Дети Времени всемогущего

– И они, – очень серьёзно подтвердил Идакл, – и тысячи, десятки тысяч других. Те, кто завтра умрёт, умрут за них. И станут бессмертными. Память живущих и есть наш элизий! Иного вечного блаженства мы не ищем, да его и нет!

Я не раз говорил, что Линдеи должны быть разрушены, а Сту?рнон – сожжён. Мы для них ничтожные «иклу?ты», они для нас – мертвецы. Я говорил это, когда нас били, я говорил это, когда мы в первый раз устояли, я говорил это вчера у костров ионнейцев. Сейчас я говорю это вам. Впереди – победа. Окончательная. Истинная. Победив, мы, дети Времени, братья Свободы, мужья Гордости, создадим своё царство, царство людей, в котором все будет зависеть от нас: ведь наши боги всегда с нами. Их не нужно отливать в бронзе и переводить на них мрамор. Плодоносящая олива – вот наш бог. Память, которую мы передадим сыновьям, – вот наш бог. Свобода и гордость, дети и любимые – вот наши боги. Мы не строим им капищ, мы носим их в сердцах.

Мы – пчёлы Времени Всемогущего, нам отпущен малый срок, но падающие звёзды, сгорая, вершат судьбы мира и указывают путь. Пусть каждый из нас не так уж и силён, но кто одолеет Рой? Мы собираем мёд для своих детей, и отжившим своё титанам не встать на нашем пути. Готовьтесь к штурму, друзья. Первыми заговорят тараны кентавров, вторыми – ваши копья и пращи. Постарайтесь как следует выспаться и не забывайте: наша сила в плече товарища. Держите строй. Не отрывайтесь друг от друга, не торопитесь, не опускайте щитов… Воин, а ведь я вспомнил твоё имя. Ты – Тимезий, один из уцелевших у Ионнейского брода. Ты ещё добыл у титана копьё, оно с тобой?

– Я переделал его под свою руку…

– Он его не только переделал. – Полусотник Арминакт гордился успехами подчинённых сильней, нежели собственными. – Наш Тимезий объяснил троим белобрысым, что их Время пришло.

Вождь удовлетворённо кивнул, Невкр вновь светло улыбнулся: на счету брата вождя было не меньше дюжины титанов, а Идакл, пока стратеги не запретили ему видеть бой иначе, чем со спины коняги, прикончил десятка два. Что в сравнении с этим трое ополченцев, пусть и выше тебя на две головы?

– Я ещё не встречался с мечеглазами, – честно признал Тимезий.

– И ещё ты не ответил на мой вопрос. – Идакл в отличие от брата почти никогда не улыбался. – Тебя опередил товарищ, но ты видел больше него. Присмотри за ним в бою. Пусть у матери останутся все сыновья. Все семеро.

На этот раз Клионт промолчал и даже уставился на свои сандалии. Тимезий ухватил мальчишку за ухо.

– Я так и так это делаю, вождь. И я согласен: Линдеи должны быть разрушены. Войну пора кончать.

* * *

– Любуешься? – Сонэрг соизволил заговорить, когда Асон напрочь забыл об уединившемся на заваленном строительным хламом дворе кентавре. – Иклуты так не построят…

Вышедший подышать «звёздный» не ответил, зачем? Ночь, как назло, выдалась безоблачной, и Линдеи тонули в лунном молоке. Пустота и резкие чёрные тени превращали ещё живой город в зависший на границе небытия призрак, но галереи, статуи, храмы существовали, и их следовало защищать. Если позволить людям пройти до самого Стурнона без боя, они заподозрят ловушку, и потом, не бросать же всё это просто так! Молчание богов и слабость царя смыли со щитов их имена, но сами щиты остались.

Сзади совсем по-лошадиному вздохнул Сонэрг. Он тоже смотрел. Кентавров, тех, кто сохранил верность, в Линдеях не набралось бы и сотни, и Асон уже перестал понимать, почему они здесь. Прежде это казалось в порядке вещей: титаны – избранные Небом господа, кентавры, фавны и горгоны – их ближайшие и вернейшие слуги. Мир вспыхнул сухой соломой, горгоны вспомнили о крыльях, фавны попрятались, кентавры приняли сторону людей, а Сонэрг со товарищи наплевали на мятежных сородичей, и теперь те спят и видят переломать по новой традиции «отступникам» все ноги. Почему кентавры изменили, Асон понимал, почему изменили не все – нет.

– Сонэрг! – Гнедой прожил достаточно много, даже больше, чем Асон, вдруг сможет объяснить? – Почему ты здесь?

– Потому что пока не сдурел. – Могучая нога одним ударом разнесла в щепки пустой бочонок. – Справедливости им хочется, как же! Справедливость, это когда первый – первый, последний – последний, и все знают цену всем. Я на ристалище первый уже третью сотню лет. Не случись этой дури, ещё б столько продержался. Ну а всяким одрам это поперёк горла, только в первые им не выйти, вот и бесятся. Думают, я мешаю, а дело – в них. Я, может, завтра околею, только навоз навозом от этого быть не перестанет, так и с иклутами. Ну, выбьют они вас, а дальше? Всё равно в сорок останутся без зубов, в пятьдесят – без девчонок, а в семьдесят сдохнут. И чтобы я такое на спину сажал?!

Всадников на кентаврах Асон помнил. С них поражение и началось, с них и с того, что у людей появился вождь. «Звёздный» невольно потянулся к мечу. Отдав Небу положенное и выслужив личный клинок, он не думал когда-нибудь вновь войти в здешний Лабиринт. Носитель звезды мог жениться, зажить собственным очагом, иметь ребёнка… Они с Интис хотели сына. То, что пришлось встать между святынями и низкорослым визгливым сбродом, до сих пор казалось невероятным. Циклопы, вернувшиеся из-за моря изгои, драконы, наконец, – это было бы понятно, но люди?!

– Я понял, почему ты не с ними. Только это не повод подыхать с нами. Ты мог просто уйти. Фавны так и сделали.

– Эти?.. – Сонэрг смачно фыркнул. – Привалившиеся спиной к стволу оливы… Со свирелями и козлиными задницами. Тоже вымрут. Скоро и пакостно. Вот на это я бы глянул. И на тех дураков, кому вы глаза застите. Так застите, что собственного дерьма не разглядеть… Ничего, насладятся ещё. Царство радости, счастье для всех… Тьфу! Видал я такое в садке со слюдяницами. Есть кого жрать, жрут. Нет – жрут друг друга, вот и считай: вам, бессмертным, конец, а тут – мы. Понравится иклутам, что полускотам по тысяче лет отмерено? Вы нам с одного бока наподдали, они с другого врежут, с завистливого. А назад их не загнать, разве что боги наконец зачешутся. Пошли, выпьем, что ли.

– Иди.

– А ты?

– Я – в Стурнон, – внезапно решил Асон. – Вряд ли я завтра до него… доживу.

– Пить и в самом деле хватит, а дрыхнуть не выходит. – Сонэрг как-то странно протянул руку. – Влезай!

– На тебя? – Отречение Ниалка и то было не столь невозможным. – Верхом?!

– А то, Время тебя за уши! Хочу сбегать на ристалище… В одиночку – тошно, наши… те, кто не сдурел, не поймут, а тут – ты.

– Я не «краснорукий».

– А где те «краснорукие»? Лезь! А в Стурнон успеем!

Больше Асон не спорил. Безумная ночь требовала безумств и боялась пустоты, а на линдейском ристалище он провёл не худшие часы. Сонэрг принял с места коротким галопом. В Лабиринте проживший в Линдеях чуть ли не всю свою жизнь кентавр разбирался не хуже жрецов и стражи. Мимо проносились громады зданий, белели рёбра галерей, жёлтыми звёздами вспыхивали костры или распахнутые двери. Послышался звон струн, женский – Всесоздатель, тут остались женщины! – голос запел хвалу вечерней звезде и утонул в цокоте копыт. Следующая песня за следующим поворотом была мужской и пьяной. Её тоже надолго не хватило…

II

Справа от почти полной луны догоняли друг друга две звезды – красноватая и ласково-голубая. Смерть и Жизнь. Дочери Времени Всемогущего. Сестры никогда не ссорятся. Смерть берет то, что не может удержать в горстях Жизнь. Жизнь собирает то, что потом отдаст Смерти. Завтра они поделят пришедших к Линдеям, а пока здесь властвует луна. И мешает спать. Тимезий ткнулся лицом в верный мешок, но ни плотно прикрытые веки, ни потёртая овчина не спасали от настырного светила. Копейщик сдался, перевернулся на спину и открыл глаза.

Луну медленно рассекало узкое облако, единственное на небе. Выше звёздные Кони рвались из рук Колесничего, в ногах его валялся никому не нужный Венец. Ночь перевалила за половину, но до рассвета было неблизко. Последняя ночь перед последним штурмом… Тимезий слишком хорошо знал титанов, чтобы не понимать: бой будет страшным. Сломать церемониальные ворота, пусть и замурованные, для коняг – игрушки, но дальше придётся туго.

Стараясь не шуметь, человек вытащил копьё и кусок козьей шкуры – протереть наконечник. Это хоть как-то отвлекало от лезущей в душу луны и неуместных перед схваткой мыслей, а жить хотелось всё сильнее. Отчаянно, исступлённо, как, наверное, никогда раньше. Клионт тоже не спал, но иначе. Мальчишка и так ждал штурма, словно совершеннолетия, а тут его ещё Идакл заметил! Как же после такого завернуться в плащ и засопеть? Как вообще спать под такой луной?!

– Тимезий, – прошипело у самого уха, – ты чего не спишь?

– Не хочу. А вот некоторым не мешало бы…

– И я не хочу. – Клионт перешагнул через Матрея, зацепился за мешок и почти свалился у погасшего костра, чудом не отдавив ноги спящему Арминакту. – Какое оно у тебя всё-таки…

– Такое, – усмехнулся копейщик, – только не больно-то хватай. Грани – хоть брейся!

– Сам не порежься!.. Хорошо тебе, а моим плащ не сразу пробьёшь… Слушай, ты белобрысого вместе со щитом к дереву пришпилишь?

– Я тебе не коняга! Пробить панцирь сил, пожалуй, хватит, но лучше изловчиться руку или ногу подрезать… Ты Невкра спроси, он – лучший.

– Брата вождя?!

– А что? С Идаклом вы теперь приятели…

Замолчал. Думает… А луна все пляшет. По плащам спящих и мраморным восьмиугольным плитам. По краю разбитого фонтана, в былые годы поившего паломников. По наконечнику отложенного в сторону копья… Тимезий видел, как в руках опытных воинов-колесничих копья с такими наконечниками рубят людям руки и головы не хуже тяжёлых секир, а при колющем ударе пробивают тела насквозь… Те, кто перемолол под Ионнеями две фаланги, наверняка теперь в Линдеях. За смешной стеной… За истончающейся ночью… В лабиринте колесницам не развернуться, но мечеглазам они не нужны, да и «краснолапых» вряд ли всех выбили. Это только говорится «последний штурм», а после него ещё добирать и добирать.

– Тимезий!

– Чего ещё?

– А как ты у Ионней? Как ты того белобрысого?..

– А то ты не слышал! – Вспоминать о поражении перед боем – дурная примета. Перед боем вспоминают о победах, но… Но ведь ты, именно ты, тогда победил. Любой ценой выносить отбитые копья – приказ вождя. Прежде всего – оружие и раненые, а мёртвые уже мертвы. Земля одна на всех, это титаны, пока могли, волокли покойников, что познатней, в свои некрополи, людям довольно памяти и победы.

– Расскажи… А то Арминакт всего не видел.

– Арминакт и не мог, он в это время пытался нашу полусотню к холму отвести… А получилось так – когда в первой же схватке удалось «краснолапого» прикончить, мы было решили, что белобрысые прыти-то поубавят, остановятся, мы их на топкое место и загоним. Только не срослось. То ли вёл их кто другой, то ли всё у них навыворот, но озверели они совсем и так врезали, что коняги наши и те сплоховали, да… Не все, но нам хватило. Я с краю стоял, ну кентавры нас, удирая, и задели, человек пять с ног сшибли. Меня тоже. Пока поднялся, фаланга отступила, а белобрысые уже близко… Хорошо, Пифар, вожак, последним шёл, вот я ему на спину и сиганул. Коняги такого не любят, но тут не до ссор было. Он за своими помчался, чтобы вернуть, ну а мне куда деваться, держусь. А тут белобрысый сбоку, и откуда только взялся?.. Меня в расчёт не принял, на Пифара копьём нацелился. Ну, я с ходу со спины Пифаровой и прыгнул. Повезло, как раз в жизни везёт, – мечом прямо в горло попал. Копьё подхватил, Пифар ржёт, довольный, сам меня на спину забросил, и вперёд.

– А меч, ну, который с камнем?

– Так то не мечеглаз был, обычный копейщик, таким длинный меч не положен. А даже и был бы – зачем он нужен…

– Я бы не бросил.