Мальтийский крест. Том 1. Полет валькирий

Опыт научил его всегда иметь при себе этакий «спасательный жилет» или «парашют» – как кому нравится. В иные реальности после известных событий он не собирался проникать даже под страхом виселицы. Разве только по особому распоряжению и с надёжным прикрытием. Хватит, набегался, тем более что его аналоги так или иначе ведут где-то там самостоятельное существование, что волновало его очень мало.

А на этой карточке хранились практически все его свободные деньги, «подкожные», как выражались в тридцатые годы, не связанные на процентных счетах, не вложенные ни в какое дело. Эвелин о них тоже ничего не знала. Да и не интересовалась финансовыми делами своего супруга, успев за время жизни в России понять, что «здесь вам не тут», и женщина, вмешивающаяся не в свои дела, рискует гораздо больше потерять, чем выиграть, в отличие от родной «Белль Франс»[11 - Прекрасной Франции.].

– Здесь примерно около полумиллиона рублей. Пользуйтесь без стеснения, по мере необходимости. Пока мне эти деньги не нужны, а дальше видно будет, – не упустил он возможности слегка распустить хвост.

– Да ну что ты, – поразилась Татьяна. Для неё такие деньги как раз были суммой чрезвычайно значительной, хотя они с Тархановым отнюдь не бедствовали. – Нам и полста тысяч на всё про всё с избытком хватит…

– Девушки, торг здесь неуместен, – сделал Лихарев отстраняющий жест. – Не будем вдаваться в подробности, но я почти уверен, что даже одна моя голова стоит намного больше. Плюс ещё семь, – указал он на курсанток. – Сейчас тот редкий случай, когда мне повезло совершить столь выгодную сделку. Кроме того, наши друзья-американцы совершенно справедливо говорят, что всё, за что можно заплатить деньгами, обходится дёшево…

– Так, может, поподробнее расскажешь? – предложила Татьяна, решившая, что не стоит распространять какие-то мелкие недоразумения на все последующие отношения с человеком, способным на столь широкий жест. Да и вообще оставшимся, как очевидно, в полном доверии у Левашова, а значит, и всего «Братства». – Я распоряжусь, стол накроем, заодно всё и обсудим… Зачем тебе та пивная?

– Извини, Таня, извини. – Валентин явно не хотел задерживаться в их обществе, это было очевидно. – Эля ждёт. Она ещё не знает, но вдовой могла сегодня стать вполне настоящей. И вы бы ей сейчас оказывали все необходимые знаки внимания. Трогательные, но не настолько успокоительные, чем… – Он указал взглядом на карточку. – Девушки вам сами всё расскажут. – Он внезапно произнёс, обратившись к своим подопечным, резко прозвучавшую фразу на незнакомом языке. И тут же перешёл на русский, для Майи с Татьяной: – Можете ничего не скрывать – тайны здесь никакой больше нет, а мы с Дайяной для вас теперь никто…

Курсантки на мгновение подтянулись и тут же опять расслабились. Не всё они понимали, не пройдя выпускного инструктажа и соответствующего предстоящим ролям кондиционирования, но произнесённая Лихаревым формула их отпустила. Почти совсем. Но – всё же не до конца. Валентин оставался представителем высшего руководства, от которого всегда зависело слишком многое. Они не получили чинов и должностей, хотя бы координаторов третьего класса, им не были выданы гомеостаты, блок-универсалы, Шары. А что они без них?

На самом деле – самые обыкновенные земные девушки (раз уж оказались на Земле). Способности – способностями, возможности – возможностями. Ум, интеллект, красота, информированность, незаурядные физические качества – но это ведь лет на тридцать от силы, а потом они начнут стареть, как и все местные жители. Сто-двести лет юности и красоты им точно не гарантированы без положенных приспособлений.

Лихарев очаровательно улыбнулся всем сразу, Татьяне, как ей показалось, – особенно, и унёсся вниз своей стремительной походкой, перепрыгивая через две-три ступени. Охранник закрыл за ним узорную чугунную калитку. Дамы и барышни остались одни.

Бывшие аггрианки, волею судьбы вброшенные в мир, к жизни в котором следовало ещё долго специально готовиться, каждой – по особой программе, чувствовали себя несколько не в своей тарелке. Последний знакомый им человек (вроде как фельдфебель старшей гардемаринской роты) ушёл, освободив их от ответственности и от своей защиты.

Они остались наедине с двумя красивыми, наверняка занимающими весьма высокое положение в чужом мире дамами. Вдобавок, после фактически казарменной жизни, которую они вели с момента, когда им было позволено себя осознать личностями, предназначенными к земному модусу вивенди[12 - Модус вивенди – образ жизни, способ существования (лат.).], они впервые оказались в помещении «приватном», да ещё столь изысканно отделанном и обставленном.

Словно выпускники Морского или Пажеского корпуса, утром получившие приказ о производстве, а вечером уже расписанные по частям и кораблям. Но и тем было легче: семейные традиции, практика сначала в матросском, а потом и в полуофицерском качестве, увольнения в город и всё такое. А тут – сразу!

Толпясь в зале, девчонки волей-неволей выглядывали в окна и видели там то, чего не видели никогда. Одно дело – фильмы и картинки, другое – подлинная жизнь. Да ещё на другой планете. При всём сходстве Земля – совсем не Таорэра!

Они знали, как должна выглядеть планета, на которой предполагалось трудиться всю оставшуюся жизнь, но то, что ждало их снаружи, – совсем, совсем другое!

Им не приходило в голову, да и не могло прийти, что ситуация изменилась кардинально. Ни одна из них (кроме Анастасии, получившей эти знания в свёрнутом виде от Новикова одномоментно, назло Дайяне), от рождения не имела понятия, что такое «свобода» и что такое «воля». От почти средневековой (японского типа) этики безусловной преданности повелениям и любым прихотям сюзерена их специальной формулой освободил Лихарев. Получив при этом огромное наслаждение.

Сам он сумел в двадцатые годы дойти до подобной независимости напряжённой нравственной работой, самовоспитанием, за счёт ошибки старших, слишком торопливо наложивших личину коммуниста-энтузиаста поверх болванки аристократа и выпускника Пажеского корпуса. В сочетании с подлинными жизненными реалиями Революции и Гражданской войны результат получился интересный.

Сейчас, то ли в благодарность своим спасителям, то ли от извращённого любопытства экспериментатора, Валентин сделал девушкам щедрый подарок. Теперь они смотрели на ярко-синее осеннее небо, на горы вдали и город внизу совсем другими глазами, чем несколько минут назад.

Это не учебная картинка на стереоэкране, это мир, где им предстоит жить, хотя и неизвестно пока, в каком качестве. Но абсолютно независимо от только что бывшего и вдруг исчезнувшего блока в подсознании.

– Всё, барышни, – заявила Майя, когда они остались в доме одни. – Снимайте свою военную сбрую. Не надоело ещё? Здесь мужиков нет. Займёмся вашим внешним видом. Уж больно вы одинаковые. А потом обед, отдых – и на прогулку. Посмотрим, что у нас выйдет…

Курсантки в своих обтягивающих комбинезонах, высоких сапогах, да и с лицами, всё ещё не пришедшими к норме, смотрелись в гостиной Ларисы чужеродно.

– Впереди у нас пятьдесят лет необъявленных войн, – вдруг сказала Анастасия. – И мы подписались на весь срок…

Татьяна не поняла, откуда это и к чему сказано, а Майя рассмеялась. Начитанностью она отличалась с детства.

– Какое чудо! Хемингуэй! Вы его тоже проходили на курсах. Или?

– Один хороший человек недавно сказал, – с долей вызова ответила Настя. – Разве неправильно сказал?

– Совершенно правильно. И я, пожалуй, догадываюсь, кто именно это был. Молодец, девочка, не ошибёшься…

Продолжать она не стала.

– Раздевайтесь, быстро. И в баню. Таня, там всё готово?

Готово было. Татьяна сразу отдала команду домоправительнице заняться вопросом. Не по одной же водить девушек в ванную или душевую. А в просторной бане, занимающей цокольный этаж, с тремя отделениями: русским, сауной и турецким с каменными лежанками и содовым паром, пятнадцатиметровым бассейном, наполняемым из личной артезианской скважины ледяным нарзаном, несколькими душевыми рожками в отдельных кабинках, с большой комнатой отдыха. Гостьям будет приятно, и они с Майей смогут посмотреть на каждую профессиональным взглядом, да и поговорить непринуждённо. Что совсем нелишне, раз уж придётся этих красоток сначала пасти, а там… Ну, там как получится.

…Кстати, в очередной раз нужно сказать спасибо Ларисе. Она выкупила эту четырёхэтажную виллу, заброшенную, полуразрушенную, совершенно никому не нужную, кроме окрестных жителей, которые там оправлялись по пути домой, сносили мешки с мусором и, при случае, воровали для непонятных целей кирпичи и изразцы от печей, с сохранившимися авторскими рисунками весьма известных художников начала прошлого века.

Тем не менее эта руина оценивалась городскими властями для желающих её приобрести в собственность вдесятеро от реальной цены. Ни одна душа в пределах КМВ её покупать не собиралась, а пустить раритет под бульдозер даже у давно деградировавших чиновников местной мэрии как-то силы воли не хватало. Или нечувствительно давили на них высшие силы. Тоже ведь бывает. Хочешь стать «сукой»[13 - «Сука» – вор, не признающий многие статьи «воровского закона» и «понятий». Например – запрет на сотрудничество с тюремной администрацией.], а не получается. Даже внутри тюремной камеры. Не дано, и всё. Если от рождения – место только у параши.

Мадам Эймонт, она же Лариса, с мэром и его прихлебателями нашла общий язык сразу. Ничего не изображая специально, просто вспомнив, как перед ней в некий момент начал заискивать сам Троцкий (правда, при этом туманное московское небо разрывали всполохи ружейно-пулемётного огня, и никто из кремлёвских властителей не знал, где встретит рассвет – в своём кабинете, в лубянской камере или в водосточной канаве без сапог и знаменитой кожаной куртки).

Покачала перед глазами главы города ножкой в остроносой туфельке на двенадцатисантиметровой шпильке, поймала его бегающий взгляд своим, как мишень – перекрестием оптического прицела, и больше не отпустила. Все вопросы были решены сразу. Не пришлось и намекать на личное знакомство не столько с Великим князем, как с его близкими помощниками.

Мэр хорошо помнил древнюю поговорку: «Жалует царь, да не желает псарь». Виталий Иванович, тёртый-перетёртый в аппаратных играх, всё, что нужно, понял сразу. Вплоть до такой нелепой (конечно же) по самому краю сознания скользнувшей мысли, что ведь и не сможет он, если что, выйти из любимого кабинета своими ногами и в привычном качестве. Как-то очень ярко нарисовался в сознании «Белый лебедь» – двести лет назад построенный на отроге Машука Тюремный замок, архитектурно безупречный снаружи и весьма несовпадающий с впечатлением изнутри.

Цена вопроса была решена в присутствии столь же поплывшего перед вдовой-меценаткой главного бухгалтера. Решена по столь остаточной стоимости, что Ларисе, в виде шутки, захотелось даже попросить дотации из городского бюджета на реставрацию исторического памятника. И ведь прокатило бы, без всяких сомнений.

Но Лариса была не из таких. Напугать она могла кого угодно, одновременно представляя, что рано или поздно у подконтрольных ей людей могут появиться лишние вопросы.

Что, да как, да почему они вдруг начали действовать вопреки собственным интересам? То есть, как писал Козьма Прутков, «ничего не доводи до крайности». Сегодня эти господа сделали ей приятное, одновременно поступив по совести, вот и пусть гордятся, ничем более сложным головы себе не забивая.

Тем более что (об этом тоже ходили разные слухи) она вложила в ремонт и реставрацию неизвестно сколько миллионов, в итоге превратив виллу в жемчужину и украшение курорта. Экстерриториальную, впрочем.

Майя слышала, что граф Фредерикс-Алленштейн, гражданин мира и внук последнего царского министра Двора, крупнейший собиратель рассеянных по планете раритетов Серебряного века, приезжал сюда в прошлом году и, придя в восхищение, предложил Ларисе подать документы для оформления этого здания в список Всемирного Наследия. И продать виллу именно ему, по цене «без запроса».

– Реставрация вам удалась изумительно. Ни малейших отступлений от исходного проекта – классический модерн. Прежняя владелица – знаменитая балерина, прожившая сто лет и бывшая пассией двух правящих императоров и трёх Великих князей. Мои предки здесь бывали неоднократно, даже вон, видите, на групповом портрете – он указал на одну из двух десятков фотографий в овальных и прямоугольных рамках, развешанных вдоль ведущей на второй этаж лестницы. – Третий слева – мой отец.

Лариса потратила не так много усилий, чтобы с помощью Ирины и Сильвии воспроизвести фактически в оригинале все имеющие отношение к дому предметы материальной культуры.

– Очень рада, – ответила мадам Эймонт, – что всё так удачно сложилось. Не только Николай Александрович, будущий наследник престола с его братьями в моей коллекции оказались, но и ваш почтенный родитель тоже.

К глубочайшему сожалению, сама Майя при этом разговоре не присутствовала, но, судя по пересказам «личных впечатлений» – большая часть кисловодского общества тот раз в доме поместилась. Или во дворе, по крайней мере. Чтобы всё услышать для дальнейшей трансляции.

Главное, легенды предельно убедительно соответствовали тому представлению, что и без них сложилось у Майи о старшей подруге. Такого не придумаешь при самой развитой фантазии.

– Ваша светлость, – якобы ответила Лариса графу. – Вам нравится мой дом? Так мне он тоже нравится. Ах – историческая ценность! Где же вы были, почтеннейший, последние семьдесят лет? Вы ведь примерно настолько меня старше? Купили бы году этак в тридцатом-сороковом, оно бы вам дешевле обошлось. Не сообразили вовремя? Сочувствую. А сейчас – простите…

Змеиная улыбочка, естественно, английский костюм с рукавами в три четверти и чёрные лайковые перчатки. Наверняка напротив специальной прорези в юбке к поясу пристроен (слева), «вальтер РР». Без этого образ не полон. Лариса без пистолета – как светский бонвиван во фраке и подштанниках.

Как эта красотка умеет стрелять, Майя видела. Сама не из последних снайперов, но до Ларисы ей далеко. Цель намного ?же мушки, и пуля почти на излёте, однако поставленная на сто метров консервная банка улетает со столбика в девяти случаях из десяти.

Так не бывает, каждому понятно, но дзен-буддизм утверждает, что главное – не качество прицела и не воля стрелка, а исключительно взаимная тяга «стрелы и мишени».

Явная наглость слышалась в словах богатой и разнузданной в поведении дамы. Мало ли что миллионерша! Фредерикс был (теоретически) старше Ларисы всего на пятьдесят локально-земных лет. (О чём он, конечно, понятия не имел). Но если исходить из внешности и самоощущения – она была права.

Красива до невозможности, явно богата настолько, что любые предложенные ей суммы считала ерундой. На том уровне, не финансовом, а психологическом, когда ничего ей больше не надо. Чувствовалось это, просто чувствовалось всем нутром миллионера-мецената. Как на старом послевоенном базаре – сразу видно, у кого рубль в кармане, а у кого десятка.