Огни на курганах

Будакен задумал новую шутку, чтобы повеселить гостей, и сказал:

– Хорошо, Шеппе-Тэмен… Я рад, что мы с тобой одного боевого клича. Ладно, ты можешь взять у меня какого хочешь коня, но не из тех, которые привязаны, а из тех, что пасутся на воле. И кроме того, ты возьмешь коня с земли, а не сидя на другом коне…

Тогда Спитамен скрестил на груди руки в знак благодарности и передал щенка читы подошедшему старику, умеющему воспитывать для охоты беркутов, соколов, борзых собак и других животных.

– Не сердись только, Будакен, если я буду выбирать лучшего, а не худшего коня…

Ловля буревестника

Будакен крикнул своим слугам, чтобы они подогнали ближе табун лошадей, пасшийся невдалеке в степи, и сам с гостями тронулся шагом по направлению к табуну. Слуги с криками вскачь помчались к табуну и, растянувшись цепью, стали окружать его. Спитамен легко вскочил на круп коня одного приветливо его окликнувшего скифа. Они затрусили вслед за свитой Будакена.

Табун встревоженных кобылиц скакал по степи к кочевью. Скифы, размахивая арканами, дико вскрикивали и, свистя, носились вокруг табуна. Несколько жеребцов вылетели из табуна; они мчались, вытянув шею и прижав уши, навстречу скифам, готовые наброситься на них. Тогда те, стегая плетками своих коней, поворачивали и уносились в степь, затем, сделав полукруг, снова возвращались к табуну.

Будакен и гости должны были вскачь пронестись к кургану, чтобы не попасться под ноги летевшему табуну. Они въехали на курган, откуда, неуклюже переваливаясь, сбежали в степь три верблюда.

Тогда слуги и пастухи криками и хлопаньем длинных бичей завернули табун и остановили его перед курганом.

Кобылицы сбились в кучу, некоторые подымали высоко головы, другие прыгали, лягались, отлетая от бурых и гнедых жеребцов, пробегавших как хозяева между косяками.

– Где же этот согд? – крикнул Будакен. – Может быть, он испугался, увидев хвосты сакских кобыл?

Но Спитамен уже был наготове. Он казался особенно коренастым и широкоплечим, когда спускался мягкими шагами по скату кургана, раскачивая свернутый кольцами сыромятный аркан. В другой руке он держал свой кожаный мешок.

Все бывшие на кургане услышали сильный свист, протяжный, с переливами, тот свист, которым кочевники успокаивают испуганных лошадей.

Весь табун насторожился, вперед вылетел вороной жеребец, знаменитый неукротимый Буревестник, высокий, лоснящийся в лучах солнца. Спитамен остановился. Жеребец, сделав несколько прыжков, поднялся на дыбы, повернулся в воздухе на задних ногах и бросился обратно. Спитамен подошел еще на несколько шагов к табуну. Вороной жеребец остановился, сильно втягивая ноздрями воздух, и снова помчался к Спитамену. Он был уже в трех шагах, когда Спитамен взмахнул рукой. Сыромятный ремень мелькнул в воздухе и обвился вокруг лоснящейся крутой шеи, а охотник отпрыгнул в сторону, натягивая ремень. Жеребец взвился на дыбы, закрутился и снова бросился на дерзкого врага. Он хотел ударом зубов и передних ног сбить человека, захлестывавшего ремень. Тогда Спитамен ловко надвинул кожаный мешок на голову разъяренного жеребца, и через мгновение скифы увидели, что охотник висит на его шее, крепко ухватившись руками и ногами.

Буревестник мотал головой, взвивался, прыгал, бил ногами, стараясь сбросить впившегося в него седока, и наконец бешено понесся по степи, взбивая голубые клубы пыли.

– Улала! – закричал Спитамен.

– Улала! – завопили скифы. – Он нашей крови! Он наш! Ни один согд никогда не осмелится вскочить на нашего вольного жеребца!..

Будакен был доволен. Хотя бедный охотник вскочил на одного из его лучших коней, но зато гости были поражены интересным зрелищем. Теперь они разъедутся по своим кочевьям, и вся степь будет знать о щедрости Будакена, все заговорят о вороном жеребце, которого он отдал за щенка читы, и имя Будакена будет повторяться у всех костров, по всем тропам скифской равнины.

Беглянка Томирис

Спитамен промчался вихрем мимо кургана и кочевья, где пестрая толпа скифов кричала и выла от возбуждения; он подстегивал ремнем взбесившегося коня, летевшего, не разбирая дороги, с мешком на голове. Только когда кочевье скрылось позади и мимо стали пролетать песчаные барханы, охотник сдернул с головы жеребца кожаный мешок, продолжая хлестать коня ремнем с бронзовой пряжкой.

Не давая передышки, он гнал жеребца между песчаными холмами, поросшими редкими кустами кандыма,[60 - Кандым – растение, обычно попадающееся в виде отдельных кустов в песках Туркестана.] и, когда неукротимый скакун стал покрываться клочьями белой пены, Спитамен вытащил из-за пазухи недоуздок и набросил его на прекрасную голову свирепого Буревестника. Конь уже не сопротивлялся, не пытался, загибая шею назад, укусить всадника за колени.

Внезапно Спитамен услышал впереди крики и увидел между холмами грузную фигуру темно-серого верблюда. Между горбами его сверкала ярко-красным платьем девушка, которую он видел в кочевье Будакена на связанном верблюде.

Но теперь за верблюдом несся всадник в остроконечном башлыке и темной одежде. Он пытался схватить и стащить девушку.

Та отчаянно кричала и отбивалась:

– Степь, укрой меня! Степь, спаси меня! Смерть хочет выколоть мои глаза…

Спитамен сзади приближался к всаднику. Он видел мелькавшие в скачке копыта чалого коня, широкую коричневую спину скифа, его полосатые штаны, перехваченные у лодыжек ремешками. Рука скифа ловила красную одежду девушки, но та с визгом размахивала бронзовой длинной шпилькой, пытаясь ударить его по руке.

– Ты не убежишь от меня, поганка! – кричал хрипло всадник. – Теперь тебе конец!..

Тогда сыромятный аркан Спитамена снова пролетел в воздухе и захлестнул голову скифа, который вылетел из седла, взмахнув руками, и грузно упал на песок. Некоторое время он волочился по песку за вороным конем Спитамена, ошеломленный и полузадушенный. Спитамен перерезал ремень и, оставив скифа лежать на песке, бросился дальше за верблюдом. Чалый конь без всадника понесся в сторону и исчез, мелькнув за барханами.

– Улала! – крикнул Спитамен в знак дружеского приветствия. – Какого ты рода, девушка?

– Машуджи![61 - Машуджи – род одного из племени амазонок, живших в древности в степях близ Оксианского (Аральского) моря.] – крикнула беглянка.

Она оглянулась. Ее голова была закутана малиновым платком, из-под которого виднелись черные глаза с прямой линией бровей.

Спитамен знал, что «машуджи» – это боевой клич племени женщин, живших особыми кочевьями на севере, близ Оксианского моря. Они пользовались почетом у соседних племен, как живущие по особо строгим законам. Нападение скифа, только что им сброшенного, на женщину этого племени считалось преступным по законам кочевников.

Вороной догнал бегущего верблюда и продолжал скакать рядом.

– Он хотел убить меня. Это слуга князя Гелона. Но ты не тронешь меня? Помоги мне бежать. Я родилась свободной и хочу вернуться к своим шатрам. – Томирис покосилась на охотника, приподняв руку, из которой высовывалось острое жало бронзовой шпильки.

– У Горьких колодцев, на перекрестке дорог, недалеко от каменного идола Афрасиаба, стоит шатер Спитамена. Там живет моя мать, и она приютит тебя, – сказал Спитамен.

– Но ты дашь мне свободу? – закричала в ответ девушка. – Или ты тоже хочешь надеть на меня цепь невольницы?..

Слова их терялись в свисте ветра. Они оба продолжали нестись рядом – грузный, сопевший верблюд и легкий вороной конь.

Спитамен воскликнул:

– Спитамен беден, но свободен! В моем стаде только десять овец. Но Спитамен не кланяется князьям, он друг скованных цепями. Ты найдешь в моем шатре лепешки и овечий сыр. Полог моего шатра всегда будет открыт, если ты захочешь уйти из него.

Девушка подумала несколько мгновений.

– Я не знаю, говорят ли твои слова правду о моем спасении или это мурлыканье хитрого тигра, желающего разорвать меня. Но я хочу поверить тебе: ты крикнул мне привет вашего рода. Я поеду к Горьким колодцам и буду искать там шатер Спитамена.

Охотник указал рукой:

– Ты сейчас едешь правильно, на юг. Скоро ты увидишь вышку, покрытую костями и хворостом. Поезжай от нее дальше широкой тропой, ты увидишь там идола Афрасиаба и мой шатер.

Спитамен завернул вороного и направился, не уменьшая бега, не к кочевью Будакена, а на восток – к тонкой линии тополей, растущих вдоль берега Яксарта. Мимо него пронеслись холмы, покрытые искривленными стволами саксаула. Иногда из-под ног вылетали куропатки, скакали в сторону зайцы, а он видел перед собой только черные брови, соединенные синей полосой, и его губы шептали:

– Алое солнце залило лучами твои золотистые руки, поднявшиеся завязать шестнадцать кос, и я сказал себе: «Вот утренняя звезда, которую я сниму с неба!» Но смерть несется за моими плечами, и мне осталась только половина дня…

На берегу Яксарта

Тополя и лозняк купают свои ветви в стремительно текущих мутных водах Яксарта. Река подмывает берег, и некоторые деревья держатся на корнях, наклонившись над рекой, вода в которой кружится, скользит и быстро проносит ветки, солому и коряги.

Там, где река изогнулась, образовав зеленый поемный луг, в траве и камышах рассыпаны сотни две лошадей. Одни из них ходят вокруг вбитых в землю приколов, другие стреножены и, подпрыгивая, медленно ковыляют с места на место.

Большая часть лошадей мелки, тощи. Спины их покрыты кусками войлока или выцветшей дерюги. Здесь не видно нарядных аргамаков, цветных чепраков и серебряных украшений.

Когда вороной Спитамена показался из-за бугра и пронзительно заржал при виде лошадей, из-под тополей выбежало несколько скифов в остроконечных шапках.