Вера, надежда, любовь

– Варенька, так нельзя… Ты совсем не толстая, поверь мне! Просто у тебя кость широкая, как у папы, а жира лишнего ни грамма нет! Ты ж у нас сама по себе – яркая индивидуальность! Таких шикарных темно-рыжих волос ни у одной женщины на свете нет, уж поверь мне! И таких ярко-синих глаз ни у кого нет! А в сочетании с твоими веснушками знаешь как это смотрится? Полный улет! А если похудеешь, глаза будут голодными, злыми, несчастными… Да тетя Инна тебе просто завидует черной завистью, а ты и повелась, дурочка!

– Ну и ладно, ну и убедила!

Варька быстро намазала маслом большой кусок хлеба, положила сверху сыр, кусок колбасы, ломтик лимона и с упоением впилась зубами в толстый бутерброд, тихо рыча от удовольствия.

– Ты моя умница! – Маша, смеясь, допила кофе, уже на ходу чмокая дочь в веснушчатый носик. – Все, Варюша, меня здесь нет!

– А платье?! Платье пойдем покупать?

– Позвони мне в конце дня, договоримся!

Июньское утро встретило щебетом птиц, приятной прохладой. Как хорошо, что на работу можно ходить пешком! Целый час неторопливой ходьбы по утреннему городу – что может быть лучше! Да еще прибавить к этому удовольствию радостное предвкушение счастья – сейчас, сейчас она увидит его… Ничего, все нормально! Можно сказать, жизнь состоялась. Все замечательно, серая мышь, вперед!

В пустом кабинете тихо работал кондиционер. Компьютер за Аркашиным столом был включен, и даже текст документа – его вчерашнего задания – был наполовину набран. Молодец мальчик! Поначалу, когда Арсений привел Аркашу ей в помощники, она было возмутилась: сама не сильно загружена, да и не понравился он ей… Потом выяснилось, что папа его – знакомый Арсения. То ли однокашник, то ли друг детства. «Понимаешь, Мышь, не мог я ему отказать! Сейчас молодым на работу практически не устроиться, юристов черт знает сколько наштамповали! Плюнешь на улице – в юриста попадешь… – объяснял ей свой поступок Арсений. – Он смышленый мальчишка, пусть поработает, опыта наберется. Может, когда и пригодится еще!» Ар каша действительно очень ей пригодился – оказался не просто смышленым мальчишкой, но и вполне интересным собеседником, обладающим тонким чувством юмора и забавной доморощенной склонностью к психоанализу.

А кстати, где он сам-то, Аркаша? Опять, наверное, около Алены сидит…

Маша прошла в приемную, открыла дверь. Так и есть. Сидит. Ох уж эта девица! Нашла себе в лице мальчишки благодарного созерцателя. Возложила одну скульптурную ногу на другую и медленно поворачивается перед ним на крутящемся стуле, опираясь на высоченную шпильку. Белоснежная блузка, юбка почти по самое ничего… Красота, черт ее подери! Чересчур белокурые волосы тщательно уложены в мудреную косу, которая, как маятник, раскачивается за спинкой стула в такт ее плавным движениям. «Ничто так не красит женщину, как перекись водорода!» – вспомнила Маша Аркашиного производства шутку в адрес Алены. Да уж, с белокуростью Алена явно перебрала. В глаза бросается. Зато пухлые губы наверняка свои, родные. Чувственно тронутые блеском, изогнулись в усмешке. И красивые наглые глаза снисходительно прищурены. «Кокетка, мать твою! Моя Варька в сто раз тебя интереснее…» – вежливо улыбаясь, успела подумать Маша, подходя к Алениному столу.

– Доброе утро, молодые люди! Арсений Львович на месте?

Алена медленно развернулась к ней на своем крутящемся стуле, окинула с головы до ног наглым взглядом. Оценила, стало быть. Но ничего не успела ответить – дверь в кабинет Арсения резко открылась. Маша отпрянула, увидев его бледное злое лицо.

– Зайди! – рявкнул он ей.

Тут же, развернувшись, пошел в глубь кабинета.

– Почему у тебя Аркадий без дела шатается? – накинулся он на Машу, как только она закрыла дверь. – Уволю к чертовой матери! Ты что, без него не справляешься? Молокосос!

– Арсений, но ты же сам его привел… – растерянно залепетала Маша. – Он хороший мальчик и вовсе нигде не шатается… А что в приемной сидит – так он же интересный парень, и Алена ему нравится. Дело молодое…

Лица его она не видела. Арсений стоял у окна, держа сжатые кулаки в карманах брюк, медленно покачивался с пятки на носок. Молчал. Потом медленно произнес:

– Ладно, Мышь, иди к себе… Извини.

Маша вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Аркадия в приемной уже не было. Алена сидела в прежней своей позе, красиво возложив ногу на ногу. Чуть улыбаясь уголками рта, смотрела на Машу. От ее насмешливо-наглого взгляда стало не по себе, захотелось поскорее уйти. «Тоже мне, Шерон Стоун… И почему я всегда теряюсь, когда на меня так смотрят? Сбегаю с поля боя, побросав все знамена…» – с досадой думала Маша, медленно подходя к дверям своего кабинета.

Аркаша сидел за столом, близоруко уткнувшись носом в экран монитора, пальцы его проворно бегали по клавиатуре.

– Почему очки не носишь? – проходя мимо, бросила Маша. – Выпендриваешься, что ли? Не видишь же ни фига…

– Что надо, увижу.

Маша прошла к подоконнику, нажала на кнопку чайника, достала из шкафчика банку с растворимым кофе, две большие одинаковые кружки.

– Давай кофейку дернем, Аркаш… Что-то мне плохо после твоей Алены. От нее волны какие-то агрессивные идут. Красивая девка, только почему злобная такая?

– Потому и злобная, что красивая.

Аркаша встал из-за стола, присел в низкое кресло за маленьким журнальным столиком.

– Какая связь? – удивленно уставилась на него Маша, наливая кипяток в кружки с кофе.

– Понимаете, Марь Владимирна, если женщине природа дала красоту, она, эта женщина, абсолютно искренне считает, что в придачу ей автоматом полагается абсолютно полный набор всяческих материальных благ. А если этих благ у нее на данном этапе нет, то в этом оказываются виноваты все окружающие, в том числе и вы.

– А чего ей не хватает? Говорят, она из хорошей семьи и бабушка у нее генеральша какая-то…

– Да врет она все! Про семью не знаю, может, она у нее в родной Мордоплюевке и впрямь хорошая, а здесь у нее точно никого нет. Комнату снимает где-то на окраине.

– Как – комнату снимает? У нее ж местная прописка есть, я сама видела, когда документы проверяла!

– Так она купила прописку у той самой генеральши, которую за свою бабушку выдает. Без прописки даже на швейную фабрику сейчас не устроишься, не то что в приличную фирму. А ей непременно надо в приличную, чтоб и шеф был приличный, и состояние у него соответствующее, и сам из себя ничего, не совсем дряхлый старичонка… Вот наш Арсений Львович, например, полностью всем параметрам соответствует.

– Ты что, хочешь сказать, что она на него глаз положила?

– Ну, вы даете… Все уже знают, одна вы на белом облаке сидите. Хотя правильно, вы ж подруга его жены… А жены о таких вещах узнают, как всегда, последними. Она и меня-то разводит только для того, чтобы шефа позлить, ревность вызвать. Все белыми нитками шито.

– А зачем ты, как лох последний, ведешься, если все понимаешь? Сидишь около нее целыми днями? Нравится она тебе, что ли?

– А она всем нравится. От нее одуряющий аромат стервозности идет. На мужиков действует, как валерьянка на котов.

– А ты бы на ней женился, Аркаша?

– Да на фиг я ей сдался, я ж параметрам не соответствую. У меня и фирмы своей пока нет…

Аркаша замолчал, понуро рассматривая пустое дно кружки. Маша тоже молчала, так и не притронувшись к своему кофе. Внутри у нее все окоченело от страха, даже горло сдавил сильный спазм, будто по нему провели чем-то холодным и шершавым. «Какая я слепая, боже мой… Опасность созрела прямо на моих глазах, а я ничего и не заметила. Он же месяц уже такой ходит. Хмурый и злой. Я думала, он просто устал…»

Она заставила себя встать, села за свой стол, задумалась. Да нет, не может быть… Аркаша просто влюбился в эту красивую девчонку, вот и мерещатся ему счастливые соперники. Арсений любит Инну, всегда любил. Она это точно знает. И давно уже к этому знанию привыкла. И приняла его в себя навсегда. Привыкла к своей бедной однобокой любви, приспособилась, смирилась… И вот на тебе! Нет, Алену ей уже не пережить…

Она сидела, тупо уставившись в бумаги, прислушиваясь к нарастающей пульсирующей боли в затылке, переживая сильнейшее, настоящее по глубине эмоций предательство по отношению к себе. Предательство, которого нет.

«Чего ты хочешь, мышь серая… – нашептывало ее собственное, поселившееся много лет назад и уже основательно в ней прижившееся унижение. – Насобачилась за столько лет прятать, скрывать свое чувство, греться своей однобокой мышиной любовью около чужого счастья. Привыкла она, видишь ли!»

Весь день она автоматически что-то делала, отвечала на звонки, подписывала, не глядя, какие-то бумаги, даже обедала, не понимая, что ест, и зачем вообще нужно есть, зачем улыбаться коллегам и что-то говорить, и зачем вообще жить… К концу дня, поднеся к уху телефонную трубку, не сразу узнала голос дочери:

– Какое еще платье, Варя! Я на работе, не мешай мне…

И тут же, словно опомнившись, быстро затараторила, гася Варькино готовое прорваться слезами возмущение:

– Ой, Варечка, конечно! Все, бегу-бегу! Ты где? Да, на скамье в том сквере… Знаю! Сиди там, я быстро! Я уже почти с тобой! Сейчас отпрошусь только!

Маша быстро дошла до приемной, целенаправленно двигаясь в кабинет Арсения. Отметила краем глаза пустующее Аленино кресло. Тихо открыла дверь и замерла на пороге.

Арсений стоял к ней спиной, нежно и крепко обнимая Алену, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Красивая головка девушки, прижатая его большой рукой, уютно устроилась между его плечом и шеей. В этом его раскачивании было что-то интимное, трогательное, будто он держал в руках любимого ребенка, которого надо успокоить, пошептать на ушко всякую всячину, подуть на ушибленное место…

Маша тихо закрыла дверь, медленно вернулась к себе. Внутри все ныло, и вовсе не белой завистью, а самой настоящей, черной, жгучей, едкой, как серная кислота. Она рассеянно огляделась, ища сумочку. Надо бежать.

Не попрощавшись с Аркашей, который удивленно на нее таращился, она выскочила на улицу, яростно махнула рукой, подзывая такси.