Путь к причалу (сборник)

Надя медленно сняла пальто и откинула с головы платок.

– Ты получила эту… телеграмму? – спросил Алексей, заглядывая в топку и морщась от жара.

– Да.

– Ты не сердишься, что я так, без разрешения, приехал?

– Нет, ничего…

– Мне было здорово страшно. И только когда шел через этот ваш лесок… Потом пацана встретил с лыжными палками. – Алексей начал засовывать в печку большое корявое полено. Оно не влезало. – Вот видишь, от смущения я ломаю твою печь.

В коридоре кто-то скрипел половицами и, должно быть, отряхивал снег – гулко стукали друг о друга валенки. Где-то в доме плакал ребенок.

Надя стала греть над плитой руки.

– Не надо ломать печку. Я и так мерзну тут с утра до ночи.

Она сказала это совсем серьезно: или думала сейчас не о том, что говорила, или намеренно отказалась принять шутку.

Алексей помрачнел и встал. Надя отвернулась, провела по лицу рукой, будто стирая с него что-то. Это был знакомый жест. Так же, как привычка, войдя с улицы, разглаживать себе брови указательными пальцами, а потом прижимать ладони к щекам.

– Ну, как живешь? – спросил Алексей. Она не стала отвечать на этот вопрос, и Алексей понял, что было глупо задавать его.

– Я недавно читала о тебе в «Комсомолке». Вы где-то попадали в шторм. Ты смелый человек, Алексей.

Алексей машинально кивнул и подошел к окну. Смеркалось. От стекла несло холодом. Снег на крышах и сугробы были синими, как обертка от рафинада.

– Какой снег синий… – пробормотал он.

– Это все от мороза, Леша, – ответила она устало и присела на его место у печки.

Леша! Его давно никто не называл так, вернее, он давно не слышал, чтобы его имя произносили с такой мягкой интонацией.

Алексей круто повернулся к Наде, задел рукой замерзший цветок и опрокинул его, но успел подхватить, не дав упасть на пол.

– Зачем они стоят у тебя здесь? Ведь они уже мертвые, – сказал он и сердито отряхнул ладони.

– Говорят, что иногда они оживают весной. Только нужно подогревать воду, когда поливаешь, – ответила Надя и прикрыла дверцу печи.

Постучали.

– Надежда Сергеевна! – Плачущий голос влетел в комнату вместе с морозным паром. Алексей увидел девчонку в валенках и в лохматой ушанке.

– Плотнее дверь закрывай, – строго сказала Надя.

Девчонка послушно закрыла дверь плотнее. Надя встала, оправила платье и подошла к столу.

– Ну, что тебе, Филимонова?

– Надежда Сергеевна, за что вы мне единицу поставили?

– За то, что списывала…

– Я не списывала. – Девчонка хлюпнула носом и быстро взглянула на Алексея.

– Не лги, Филимонова.

– Я же только начала, а вы сразу и увидели, – обиженно протянула девчонка.

Алексей обрывал с цветка сморщенные листья и слушал разговор. Старый, как мир, разговор учителя с непутевым, озорным учеником. Слушал и вспоминал, как сам списывал контрольные и получал двойки, а учителя разговаривали с ним так же строго и казались ему жестокими, несправедливыми людьми. Такими, как Надя сейчас…

Она изменилась за эти годы. Пропало то непосредственное, чуточку наивное, что сквозило в ней раньше, даже если она бывала грустна или серьезна.

– Ведь мы так давно знакомы друг с другом, Надя, – начал он, когда обиженная ушла. – Так давно. Я много видел с тех пор, как мы расстались, и…

– Чего много? – перебила Надя.

– Людей. Разных людей.

– И как? – Она усмехнулась и подняла на него глаза.

– Ты совсем не можешь мне верить, Надя? Ты знаешь, почему я приехал?

– Знаю, Алексей. Но не надо о прошлом. Не надо, прошу тебя. – Она опустила голову в раскрытую на столе книжку и ладонями прикрыла глаза. – Я знаю, ты думал: я одинока, мне пора замуж. Ты приедешь, и я уцеплюсь за тебя. Раньше я не могла бы говорить такие вещи так… прямо. А теперь могу. Не думай, что я мщу тебе. Нет, Алексей, не хочу я этого. Только очень страшно… грустно, когда уходит любовь. Я долго мучилась, пока она отстала от меня, ты отстал…

Надя встала и тоже подошла к окну.

– Я бы так хотела любить! Так пусто без этого, Алексей.

Алексей взял ее за плечи.

– Никто, понимаешь, никто не будет любить тебя так, как люблю сейчас я. Тебе не страшно потерять это?

– Мне больно, отпусти меня. – Надя не сердилась, но сказала это так, что Алексей сразу отпустил ее плечи. Он снова отвернулся к окну.

– Так, значит, это от мороза снег синий?

– Да, от мороза, Леша.

Вот и весь разговор.

Потом Алексей колол дрова и ходил в магазин за коньяком – ему очень хотелось выпить. Но оказалось, что коньяк и водку здесь продают только в вагон-лавке, а вагон-лавка бывает только по вторникам. В магазине же было «Волжское» плодово-ягодное вино, и Алексею пришлось купить его. Пили втроем – Алексей, Надя и Валя. Алексей пил из стакана, Надя и Валя – из стопок. Вино было плохое – слабое и горьковатое. Закусывали консервированным сигом в томате и вареной картошкой.

К концу ужина погас свет. Надя сказала, что это случается у них часто, но ненадолго.

Потрескивали дрова в печке. В щели конфорок просвечивало пламя. Оранжевые блики бродили по стенам и потолку.

Все молчали. По радио передавали какую-то незнакомую музыку.