула, садись, дескать. Это был пожилой, худощавый, загоревший человек. Похоже, он все свободное время проводил на пляже, с мая по сентябрь включительно – только так можно было загореть до такой черноты.

– Мне звонил Воеводин, – наконец произнес он. – Обстановку доложил. Я подготовил документы. – Он придвинул к краю стола тощую картонную папочку. – Кстати, меня зовут Аркадий. Евгеньевич.

– А я – Андрей.

– Очень приятно. Снимки в этой папке далеко не пляжные, но вы уж наберитесь духу. Вы – отец этой девочки?

– Во всяком случае, народ в этом уверен.

– Народ всегда прав, – заметил Аркадий. – Особенно, когда не прав. Согласны?

– Конечно, – пожал плечами Андрей. Он развязал тесемки, открыл папку. Там лежало заключение о вскрытии и несколько больших цветных снимков.

– Хороший у вас фотограф.

– Пляжный.

– В каком смысле? – не понял Андрей.

– В прямом. Я все говорю в прямом смысле. Работа обязывает. А фотограф пляжный в том смысле, что он на пляже девочек фотографирует. Им нравится. И снимки, и фотограф. Он ничего так мальчик, мачо, как сейчас говорят. Авось выживет.

– А может и не выжить?

– Запросто. В курортных, южных городах мало кто выживает. И из мужчин, и из женщин.

– Что же с ними случается?

– Плывут.

– В море? – уточнил Андрей.

– В море заплывают, а плывут в жизни. Вы снимки-то посмотрите, не робейте. Для нового человека они, конечно, страшноватые, но пройти через это надо, уж коли вы добрались до меня.

Андрей, превозмогая себя, просмотрел все снимки, их было семь-восемь. В увеличенном размере они действительно производили жутковатое впечатление. И даже не раны ошеломили Андрея, а лицо девочки. Он, кажется, только теперь понял, что пыталась сказать ему Света, когда говорила, что Лена с каждым днем на снимке как бы оживает, что взгляд становится осмысленнее, чуть ли не веселее. На снимке она и в самом деле улыбалась, но это была гримаса предсмертной боли.

Завязав тесемки на папке, Андрей аккуратно положил ее на край стола. Аркадий Евгеньевич взял ее, сунул в ящик.

– Вы спрашиваете, что случается с мужчинами и женщинами в южных городах?.. Повторюсь… В море они заплывают, а по жизни плывут. Мало кто выдерживает богему пляжного сезона – безделье, распутство, пьянство и прочие соблазны приморской жизни. Дети, которые вырастают в этой обстановке, которые видят это ежегодно, волей-неволей начинают принимать эту жизнь, как единственно достойную, более того, единственно возможную. Они ведь не думают о том, что человек год копит деньги, чтобы здесь спустить их за две-три недели. Здесь не может состояться поэт, художник, ученый, просто мастер в каком-либо деле. Да, здесь мелькают знаменитости, но они состоялись где-то там, на севере, а на наших берегах или доживают свой век, или ухлестывают за женщинами.

Андрей хотел было что-то сказать, но анатом его перебил:

– Я не отвлекаюсь, я говорю о содержании той папки, которую вы только что держали в руках. Мне пришлось несколько раз поговорить с матерью этой девочки, она приходила ко мне… Светлана ее зовут… Она ведь тоже поплыла, тоже не выдержала напора пляжных сезонов. И то, что случилось…

– Да, я знаю, – сказал Андрей.

– Мне Воеводин кое-что приоткрыл в этой истории… Наверно, иначе и не могло получиться… у вас… с этой женщиной. Простите, что я берусь об этом судить.

– Да ладно, судите.

– У местных девочек случаются соревнования – кто больше снимет приезжих мальчиков за сезон… И это не проститутки, нет, они бескорыстны… Просто шаловливы. А потом эта шаловливость становится привычкой, натурой, характером, судьбой. Девочки ошибаются, думая, что это они снимают. Снимают все-таки их. И после этого требовать каких-то жизненных устоев, верности, преданности… Видимо, вы через это прошли?

– Видимо, – кивнул Андрей. – От чего она умерла?

– Множественные ножевые ранения. Несовместимые с жизнью. Болевой шок.

– Ее насиловали?

– Да. И еще… Я могу говорить?

– Конечно, – кивнул Андрей. – Я за этим и приехал сюда.

– За чем?