Седьмая часть Тьмы

Письмо студента он отложил особо. Можно использовать, за неимением лучшего. Огорчало отсутствие откликов пролетариата, тех, для кого передачи, собственно, и готовились. Конечно, это объяснимо. Как рабочему купить сложный, дорогой аппарат, чтобы услышать голос Коминтерна? На какие средства? Деньги есть разве что у выродков, «рабочей аристократии», злейшего, худшего, чем капиталисты, врага. Предатели всегда гаже врагов, их место в круге последнем. Чёрт с ними. Крестьяне тоже денежки скорее на удобрения потратят, на моторы, зажиреть хотят, торопятся, им радио слушать некогда. Бедноте же, путейским рабам в особенности, и купить приёмник не на что, разве вскладчину, и слушать негде. В бараке несознательный сосед донесет, такие-то, мол, ловят радио «Свобода», орган Коминтерна, и пиши ответ в Могилевскую губернию. А всё-таки иногда прорывается от них дельное, толковое письмо. Но не сегодня.

Лернер вернул в пакет интеллигентскую пачкотню, с говна сметаны не возьмёшь, а возьмёшь – всё говно, и начал вчитываться в оставленное письмо.

«Глубокоуважаемый товарищ Твердов!» Твердов – его псевдоним цикла «студенческое революционное движение», весьма удобно, каждому циклю своё псевдо, удобно и рационально. Твердову, Ломову, Рубакову пишут часто, Вилову и Ильину реже, Лернеру никогда. Фамилия внутреннего пользования.

Он отчёркивал красным карандашом главные, центральные строки. Умный юноша, умный, но с гнильцой. Объективная реальность – гнильца. Поражено практически всё студенчество, и чем дальше, тем больше. Эволюция. По стопам господ Каткова и Суворина. Впрочем, это – лишнее. Кто из нынешней молодежи их помнит?

Звонок на перерыв остудил его. К лучшему, иначе вышло бы длинно, брошюрно. Он на радио работает. Неплохо бы и листовку тиснуть, традициями пренебрегать не след, а распространить можно хотя бы с помощью аэропланов, раскидать над позициями. Бумаги не хватает. На Сульцевскую писанину, Бухаринскую хватает, а ему – нет.

Он сдержался, даже улыбнулся, когда взглянул на пустую выгородку. Не злобиться надо, действовать.

Из курилки шёл сизый едкий дым синтетических папирос. Поминали его имя, но он не стал останавливаться, прошёл мимо, в буфет. В первый, малый перерыв здесь было свободно, просторно. Без толчеи взял он привычный стакан кефира, оторвав от пищевой книжечки крохотный купон, сел за столик у окна. Во дворе работник-швайнехунд сметал с дорожки опавшие листья. Жёлтый комбинезон, мета. Приспособили к делу бывших фон-баронов. Немцы нация практичная.

Забилось, задёргалось правое веко. Лернер перемог, не стал давить пальцем. Спокойствие, спокойствие. Он сосредоточился на стакане кефира. Кефир был сегодняшний, жидкий, разумеется, но свежий. Он отпил чуть-чуть, потом полез в карман за сахарином. Единственно, в чём оказался прав правый Аксельрод – кефир заполонил мир. У Аксельрода, надо отдать должное, кефир был жирнее. Буржуазней.

– Салют, камрад! – Макдональд, из Британской секции, пристроился напротив. – Как жизнь? Что нового?

– Новое – это плохо забытое старое, – вслед за Макдональдом сел и Лурье, давний, ещё по Парижу, знакомец. – Сообщают, Шауманна взяли.

– Информации пока не поступало, – Лернер говорил отстранено: спокойствие, зыбкое, непрочное, следовало беречь. Спокойствие!

– Чей он агент? Русский, французский или британский? – Лурье провоцировал грубо и неискусно. Как всегда.