Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917

Очевидно, похожая информация была получена и в штабе генерала Ренненкампфа. Как следствие, я получил приказ генерала Ренненкампфа использовать для выяснения масштабов этого сосредоточения неприятельских войск все средства разведки – пусть даже разведки боем.

Имея в своем распоряжении, помимо собственной кавалерийской дивизии, еще и 5-ю стрелковую, я решил в ту же ночь провести на фронте шириной приблизительно в двадцать пять – тридцать километров крупную демонстрацию силами конных и одной пехотной колонн. План состоял в том, чтобы пустить по флангам с севера и с юга от Маргграбовы кавалерийские колонны, а пехоту двинуть прямо на городок с таким расчетом, чтобы кавалеристы вошли в соприкосновение с неприятелем на несколько часов раньше пехоты. Появление конницы на железнодорожной линии Маргграбова – Гумбиннен несомненно должно было вынудить германцев отправить по железной дороге из Маргграбовы в этот пункт подкрепление. Наши разведчики могли бы тогда выяснить его силу, тогда как гарнизон Маргграбовы был бы ослаблен, что должно было облегчить пехотной колонне захват городка. Маргграбова с востока прикрыта озерами, составляющими часть Мазурской озерной системы, и подход к городу был возможен только по двум узким перешейкам, которые с легкостью можно было оборонять относительно малыми силами. Фланговым кавалерийским колоннам следовало иметь при себе артиллерию, огнем которой они и должны были обнаружить свое присутствие. Мои расчеты основывались еще и на том, что германцы приложат все усилия для обеспечения превосходства, дабы не рисковать даже частичным поражением при первом же столкновении на этом участке фронта.

Пехотная колонна состояла из одного стрелкового полка при одной полевой батарее под общим командованием полковника Тарановского, который впоследствии командовал русской экспедиционной дивизией в Салониках. Поскольку задача этой колонны была самой сложной, а также потому, что для стрелков этот бой должен был стать боевым крещением, я решил отправиться с этой частью своих сил. Вся кавалерийская дивизия выступила из Сувалков в ночь на 11 августа с намерением до утра пересечь границу. Пехотная колонна, к которой я присоединился незадолго до рассвета, должна была перейти на вражескую территорию через час после конницы, когда конные разъезды уже вошли бы в соприкосновение с неприятельской пехотой, охранявшей железную дорогу Маргграбова – Гумбиннен.

* * *

Вместе со стрелковой колонной я на рассвете пересек прусскую границу. Когда только стало светло, мы, к своему изумлению, заметили впереди множество пожаров, тяжелый дым от которых в спокойном утреннем воздухе поднимался в небо толстыми черными столбами. По положению этих дымных столбов я мог определить, что они согласуются с передвижениями трех высланных мной кавалерийских колонн. Естественно, первое, что пришло в голову, было то, что мои кавалеристы жгут окрестные фермы, уничтожая фураж и необмолоченное зерно. Поскольку это не входило в мои планы, я незамедлительно разослал нарочных с приказом прекратить поджигательство. Однако еще прежде, чем были доставлены ответы командиров колонн, я смог успокоить себя тем, что пожары не были делом их рук. Что явилось настоящей причиной этих пожаров, мы так никогда и не узнали. Однако по мере продвижения в глубь Восточной Пруссии мы часто видели подобную же картину. При приближении сколько-нибудь значительной русской воинской части из амбаров, полных фуража или соломы, начинали подниматься толстые столбы дыма. Как правило, это происходило на фермах, ближайших к голове наступающей колонны. Таким путем точное направление и скорость движения наших войск была видна с огромного расстояния. Естественно, что в подобных случаях нам оставалось только прибегнуть к каким-либо мерам карательного характера, хотя это и оборачивалось для нас множеством неприятностей. При малейших признаках нашего наступления местное население спасалось бегством в западном направлении, увозя на тележках свои наиболее ценные пожитки. Это явление было так распространено, что могло объясняться только скоординированными действиями германских властей. Единственными человеческими существами, которые время от времени попадались нам на глаза в покинутых поселках, были очень старые, едва способные волочить ноги мужчины и женщины. Довольно часто мы встречали, а еще чаще видели исчезающими вдалеке велосипедистов. Все они без исключения были мальчишками в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет.

Бегство жителей происходило с такой поспешностью, что часто наши наступающие войска находили в домах остатки недоеденных трапез или скот, привязанный к стойлам в хлевах и коровниках. Бывали случаи, когда на брошенных фермах скотина оставалась по нескольку дней некормленой и непоеной. Если нашим войскам случалось проходить мимо, бедные животные заглушали своим непрерывным ревом все звуки в округе. Естественно, русские солдаты выпускали их прямо в поля, имея в виду, что однажды, когда-нибудь позднее, они могут оказаться полезны для наших войск. Во всяком случае, если поджоги действительно предназначались для оповещения германцев о нашем приближении, они оказывались отчасти полезны и нам самим, поскольку указывали местоположение наших наступающих колонн гораздо быстрее, чем могли поступать соответствующие донесения. Таким образом я мог ясно видеть, как мои кавалерийские колонны примерно через два часа после пересечения границы вышли к железной дороге на расстоянии каких-нибудь пятнадцати – двадцати километров от нас. Очевидно, они вступили в бой, поскольку мы слышали артиллерийскую стрельбу. Спустя примерно два часа канонада усилилась, из чего я мог сделать вывод, что германцы отправили вместе с подкреплениями и артиллерию. Мы были тогда чрезвычайно скудно снабжены телеграфной и телефонной аппаратурой и связистами. Действительно, дивизионным штабам выделялось только по одному подразделению связи численностью примерно в шестьдесят человек. В полках также имелись свои обученные связисты, но у них не было никаких технических средств. К тому же эти люди не умели еще прокладывать линии со скоростью, необходимой для обеспечения связью движущихся колонн конницы.

В середине августа, когда кавалерийские части постоянно проходили по пятьдесят и более километров в день, организация связи была наконец приведена в порядок; используя германские телеграфные столбы и провода, наши связисты наращивали существующие линии либо снимали их для использования в другом месте. В результате наши колонны и штабы получали телефонную связь со своими тылами не позднее чем через час после прибытия на место, где они намеревались остановиться на ночлег.

С сожалением должен сказать, что в тот период связь между штабами крупных войсковых частей была еще налажена недостаточно. За мной всегда следовал взвод беспроволочной телеграфии, но я мог пользоваться их аппаратами только во время остановок на ночлег, причем только для связи со штабом армии, поскольку пехотные армейские корпуса тогда еще не получили станций беспроволочного телеграфа.

Зная о передвижениях наших кавалеристов по занимающимся пожарам, пехотная колонна, в которой находился я сам, медленно наступала, встречая только вялое сопротивление маленьких германских пехотных дозоров и продвигаясь в направлении озерных перешейков, по которым были проложены щебеночные дороги, ведущие в Маргграбову. Я должен был ускорить наступление пехоты, так как опасался, что слабые кавалерийские колонны, каждая из которых располагала только пятьюстами активными саблями, окажутся не в состоянии достаточно долго продолжать бой с германской пехотой, высланной из Маргграбовы. Кроме того, существовала опасность, что по окончании боя эти пехотные части вернутся в Маргграбову и займут позиции на перешейках либо усилят заслоны, которые там уже выставлены, тем самым препятствуя или, по крайней мере, затрудняя мое вступление в городок. Моей главной целью являлся захват в Маргграбове телеграфа и почтовой конторы со всей корреспонденцией, из которой мы надеялись почерпнуть очень ценные сведения о неприятеле.

Мои планы оказались отчасти удачными; возвращение германской пехоты и артиллерии, отправленной, как я и предполагал, из Маргграбовы, было затруднено разрушением железнодорожного полотна и действием небольших оборонительных застав нашей кавалерии. Это задержало движение германцев на несколько часов, а местами, возможно, даже на целый день.

Когда наша пехота приблизилась к перешейкам, то обнаружилось, что они удерживаются маленькими отрядами пехоты и самокатчиков (как мы позднее выяснили). Их численность установить не удалось, поскольку большая часть велосипедистов отступила на запад и юго-запад от городка, бросив на дороге около шестидесяти велосипедов. Ими немедленно завладели наши стрелки, а отчасти даже и кавалеристы. Пока продолжался бой за перешейки, я приказал ближайшей к нам кавалерийской колонне присоединиться ко мне. В этот отряд входили уланский и драгунский полки, так что, когда стрелки захватили перешейки и закрепились, обеспечив пути отхода, вперед двинулись два кавалерийских полка с конноартиллерийской батареей. Они должны были захватить Маргграбову и занять железнодорожный вокзал, почту и станции телефона и телеграфа, чтобы полностью уничтожить эти объекты. Я помню, что один из офицеров, двумя днями ранее отстраненный мной от командования эскадроном драгун, получил приказ захватить железнодорожную станцию. Во главе полуэскадрона он выполнил поставленную задачу наилучшим образом, быстро и ловко. Менее удачлив оказался другой наказанный мной офицер – тот, что командовал гусарским эскадроном. Во время боя, который вела другая наша колонна, он пошел в наступление впереди своего подразделения и был убит. Он оказался первым офицером, которого потеряла дивизия. После получасового боя стремительная атака стрелков выбила германцев с перешейков, что позволило нам войти на окраину городка. К этому времени на подходе были наши уланы. Когда они прибыли, стрелки уже были на перешейках. Я спешил эскадроны и приказал им в рассыпном строю занять ближние подступы к Маргграбове. Когда я к ним подъехал и сошел с коня, эскадронный командир улан штабс-ротмистр Македонский доложил мне, что всего несколько минут назад со стороны городка к ним приблизился германский автомобиль, снабженный эмблемами Красного Креста. Ехавшие в нем предложили уланам свои услуги на случай, если у них есть раненые. Но еще прежде, чем Македонский успел ответить, нуждаются ли раненые в помощи, водитель машины, воспользовавшись тем, что дорога в этом месте была достаточно широка, развернулся и быстро умчался в направлении города. Я объяснил Македонскому, что этот «санитарный автомобиль» не столько хотел оказать нам медицинскую помощь, сколько помочь разведчикам германских частей, оборонявших подступы к Маргграбове, и посоветовал ему впредь подобные машины задерживать и отсылать под охраной в мой штаб. К этому времени вся Маргграбова, расположенная на склоне, обращенном к озеру Олечко, находилась у меня перед глазами.

Даже без полевого бинокля было видно, что над всеми большими зданиями вывешены белые флаги с красными крестами. Позднее мы выяснили, что некоторые из этих домов действительно были приспособлены под госпитали; другие, как сообщили нам их жильцы, были намечены для той же цели; так же использовались и все школьные здания. Поскольку это оказался первый случай, когда один из моих полков шел в бой в моем присутствии, я счел правильным, отдав все необходимые распоряжения, присоединиться к первому уланскому эскадрону. Итак, шагая рядом с штабс-ротмистром Македонским в передовой цепи спешенных улан, я двинулся в направлении ближних подступов к Маргграбове, откуда была слышна беспорядочная винтовочная пальба, которую вели из садов и окон домов, отмеченных эмблемой Красного Креста. Откуда-то с фланга доносились пулеметные очереди; два наших пулемета открыли ответный огонь. Германский пулемет, установленный, как видно, в окне высокого здания, замолчал. Цепь наших улан, временами постреливая, упорно двигалась к садам, опоясывавшим уютный городок. Было предельно ясно, что делать мне впереди атакующих цепей совершенно нечего, но существовало множество причин, заставлявших меня оставаться именно там вопреки букве устава, в котором записано, что командующий не должен уделять все внимание одному маленькому участку, поскольку это неизменно оборачивается вредом для общего развития боя. Это основополагающее правило конечно же незнакомо каждому рядовому, однако на солдат присутствие начальника в непосредственной близости от них производит сильное впечатление, так же как и знание того, что командир при необходимости может появиться на самой передовой линии. Я не сомневался, что мое присутствие на линии огня станет известно во всех полках дивизии и впоследствии избавит меня от необходимости лично появляться в передовых цепях, рискуя потерять общее управление боем. Не следует забывать, что в маневренной войне, в отличие от позиционной, которую называют еще траншейной войной, гораздо чаще происходят всевозможные непредвиденные события и неожиданности. Поэтому особенно важно, чтобы командующий отдавал приказы как можно быстрее и своевременно предпринимал меры, необходимые для предотвращения негативных последствий этих неожиданностей. Тем временем наши уланы, подкрепленные спешенными драгунскими эскадронами, постепенно просочились на окраины города; германский огонь по мере их продвижения ослабевал. К этому моменту стало очевидно, что германцы не намерены упорно защищать город, а вместо этого предпочтут его оставить.

К тому времени, когда спешенные кавалерийские части вошли в город, стрельба совсем стихла. Город имел совершенно мирный вид. Почти все магазины были закрыты, но витрины не забраны ставнями, и, как видно, здесь только что прекратили торговать. Из окон на происходящее с интересом глазело много народу; в основном это были женщины. На вопросы о местонахождении телеграфа, почты и телефонной станции они отвечали с готовностью. Все эти здания мы нашли на единственной городской площади. Мой штаб незамедлительно организовал группы для захвата всей корреспонденции и для уничтожения телеграфных и телефонных аппаратов. За разрушение находящегося на крышах телефонного оборудования добровольно взялся адъютант командира моего дивизиона полевой артиллерии артиллерийский подпоручик Шаталов. Взобравшись на крышу, он сначала добросовестно принялся за выполнение задания по совершенному истреблению аппаратуры, не ограничиваясь при этом только битьем изоляторов и обрыванием проводов. Потом, приказав солдатам докончить работу, он начал осматривать окрестности, а в первую очередь проселочные дороги на ближайших подступах к городу. При этом он непрерывно докладывал обо всем увиденном стоящему на площади штабному офицеру. Спустя некоторое время он сообщил, что с одной стороны городка видны небольшие группы вражеских самокатчиков, быстро катящих прочь, а по другую сторону наблюдается какая-то колонна, движущаяся в направлении южной окраины Маргграбовы, которая была прикрыта только очень малочисленными заставами моей спешенной кавалерии.

Эти маневры не грозили мне оказаться отрезанным от перешейков, занятых нашей пехотой. Тем не менее удержание города не входило в мои намерения, а главная задача по выяснению сил, которые германцы сконцентрировали в Маргграбове, была уже выполнена. Вдобавок нам удалось захватить обширную почтовую и телеграфную корреспонденцию, среди которой оказалось значительное количество писем, адресованных в части, которые только намечалось расквартировать вокруг Маргграбовы. Поэтому можно было считать, что наши дела в городке закончены. Выйдя из здания, где наблюдал за сортировкой почты, я очень удивился при виде того, что вся площадь заполнена лошадьми, приведенными сюда пешими коноводами, в чьи обязанности во время боя входил присмотр за конским составом. Когда огонь прекратился, они привели лошадей в городок, рассчитывая, по всей вероятности, на то, что спешенные эскадроны снова сядут в седло и будут отправлены в погоню за отступающим неприятелем. Но что было совсем уж неуместно на площади, так это присутствие здесь в полном составе, даже с зарядными ящиками, конноартиллерийской батареи. Это можно было объяснить только неопытностью батарейного командира. Приближающаяся германская колонна, получив от своих велосипедистов донесение о русских войсках, переполняющих улицы и площадь, могла в любой момент развернуть артиллерию и открыть по городку огонь. Я не думаю, что забота о населении или присутствие красных крестов на зданиях, в которых находилось в общем до сотни больных и раненых, удержала бы германцев от стрельбы по городу. Они прекрасно понимали, что необстрелянные войска могут прийти в крайнее замешательство, когда на узких улицах начнут рваться снаряды.

Я отправил сильную разведывательную партию для наблюдения за направлением движения германских колонн и для того, чтобы задержать их передовые дозоры. Также я распорядился об оставлении города и о движении войск к ближайшему, северному перешейку, охранявшемуся нашими солдатами. Отход из города начался вскоре после полудня. Отступление прошло без особых инцидентов и в отсутствие давления со стороны неприятеля. Наша надежда на получение ценных сведений из захваченных в почтовой конторе писем вполне оправдалась.

В эти дни в небе впервые появились германские аэропланы. Над нашим лагерем постоянно пролетали аппараты «Таубе». Первое впечатление, которое они произвели на русских солдат, очень немногие из которых вообще когда-либо видели аэроплан, достойно упоминания. Как только в небе над ними появлялась воздушная машина, солдаты бросались к своим винтовкам и, не целясь, палили в ее сторону до тех пор, пока офицерам не удавалось убедить их в полной бесполезности такой стрельбы. Через некоторое время большая часть нижних чинов стала относиться к прилету неприятельских аэропланов спокойно, хотя бывали случаи, когда отдельные солдаты открывали по ним огонь, чего поначалу пресечь никак не удавалось. Иногда этот дурной пример оказывался столь заразителен, что солдаты выпускали по аэроплану, летящему на высоте нескольких тысяч метров, обойму за обоймой. Был случай, когда какой-то ротный писарь опорожнил барабан своего револьвера по машине, заведомо находившейся вне пределов досягаемости даже винтовочного огня. Поскольку невооруженным глазом было невозможно отличить черный крест германских аэропланов от красно-бело-синего круга нашей собственной эмблемы, некоторые русские машины были сбиты винтовочным огнем при заходе на посадку на свои аэродромы. Это послужило причиной издания приказа, предписывавшего нашим аэропланам пролетать над своими позициями на малой высоте, чтобы их можно было опознать. Новый порядок, однако, мало улучшил положение, поскольку непрерывно прибывали подкрепления, состоявшие в основном из солдат старших возрастов, никогда не видавших аэроплана и считавших воздушные машины просто за объект, по которому надо непременно стрелять. Они всерьез считали, что такую хитроумную вещь, как летающая машина, могли построить и применять только германцы. Разумеется, эти новоприбывшие солдаты тоже быстро привыкали к аэропланам.

Германцы не располагали пока удачными аэропланами для сбрасывания бомб, и их полеты над нашими войсками не причиняли непосредственного вреда. Они также не были вооружены пулеметами, и воздушных боев пока совершенно не происходило[25 - Описаны случаи, когда летчики враждующих сторон в воздухе палили друг в друга из револьверов.].

Единственные бои, происходившие в воздухе, велись, если так можно выразиться, с помощью холодной стали – путем прямого удара по вражескому аэроплану. Естественно, что такое происходило очень редко, и я помню только одного авиатора, подпоручика Нестерова[26 - Очевидная неточность. Петр Николаевич Нестеров имел чин штабс-капитана.], который встретил смерть, протаранив таким манером неприятеля. Он уничтожил противника, но и сам пал жертвой своей неразумной отваги. Это был тот самый Нестеров, который стал первым в мире авиатором, выполнившим мертвую петлю. Этот подвиг он совершил на своей неустойчивой машине над Киевским аэродромом. Необходимо добавить, что дальнейшие эксперименты подобного рода были ему запрещены начальством, которое заявило, что его желание непременно сломать себе шею не дает ему права уничтожать казенное имущество, а в первую очередь – аэропланы, в которых в то время и без того ощущалась большая нехватка. Вслед за выполнением им этой мертвой петли это упражнение популяризировалось французским авиатором Пегу и другими пилотами.

* * *

Корреспонденция, захваченная моими частями в почтовой конторе городка Маргграбовы, доставила штабу генерала Ренненкампфа некоторые исключительно полезные сведения. Из нее мы узнали подробности о дислокации неприятельских войск в Восточной Пруссии, а также получили немало информации об их предварительных планах, знание которых принесло неоценимую пользу на начальном этапе боевых действий.

Были замечены огромные отличия в методах получения сведений о противнике, применяемых германцами и нами самими. С первых дней кампании нам стало ясно, что противник использует для сбора разведывательной информации все мыслимые способы. На своей территории мы обнаружили людей, которые передавали германцам свежие данные о том, что происходит у нас на фронте и в тылу. Вступив на германскую территорию, мы очень скоро обнаружили, что враг использует для сбора информации местных жителей, в первую очередь – мальчишек школьного возраста, которые во время движения наших частей появлялись на велосипедах у них перед фронтом и на флангах. Первое время мы не обращали на них внимания – до тех пор, пока обстоятельства совершенно ясно не показали нам, ради чего раскатывают вокруг нас эти велосипедисты. Тогда мы были вынуждены отдать приказ открывать по юным самокатчикам огонь. Метод передачи информации о наших перемещениях при помощи поджогов я уже упоминал. Несколько раз мы ловили германских солдат, переодетых крестьянами и даже женщинами. Разоблаченные благодаря надетому на них солдатскому нательному белью, они с готовностью признавали, ради чего переоделись в крестьянскую одежду. Несмотря на это, вполне вероятно, что многие из этих замаскированных солдат так никогда и не были пойманы. Еще большую помощь германцы получали от женщин, с которыми нам приходилось быть более предупредительными, поскольку добыть явные доказательства их причастности к шпионажу было значительно труднее. Очевидно, все приграничные районы Восточной Пруссии были покрыты частой сетью из построек, которые можно назвать сторожевыми башнями. Они представляли собой треугольные деревянные строения, похожие на миниатюрные Эйфелевы башни. Как правило, они располагались на холмах, обеспечивавших прекрасный обзор окружающей местности. Многие башни были построены в лесах, где без них вести наблюдение было бы вообще невозможно. Разумеется, они неплохо служили и нам самим, но для противника были намного полезней. Не имея возможности воспользоваться башнями сами, мы непременно их уничтожали. При полном отсутствии местных жителей много неприятностей доставляло нам уточнение своего положения в незнакомой местности. В таких условиях определиться при помощи опроса лиц, знающих окрестности, было невозможно. Наше положение могло оказаться еще более затруднительным, если бы не множество установленных на перекрестках и близ населенных пунктов дорожных указателей, сообщавших, в какой стороне находится тот или иной городок или поселок и сколько до него километров. В конце концов германцы со временем поняли, какую огромную пользу приносят нам эти таблички. Когда мы вторично вступили в пределы Восточной Пруссии, они либо полностью их снимали, либо, что было еще хуже, поворачивали таким образом, чтобы они указывали неверное направление. Наши карты Восточной Пруссии были точными копиями германских карт, а потому все названия на них давались латинскими буквами. Несмотря на это, можно только поражаться, как сметливо обращались с ними наши разведчики, когда уходили в поиск без офицеров.

В общем, наш первый поход в Восточную Пруссию убедительно показал, с какой тщательностью германцы готовились к войне. Они все продумали, все предусмотрели и затратили на подготовку очень большие средства.

Глава 4 ОККУПАЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ

Вскоре после того, как мы возвратились из рейда на Маргграбову, нами из штаб-квартиры генерала Ренненкампфа была получена подробная диспозиция общего наступления, которое командующий армией намеревался предпринять в Восточной Пруссии.

Мне было предписано остаться со своей кавалерийской и с 5-й стрелковой дивизиями на фланге наступления, которое проводилось силами 1-й армии, и осуществлять прикрытие слева. Хотя нам было известно, что 2-я армия под командованием генерала Самсонова концентрировала свои силы где-то в окрестностях Ломжи[27 - Ломжа – центр приграничной с Восточной Пруссией Ломжинской губернии. Теперь в Польше.], никакой настоящей связи с этой армией пока налажено не было.

Для установления контакта с армией Самсонова я неоднократно высылал разъезды с офицерами, но всегда безуспешно. Генерал Ренненкампф имел в своем распоряжении четыре пехотных корпуса и не менее пяти кавалерийских дивизий, включая две гвардейские, которые прибыли из Петрограда совсем недавно, но уже успели побывать в деле у города Шталлупёнен близ известной пограничной станции Эйдкунен – Вержболово. В этом очень кровопролитном бою гвардейцы потеряли много своих офицеров.

Учитывая широкий масштаб операций, которые он намеревался предпринять, генерал Ренненкампф находился в невыгодном положении из-за незавершенной организации тыла его армии. Пока войска оставались на позициях без движения, эта проблема не особенно бросалась в глаза. Однако стоило только армии продвинуться на вражескую территорию, как стало болезненно ясно, насколько мало было запасено для наступления провианта. Впрочем, подобные неурядицы не могли остановить человека, наделенного таким отчаянным темпераментом, как генерал Ренненкампф. Он жаждал воспользоваться очевидной неподготовленностью германцев, которые, по всей видимости, отнюдь не рвались в бой. Вопреки желанию своего непосредственного начальства генерал Ренненкампф решил начать наступление в расчете на то, что его действия подвигнут Самсонова поступить аналогичным образом. Подобные концентрические удары несомненно могли бы позволить русским войскам без особых потерь захватить сильную оборонительную линию Мазурских озер. Более того, на тот момент не было оснований считать, что озерные перешейки сильно укреплены или удерживаются крупными силами противника.

В первые месяцы войны полевые укрепления практически не использовались; к рытью окопов прибегали только в исключительных случаях, причем и даже тогда устраивали нечто совершенно импровизированное. Повсюду в Восточной Пруссии мы находили большое количество колючей проволоки, но вся она была еще в мотках и лежала сваленная в ожидании начала позиционной войны. Мы встречали множество траншей, но германцы почти ничего не сделали для их укрепления. В то время быстрота наступления наших войск не позволяла им и думать о рытье траншей, которые в будущем опоясали фронты всех европейских армий. Наступление, планировавшееся генералом Ренненкампфом, должно было начаться на фронте шириной не менее ста километров и вестись несколькими колоннами. В полосе наступления находился Роминтенский лес, который Ренненкампф намеревался миновать, обогнув с юга и севера, чтобы избежать лесных боев, поскольку у германских частей в этом районе имелось преимущество, обеспеченное помощью егерей и охотников, которых кайзер Вильгельм содержал в своих охотничьих угодьях.

Надежда Ренненкампфа на то, что поначалу мы столкнемся только со слабым сопротивлением неприятеля, оправдалась только отчасти; всем наступающим колоннам, так же как и подчиненной мне 5-й стрелковой дивизии, пришлось вести упорные бои. По окончании наступления я постарался выяснить, что о последних событиях думают различные командиры. Общее мнение было таково, что германцы стремились любой ценой сохранить инициативу и тяготели к наступательной тактике. Они проявляли достаточную напористость, а предприимчивость чувствовалась не только в действиях небольших частей, но и маленьких пехотных подразделений, причем даже в тех случаях, когда они лишались всех своих офицеров. С другой стороны, в открытом оборонительном бою они не отличались особым упорством, а при отступлении после схватки их способность к сопротивлению постепенно становилась совершенно ничтожной. В тот период войны у нас не ощущалось сколько-нибудь серьезной нехватки артиллерии, хотя было очевидно, что германцы обладают громадным преимуществом в орудиях всех типов, а в первую очередь – в гаубицах и крупнокалиберных пушках. Такая артиллерия у нас практически отсутствовала. Германцы имели возможность снабжать тяжелыми орудиями того или иного типа даже свои кавалерийские части и расходовали артиллерийские боеприпасы без оглядки на будущее. Со временем это привело к нехватке снарядов; в течение 1914 года мы находили инструкции германского Верховного командования, предписывавшие экономно использовать артиллерийские боеприпасы.

Невзирая на сильное сопротивление противника, наши войска с ежедневными боями продолжали двигаться вперед и вскоре после начала наступления заняли город Инстербург[28 - Инстербург – после 1946 г. Черняховск Калининградской области.], куда генерал Ренненкампф перенес армейскую штаб-квартиру.

Здесь армия Ренненкампфа впервые ощутила недостатки в организации своего тыла; снабжение солдат начало осуществляться с огромным трудом. Впрочем, в этом отношении наши проблемы не шли ни в какое сравнение с германскими. Тем не менее противник мог использовать как для обороны страны, так и для вторжения на нашу территорию густую сеть обычных и узкоколейных железных дорог. Более того, он имел возможность применять для перевозок по проселочным дорогам механический транспорт, тогда как у нас в этот период такие средства практически отсутствовали. Когда мои кавалеристы пришли в соприкосновение с германцами, они могли видеть позади неприятельских боевых порядков длинные колонны всевозможных грузовиков, заполненных войсками. Другим огромным преимуществом наших врагов была телефонная и телеграфная сеть; при отступлении в Восточной Пруссии германцы ее уничтожали, так что использовать ее мы могли только после тщательного ремонта. Еще меньшим преимуществом были для нас дороги с твердым покрытием, поскольку мы не имели ни легкого, ни тяжелого моторного транспорта. Когда начальнику военных сообщений моей дивизии удалось раздобыть три тяжелых моторных фургона, в штабах ближайших пехотных частей мне очень завидовали. Без этих машин мне нипочем не удалось бы во все время, пока на меня была возложена задача флангового прикрытия 1-й армии, ежедневно преодолевать с дивизией по пятьдесят километров. К счастью, в окрестностях не было недостатка в съестных припасах и фураже; на походе мы обнаруживали поразительное изобилие сельскохозяйственных продуктов. Были районы, через которые германские или наши собственные войска проходили по пять или шесть раз, в каждом случае забирая все необходимое для своего снабжения. Несмотря на это, поздней осенью 1914 года, во время нашей второй кампании в Восточной Пруссии, мы обнаружили сохранившиеся в этих местах громадные запасы продовольствия для людей и фуража для лошадей. И это – несмотря на то, что все армии, побывавшие там, использовали провиант, нисколько не заботясь о будущем. На меня произвели сильнейшее впечатление чрезвычайно высокие стандарты научного ведения сельского хозяйства, которые в Восточной Пруссии соблюдались повсеместно. Дело было не только в исключительном прилежании крестьян при обработке своих ферм, но и в том, что правительство, без сомнения, оказывало им всяческую поддержку.

Очевидно, только радикальными правительственными мерами можно было объяснить тот факт, что во всех районах Восточной Пруссии, через которые мы проходили, весь крупный рогатый скот был голландской породы – черные с белым животные, которых германцы, по всей вероятности, считали наиболее подходящими для этой страны. Кроме того, очень сильное впечатление на всех нас произвело богатство крестьянских хозяйств и странное единообразие их построек. Все подворья состояли из нескольких каменных строений, в одном из которых жили хозяева, а другие использовались для сельскохозяйственных нужд; все вместе было обнесено высокими каменными стенами. Эти дворы напоминали маленькие крепости и очень часто играли чрезвычайно важную роль во время наших боев с германцами. К несчастью, наибольшую пользу они приносили именно им. Наша полевая артиллерия оказывалась в значительной степени бессильна против толстых стен, тогда как в моменты, когда мы сами занимали эти временные укрепленные пункты, крупнокалиберные гаубичные снаряды противника, которые наши солдаты окрестили «чемоданами», сокрушали все вокруг нас, причем много людей выбывало из строя из-за ранений, причиненных осколками камня.

Я уже упоминал, что во время нашего наступления по территории Восточной Пруссии практически все германское население бежало во внутренние районы страны. Сельские жители увозили с собой большую часть имущества на деревенских телегах, бросая в своих усадьбах только скот и домашнюю птицу. Городское население, которое, разумеется, могло воспользоваться железнодорожным сообщением, тысячами бежало в глубь страны. В начале нашей первой кампании в Восточной Пруссии мы были свидетелями бегства сельского населения, в то же время обитатели пограничных городков все оставались на месте. Это доказывает, что наше наступление оказалось для германцев полной неожиданностью. Но ближе к концу нашего первого вторжения и в особенности во время второго Восточная Пруссия совершенно обезлюдела. Народ бежал из городов. Все здоровое население уехало на запад, и мы свободно бродили по их опустевшим селениям. В городах остались только немногие наиболее храбрые из жителей; возможно, они не вполне доверяли распространявшимся по всей Германии подобно лесному пожару пугающим рассказам о бесчинствах, творимых нашими войсками.

Характерный случай произошел в городке Ангербург, которого мы достигли, пройдя ускоренным маршем пятьдесят два километра в те дни, когда у нас еще не было грузовых автомобилей, на которых можно было подвезти для солдат провизию. До Ангербурга мы добрались уже под вечер, причем германцы оставили его всего за несколько часов до нашего появления. Офицеры доложили мне, что у них нет для своих людей хлеба, а запас сахара, чая и соли почти совсем истощился. Я приказал узнать, как обстоят дела в местных хлебопекарнях, но выяснилось, что все они заперты и покинуты владельцами. В городе не оказалось и представителей муниципальных властей. По улицам поодиночке прогуливались горожане, с любопытством поглядывая на отдыхавших русских солдат. Я велел бить набат на колокольне кирхи и дать знать гражданам городка, что они должны собраться на рыночной площади. Мало-помалу там собралась небольшая толпа людей общим числом около трехсот человек, состоявшая в основном из стариков и старух. Обратясь к ним, я попросил указать мне кого-нибудь, кто мог бы взять на себя обязанности мэра и выступить посредником между мной и горожанами. После шумного обсуждения было названо имя; из толпы вышел, а скорее был вытолкнут какой-то мужчина. Позднее я узнал, что он был владельцем продовольственного магазина. Затем я в присутствии толпы сообщил ему, в чем состоят мои требования. А именно: жители должны немедленно начать работу во всех городских пекарнях, определив в каждую из них необходимое число женщин для выпечки хлеба. Мне уже успели доложить, что в закрытых пекарнях имеется сколько угодно муки. На следующее утро в мою кавалерийскую дивизию, в которой насчитывалось тогда примерно 4 тысячи человек личного состава, должен быть доставлен двухдневный запас хлеба, а также достаточное количество сахара, чая, соли и табака. Пока я объяснял все это новоизбранному бургомистру, стало ясно, что он вовсе не склонен оказать нам содействие и выдвигает всевозможные причины, которые якобы не позволяют снабдить нас всем требуемым.

Следующей нашей заботой были автомобили. Вспомнив произошедший в Маргграбове инцидент, когда германская машина под красным крестом, прикрываясь желанием подобрать раненых, неожиданно, когда дорога случайно освободилась, умчалась на запад, в Ангербурге я решил не рисковать, когда из штаба мне сообщили, что видели в городе автомобиль, который можно использовать. Тогда я еще раз обратился к толпе и объявил, что, поскольку моторные средства передвижения используются для военных надобностей, я требую от присутствующих граждан незамедлительно сообщить, где находятся все наличные в городе автомобили, так как они, без сомнения, отлично знают, где их содержат. Кроме того, я добавил, что сказанное мной – вовсе не шутка и, если требуемая информация не будет представлена, я прикажу расстреливать всех живущих в тех домах, где будут обнаружены автомобили, или же, за отсутствием обитателей, расстреливать жителей соседних домов. Этот приказ я отдал в манере, указывающей на невозможность им пренебречь, имея при этом в виду, что в случае, если горожане поверят в серьезность угрозы, мне никогда не придется приводить ее в исполнение. Впечатление, произведенное моими словами, превзошло все ожидания. Сначала из толпы раздались голоса людей, предлагавших проводить нас к местам стоянки автомобилей. Предложенные ими сведения на поверку оказались совершенно точными, хотя, к большому сожалению, все указанные нам машины оказались неисправны и из годного к употреблению нам удалось обнаружить только некоторое количество запасных частей. Однако заявленная мной угроза расстрелов неожиданно привела нового бургомистра к выводу, что все мои требования удовлетворить вполне возможно. Добровольцы отправились печь хлеб, и к следующему утру все мои приказы о реквизициях были выполнены с буквальной точностью. Полученных таким образом припасов дивизии хватило на несколько дней.

Хотя отступление из Восточной Пруссии доставило нам множество неприятностей, можно сказать, что для Германии последствия нашей операции оказались неизмеримо более серьезными. В города, расположенные в глубине страны, тысячами устремились беженцы, распространявшие по пути баснословные рассказы о жестокостях, якобы творимых нашими войсками. Особенно много диких слухов ходило о действиях наших казаков и об их предполагаемых зверствах в отношении мирного населения. Могу с уверенностью заявить, что эти россказни в пересказе только уснащались новыми жуткими подробностями и вызвали в германских городах настоящую панику. Эти истории, имевшие тогда хождение по всей Германии, не могли не повлиять (разумеется, мне трудно судить о степени этого влияния) на германские военные власти, которые со всех сторон подвергались тогда давлению с целью заставить их предпринять попытку пресечь наше наступление в Восточной Пруссии. Добиться этого в тот момент они могли единственно путем крупной передислокации войск со своего Западного фронта, а на такой шаг германское командование могло согласиться только с огромной неохотой. Тем не менее, когда армия генерала Самсонова приступила к активным боевым действиям, германское Верховное командование осознало, что оборонительная линия вдоль Мазурских озер, а вслед за ней и вся Восточная Пруссия с большой вероятностью могут попасть в наши руки. Такое событие наверняка должно было рассматриваться германским народом как имеющее величайшую важность и могло, что вполне вероятно, иметь огромное влияние на окончательный исход всей кампании. Не следует забывать, что, по общему в то время убеждению, война должна была продлиться всего несколько месяцев. Нет сомнения, что при других обстоятельствах германское командование предпочло бы в первую очередь добиться решительного успеха на французском фронте – пусть даже ценой временного поражения в Восточной Пруссии. Как бы то ни было, но в конце концов германцы решили усилить свой Восточный фронт за счет Западного. Их выбор, как потом выяснилось, оказал огромное влияние на весь будущий ход войны. Это лишний раз показывает, насколько опасно в любом деле, а в особенности – при проведении боевых операций отказываться от раз принятого решения даже при условии, что изменение плана сулит временный успех.

Глава 5 ДЕЙСТВИЯ КАВАЛЕРИИ И НЕКОТОРЫЕ ХАРАКТЕРНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

Пока генерал Ренненкампф, движимый, без сомнения, своей природной отвагой, не дожидаясь упорядочения тыловых линий снабжения своей армии, энергично наступал в западном направлении, угрожая германской крепости Кенигсберг, армия генерала Самсонова заканчивала формирование и развертывалась вблизи от северной границы Царства Польского фронтом, обращенным на север. Промежуток между двумя этими армейскими группами должна была позднее заполнить 10-я армия, которая в тот момент только начинала формироваться. А тем временем стокилометровый участок, разделявший 1-ю и 2-ю армии, был занят численно слабыми и сильно растянутыми кавалерийскими частями.

Прежде чем перейти к описанию боевых действий, интересно коротко остановиться на той роли, которую в первые дни кампании играла наша кавалерия. В течение этого периода конные части должны были участвовать во всех видах боевой активности, какие только предусмотрены для нее в учебниках по стратегии и тактике. Наиболее ответственной и к тому же самой изматывающей из обязанностей, доставшихся на долю конницы, стала непрерывно проводившаяся ею разведка. Ежедневно наша кавалерия должна была забрасывать целую сеть из разъездов и застав, имевших численность от десяти всадников до целого эскадрона. Не меньшую важность имела работа по фланговому прикрытию армии. На этом этапе наши армии, за редкими исключениями, группировались по отдельности, так что их фланги находились под постоянной угрозой обходного маневра неприятельской пехоты и кавалерии, и только своевременное вмешательство наших конных частей могло уберечь от таких непредвиденных осложнений. К тому же при посредстве кавалерии поддерживалась связь между различными армиями и осуществлялось постоянное наблюдение за разделяющей их территорией. Вне зависимости от выполнения этих задач конница должна была отражать многочисленные внезапные удары, которые германцы обожали наносить по нашим тылам, причем иногда – достаточно крупными силами. Передвигаясь по оккупированной нами территории, мы, естественно, разрушали все железнодорожные линии и постройки. Выяснилось, что важнейшие станционные здания и мосты усиленно охраняются германцами и для нападения на них необходимы значительно большие силы, чем те, которые мы могли выделить для этой цели. Напротив, германцы с их великолепно налаженной системой железных дорог имели возможность для предотвращения стратегических неожиданностей всегда вовремя подвозить целые эшелоны подкреплений.

Людям, незнакомым досконально с условиями проведения военных операций и особенностями современной войны, может показаться непостижимым тот факт, что в XX веке вновь нашла себе применение так называемая линейная стратегия – метод, давно раскритикованный всеми великими военными теоретиками и полководцами. Ответ тут только один – это произошло из-за влияния, оказанного развитием железнодорожного транспорта на характер проведения стратегических операций. До появления и широкого распространения железных дорог армии были прочно привязаны к своим линиям снабжения. Переориентация или создание новых линий сообщения в те времена представляли собой процесс сколь сложный, столь и медленный. К тому же он должен был в определенной степени опережать концентрацию войск на любом конкретном направлении. Поэтому подготовку к проведению крупных операций было невозможно скрыть ни от тайных, ни от явных агентов противника. В наше время положение кардинально изменилось. Предположим, одна из сторон военного конфликта свела свои вооруженные силы в несколько крупных группировок и оставила разделяющие их местности без наблюдения или прикрытия кавалерией либо территориальными войсками. Допустим еще, что промежутки между упомянутыми группировками могут простираться на сто верст и более. Естественно, предприимчивый противник может воспользоваться этими неохраняемыми пространствами не только для проникновения в линии обороны своего врага, но и для организации выгодной операционной базы для нанесения флангового удара по одной из неприятельских армейских группировок. Быстрая концентрация, скажем, целого армейского корпуса может быть выполнена по железным дорогам, ведущим к этим никем не занятым районам. Если принять во внимание, что участки европейских границ протяженностью в сто километров и более обслуживаются чаше всего не одной, а несколькими железнодорожными линиями, то станет совершенно ясно, с какой быстротой может предприимчивый противник сконцентрировать против такого пункта целую армию.

В том же случае, если в начале кампании ни одна из воюющих сторон не сможет единовременно вывести на театр боевых действий все свои силы, то задача защиты или прикрытия незащищенных промежутков между войсками выпадет на долю кавалерии, как самого подвижного из родов оружия. В ее обязанности будет входить предупреждение концентрации сил неприятеля впредь до того момента, когда собственная пехота вполне подготовится к проведению массированного наступления.

По этой причине кавалерия имела важнейшее значение именно для русской армии, поскольку развертываться ей приходилось на фронте длиной почти 1300 километров. Можно только сожалеть, что в начале кампании не представилось возможности придвинуть к нашим границам значительные силы русских конников, состоявшие из казаков второй и третьей очереди призыва, так как относительно слабая система железных дорог была перегружена переброской в западные приграничные районы кадровых войск и военных грузов, а одновременно и перевозками мобилизованных резервистов и новых арьергардных формирований. Поэтому можно предположить, что будущие войны в свой начальный период станут развиваться по принципам и законам маневренной тактики, но затем, после того как все боевые силы будут доставлены на театр боевых действий, воюющие стороны перейдут к использованию позиционной, траншейной тактики. К линейной тактике будут прибегать только там, где фланги противников обеспечиваются морским побережьем или территориями нейтральных государств.

* * *

В период маневренной войны в Восточной Пруссии русская кавалерия действовала безупречно; ее разведывательная и дозорная служба на флангах наших армий держала германцев в состоянии постоянного беспокойства, отравляя тем самым их существование.

Когда моя дивизия захватила железные дороги, окружавшие Коршен, я послал хорунжего[29 - Хорунжий – казачий эквивалент корнета (кавалерия) или подпоручика (пехота).] Болдерова из 1-го Донского казачьего полка с дозором для разведки одного из менее населенных округов, в котором, как я подозревал, могли находиться вражеские войска.

Выяснилось, что мои подозрения были вполне основательны. В один из дней хорунжий Болдеров обнаружил германскую колонну, двигавшуюся в направлении, которое непосредственно угрожало моему тылу и могло обернуться самой серьезной опасностью для пехоты на флангах 1-й армии.

Укрыв свой отряд в лесу, Болдеров с несколькими спешившимися казаками пробрался через заболоченный лес, окружавший щебеночное шоссе, на котором было замечено движение германских войск. Там он, притаившись в придорожных кустах и боясь вздохнуть, просидел много часов, тщательно ведя подсчет пехоты, артиллерии и тяжелого автотранспорта, долго тянувшихся мимо него. Результаты подсчетов хорунжий передавал своим людям, залегшим неподалеку, а те, в свою очередь, переправляли информацию в наше расположение. Когда стемнело и германская колонна прошла, Болдеров вернулся к своим казакам и галопом прискакал в мою штаб-квартиру с докладом. За отвагу хорунжий был награжден крестом Св. Георгия; он стал первым из офицеров дивизии, удостоившихся такого отличия, не считая погибших или умерших от ран.

Другой подвиг, пожалуй еще более замечательный, был совершен в сентябре 1914 года поблизости от Августовского канала. Его результатом стал провал германской операции, имевшей целью прорыв нашего фронта на Немане в окрестностях городка Друскеники[30 - Теперь – город Друскининкай в Литве.].

Я отправил корнета Иванова с командой сумских гусар для разведки германских сил, которым для атаки левого берега Немана предварительно требовалось пересечь поросший густым лесом район. Двигаясь через лес, люди Иванова обнаружили германскую колонну и доложили о ней своему командиру, который, прежде чем укрыться в густом подлеске, отправил в штаб дивизии двоих гусар с докладом об этом открытии, после чего на долгие часы затаился, наблюдая за германцами, прислушиваясь к их разговорам и аккуратно ведя подсчет их сил. Тем временем его связные по пути в штаб наткнулись на другую германскую колонну, двигавшуюся по дороге между уже обнаруженными войсками и Августовским каналом. Присутствие здесь германцев не позволяло гусарам двигаться дальше, поэтому один из них остался на месте, наблюдая за движением неприятельских сил, а второй возвратился назад, чтобы доложить о сложившемся положении корнету Иванову. Иванов отрядил для наблюдения за второй колонной сметливого унтер-офицера, наказав ему, когда представится возможность, скакать прямиком в штаб.

Вечером я получил оба донесения, а поскольку они указывали на то, что 1-й армии угрожает более серьезная опасность, чем 3-й, то отправил подробный доклад генералу Ренненкампфу, а также связался со штабами обеих армий по беспроволочной связи. Особую важность имело сообщение Иванова о том, что несколько неприятельских взводов несли знамена. Это указывало на то, что основные силы германского полка находятся впереди. Кроме того, Иванов сообщил подробности о тяжелой и легкой артиллерии германцев. У меня не было случая выяснить, в какой степени эти важные сведения были использованы; во всяком случае, меры, принятые генералом Ренненкампфом, сорвали попытку германцев переправиться через Неман; через два дня им пришлось в большой спешке отступить.