Не пей вина, Гертруда

– Ну да. Или у тебя еще близкие подруги есть? Только пусть одна приходит, без своего алкоголика. Он напьется и всю картину мне испортит. А сестре прямо сегодня позвони, чтоб готовилась! Я уж давно ее не видел, какая она стала…

– Хорошо, я позвоню. Я думаю, Лида обязательно приедет. Но Женю я не могу без Валеры позвать, она обидится.

– Ладно, ладно… Делай так, как знаешь. Это же твой юбилей. Можешь хоть весь город созвать, не страшно. В «Маргарите» банкетный зал большой, всем места хватит. Я решил в «Маргарите» все заказать, там более-менее прилично. И управляющий у меня в долгу, я ему денег давал, чтобы сына из неприятностей вытащить. Помнишь ту историю, когда этот самый сынок на машине на тротуар выехал, народу много покалечил? Там денег собрать много надо было, ой, много… Так что расстарается, я думаю. Ты не против «Маргариты», надеюсь?

– Нет. Я не против. Мне все равно. Яш. Только я не знала, что ты ему денег давал…

– А что, не надо было, считаешь?

– Нет. Не надо. Было бы лучше, если бы тот сынок понес наказание по полной программе.

– Экая ты кровожадная… А говоришь, что тебе все равно!

– Да, все равно, если по большому счету… Все равно…

Наверное, зря она дважды произнесла это «все равно», потому что Яков опять смотрел на нее долго и тяжело. Потом вздохнул, огляделся кругом, произнес тихо:

– Ладно, я домой поеду… Неуютно мне как-то в доме. Будто я и не хозяин здесь. А может, это рядом с тобой неуютно… Холодная ты стала какая-то. Скучная. Может, и правда старость у тебя начинается, а?

– Да, Яш. Начинается. Даже спорить не стану.

– Хм… А мне чего тогда делать прикажешь? Я же старше тебя на восемнадцать лет! Да только уволь, стариком пока себя не считаю! Побарахтаюсь еще, силы есть!

Она глянула на него грустно – какие уж там силы, господи… Из кресла кое-как выкарабкивается. И одышка часто бывает, и пузо растет… И без того никогда красавцем не был, а тут…

Яков направился к двери, она тоже поднялась из кресла, вышла его проводить. Стояла на крыльце, смотрела, как выезжает из ворот его машина. Потом вернулась в дом, снова села за стол.

Ну вот, теперь можно и Алешу спокойно помянуть. Водки выпить, закусить. Удобнее сесть в кресло, подтянув под себя ноги, и вспоминать… Вызвать из небытия Алешино лицо, его улыбку…

Только не получалось почему-то, а жаль. Яков своим визитом все испортил. Память начала работать по-своему, выдавать другие картинки, с Алешей не связанные.

Хотя как – не связанные… Тогда все эти картинки свернулись в клубок, и он понесся куда-то, не разбирая дороги. Все события складывались одно к одному в этом клубке…

Неожиданно заболела Лида. Она тогда в седьмом классе училась, тихая была девочка, послушная дочь, покладистая сестра. Началось с того, что потеряла сознание в школе на физкультуре. Вызвали «Скорую», увезли в больницу. Оказалось, сердечный приступ. Потом ее в областную больницу срочно перевезли… Сказали, будут готовить к экстренной операции. А потом в больницу вызвали маму. Она, помнится, с мамой поехала, потому что та от испуга уже ничего не соображала. Да и она толком не соображала, что им толкует пожилой профессор, только слышала его виноватый голос и видела, как он нервно потирает сухие бледные ладони:

– Понимаете ли, в чем дело… Вашей девочке срочная операция на сердце нужна. Мы можем как-то облегчить ситуацию, конечно, да только это будет временной мерой. Практически бесполезной. Тут о серьезном вмешательстве может идти речь, а у нас пока не разработано таких методик, понимаете? Нам не удастся ее прооперировать, вот в чем дело.

– Что значит – не удастся прооперировать? Я не понимаю… Все само пройдет и без операции? – в надежде спросила мама.

Профессор вздохнул, обреченно покачал головой:

– Нет, само не пройдет, к сожалению. Операция нужна. Можно сказать, необходима. Иначе… Иначе ваша девочка больше двух месяцев не протянет.

– Ну так делайте операцию, что ж вы! – в отчаянии вскрикнула мама.

Профессор снова вздохнул, прикрыл глаза тонкими пергаментными веками, проговорил терпеливо:

– Я ж вам объясняю, дорогая моя… Вы меня просто не слышите… Я понимаю ваше отчаяние, но и вы поймите меня тоже, прошу вас! Мы не делаем такие операции, у нас возможностей нет, специалистов нет…

– А где они есть? В Москве, что ли? – почти истерически спросила мама.

– И в Москве тоже нет…

– А где тогда есть?! Ведь не может такого быть, чтобы совсем ничего нельзя было сделать!

– В Германии есть хорошие специалисты. Там делают такие операции.

– Где?! Где… вы сказали?

– В Германии, моя дорогая. Ну, может, в Швейцарии еще…

– В Швейцарии… Что вы такое говорите, в Швейцарии… Как же мы туда попадем, что вы… Это ж… Бред какой-то, в Швейцарии…

– Ну, может, и звучит как бред… Но только там могут спасти вашу девочку. А больше я вам ничего предложить не могу, к сожалению. Да, поверьте, мне искренне жаль, но…

Мама молчала, сидела, будто окаменела враз. Не истерила, не плакала, только смотрела на профессора удивленно – что вы такое несете, мол…

– Я думаю, вам сейчас не отчаиваться надо, дорогая моя, а с силами собраться. Действовать как-то надо. Денег добыть, визу сделать… Списаться с клиникой, вызов оформить…

– Денег добыть, говорите? Да где ж их добыть, что вы… У меня ж ничего нет… Я одна вон двоих дочерей поднимаю, живем как нищие, из копейки в копейку. И много тех денег надо, чтобы за операцию заплатить?

– Много. Очень много. Там бесплатно ничего не делают. Я даже озвучить боюсь сколько…

– Так вы озвучьте, чего уж! Не стесняйтесь! Озвучьте, сколько жизнь моей доченьки будет стоить!

После того как профессор все же озвучил сумму, ей показалось, что мама сейчас потеряет сознание. Она даже заваливаться начала как-то боком, и пришлось ее поддержать, подставив плечо. И самой разговаривать с профессором.

– Но ведь у вас были такие случаи, правда? Чтобы вы больным советовали в Германию на операцию ехать? Как другие-то справлялись? Ведь находили же где-то деньги, правда?

– Бывало, и находили… Дачи продавали, машины… Да все продавали, что могли продать. В долги бешеные влезали…

– Но нам и продать нечего, вот в чем дело. У нас ни дачи, ни машины нет. И в долг нам никто не даст. У нас все знакомые такие же, как мы…

– А вы не отчаивайтесь так сразу. Вы просто примите это обстоятельство в себя, свыкнитесь с ним, подумайте. Говорят, безвыходных ситуаций не бывает.

– Ой, да что тут думать…

– Не надо так, милая девушка, не надо. Вы ведь даже еще и не вникли в ситуацию, и мама ваша… Плохо ей сейчас, не пугайте ее. Езжайте домой, подумайте… Вашу девочку мы оставим в больнице, будем пока поддерживать. Но долго не получится, учтите…

Профессор глянул на часы и тут же развел руки в стороны:

– Это, собственно, все, что я могу вам сказать… Простите, меня пациенты ждут, надо идти. Я скажу сейчас медсестре, чтобы вас проводила.

– Да не надо, мы сами дойдем… – тихо проговорила она, пытаясь поднять маму со стула. Тянула ее за локоть, а та все никак не вставала, все глядела на профессора в надежде.

Наконец поднялась тяжело. Так и вела ее к выходу, крепко поддерживая за локоть. И потом, когда ехали в электричке, тоже не выпускала ее локоть из руки. Хотя сама себя чувствовала из рук вон плохо – опять эта проклятая тошнота накатывала волнами. И почему-то одна только мысль была в голове – ну почему, почему сразу так много всего навалилось? И сестра заболела, и от Алеши давно писем нет, и тошнота такая, что хоть умри… Вот приехать бы сейчас домой, лечь в постель, укрыться с головой одеялом и уснуть! А проснуться – и все хорошо будет… И Лида выздоровеет, и от Алеши письмо придет, и ребеночек, живущий внутри, мучить ее перестанет… Ой, да лишь бы Алеша жив был, господи… Лишь бы жив…

Утром мама разбудила ее очень рано, за окном еще только светать начало: