Реквием машине времени

– Значит, кричат, по-вашему, пауки?

– Но ведь больше некому, сам видишь – ни птиц, ни зверей.

– Ну, отсутствие зверей еще надо доказать, а вот то, что паукам нечем издавать звуки, это я знаю точно.

– Сам же говорил, это не пауки, а сольпуги. Может, и не сольпуги вовсе, а какой-нибудь новый вид?

Рузаев пожал плечами.

– Не знаю. Вообще-то на Земле известно около тридцати пяти тысяч паукообразных, открыть новый вид сложно. Но если это действительно новый вид – так и быть, приоритет за тобой.

– Дадим ему название: паук иванус костровус, – предложил Гаспарян. – Звучит, не правда ли, Михаил?

Рузаев, усмехнувшись, кивнул.

– Лично у меня есть своя гипотеза. – Он прошагал к ближайшим паутинам и снял с шеи ремень фотоаппарата. – Пауки-мутанты.

– О! – Гаспарян оживился. – В этом что-то есть.

– И все же здесь нужен специалист-арахнолог. – Рузаев сфотографировал потухшую паутину и перевел пленку. – Я всего лишь зоогеограф по образованию; моя специальность, причем бывшая, заметьте, – изучение факторов, определяющих распределение животных, в частности пресмыкающихся. О пауках я знаю мало.

– Где я тебе возьму специалистов? – буркнул Гаспарян. – Я говорил Ивашуре, он обещал что-нибудь придумать, но в один день специалиста не найти, да и с оформлением командировок под конец месяца – проблема. Так что будем обходиться пока своими силами. Факты, давайте факты, ничего, кроме фактов, выводы сделают другие. Миша, ты все же попробуй поймать паука, только без этого… – Он пошевелил пальцем: – Без стрельбы. А мы с Иваном займемся обстановкой. Будем делать замеры трижды в день и один раз ночью. Кто знает, как нам это может пригодиться.

После обеда Костров взял метровый щуп, представляющий собой гибкий металлический стержень с керамической рукояткой, закинул за плечи рюкзак с ЗЗУ – звукозаписывающей аппаратурой – и направился к болоту.

– Осторожней там, – по привычке пробурчал Гаспарян ему вслед. – Не подходи к просеке близко, возвращайся пораньше. Оделся хорошо?

Костров похлопал щупом по своим сапогам: экипирован он был по всем законам леса.

За обедом Рузаев поделился своими наблюдениями: он дважды видел пауков, но поймать так и не сумел – слишком шустрыми они были, зато хорошо рассмотрел.

– Это не сольпуги, – заявил он, – но и пауков таких я не знаю. Может, действительно новый, неизвестный науке вид? Во-первых, размер тела – около двадцати сантиметров! Людоеды, а не пауки! Во-вторых, окраска фиолетовая, с металлическим отливом. В-третьих, хелицеры у них, то есть передние ноги для защиты и нападения, совершенно не развиты! В-четвертых, педипальцы – ногощупальца, наоборот, увеличены. В-пятых, у них всего по две пары глаз, но зато размером чуть ли не с половину головогруди! Если это не новый вид, то уж точно мутанты. Единственное, что смущает, так это причина мутагенеза. Самый мощный из известных сегодня источников мутации – радиация для пауков не страшна…

Пробираясь между деревьями, Костров продолжал размышлять над словами Михаила, и предложения товарища будили в нем такие ассоциации, от которых на душе становилось муторно.

Он вышел на край болота чуть дальше того места, где они с Суреном впервые увидели скопление пауков. Осока и камыш пересохшего болота были ржавого цвета, белые островки паутин хорошо выделялись на этом фоне. Несмотря на расширение своих владений в лесу, пауки почему-то неохотно ткали сети на болоте: паутинных полей здесь было значительно меньше.

Шурша ломкой травой и опавшими листьями, Костров начал пробираться к просеке с линией электропередачи, стараясь идти по краю болота и не заходить в лес. Даже со стороны было заметно дрожащее белое мерцание в его глубине: пауки заткали все пространство между деревьями, и чем ближе Костров подходил к просеке, тем гуще становилось паутинное плетение. Наконец идти дальше, не затрагивая паутин, стало невозможно. Костров потыкал щупом в ближайшее паутинное облако, скрывшее под собой кусты чернотала, подивился упругости паутины и углубился в болото, обходя редкие островки паутин и колдобины с грязью.

Через полчаса он выбрался к опоре ЛЭП и вытер пот со лба: ветер стих, и было довольно жарко. Вокруг царила странная тишина, будто все живое в радиусе нескольких километров от научного «логова» бежало, спасаясь от неприятного соседства, затаилось, спряталось. Не было видно даже длинноногих комаров карамор, живущих на болотах до поздней осени, что Костров отметил еще раньше. Он впервые оценил этот факт как сигнал тревоги. Заныло под ложечкой, стало зябко и неуютно, пришло ощущение чьего-то незримого присутствия…

Костров передернул плечами, снял рюкзак и достал продолговатый футляр ЗЗУ. Вскрыв панель, вставил в отверстия по бокам решетчатые диски антенн, включил питание, подумал и поставил переключатель режимов в положение «инфразвук». Вложив прибор в рюкзак, он снова закинул его за плечи и побрел в сторону просеки, придерживаясь линии электропередачи.

Через полкилометра линия привела его к просеке, и идти дальше Костров не решился. Построения паутин здесь приобретали странные, вполне осмысленные формы: арки, столбы, шпили, башни и даже целые «крепостные» стены, так что за ними не было видно ни леса, ни опор, ни самой просеки. Зато оттуда ощущался ток чистого и свежего теплого воздуха, щедро сдобренного запахом эфира.

Тишина угнетала. Костров поймал себя на том, что норовит оглянуться через плечо, пытаясь хоть краем глаза поймать какое-то движение: ему казалось, что паутины по сторонам едва заметно колеблются, но, как только он бросал в том направлении взгляд, это движение замирало, пряталось куда-то вглубь, чтобы возникнуть уже в другом месте. Лес казался насыщенным странной жизнью и в то же время был неподвижен и мертв.

Рассердившись, Костров ткнул щупом в ближайшую паутинную башню, серую у подножия и ослепительно белую вверху, на высоте шести-семи метров. Щуп с трудом преодолел ажурную преграду, и в тот же миг Костров почувствовал сильный удар по руке. «Башня» сердито зашипела, засияла вся сверху донизу. Костров выпустил щуп и отскочил назад.

Щуп остался висеть в воздухе, потом вдруг раскалился до желтого свечения и… осыпался каплями расплавленного металла! Запахло жженой пробкой и горелой виниловой изоляцией.

– Ч-черт бы вас побрал! – в сердцах сказал Костров. – Хоть бы предупреждали!

Кому адресовались его слова, он сам не знал.

Он постоял некоторое время, потирая ушибленные пальцы, и вдруг подумал о спичках, представил, как горит сухая трава на болоте, полыхают деревья и жухнет в огне паутина… Додумать до конца Костров не успел: ему внезапно стало очень плохо. Голова закружилась, заломило виски, в ушах поплыл тихий, но все усиливающийся звон, ноги сделались ватными, подкосились, и он, теряя сознание, упал лицом в траву…

Очнулся он от странных размеренных звуков: «Кх-кха-а-а… Кх-кхха-а-а… Кх-кхха-а-а…» Словно где-то рядом дышал громадный зверь или шумели кузнечные мехи…

Костров открыл глаза, приподнял тяжелую голову и увидел, что лежит на голой скале, белой, как отполированная ветром и дождем кость. Вокруг, насколько хватал глаз, стояли необычные зеленые колонны, пушистые, словно поросшие зеленой шерстью. Вверху они расщеплялись на несколько тонких хлыстов с кисточками на концах, некоторые заканчивались свернутыми в спираль пучками зеленых листьев. Колонны соединялись между собой белыми ажурными мостиками, в которых Костров узнал паутины. Он резко сел и почувствовал, что вокруг стоит небывалая жара, что воздух здесь душный, густой, как кисель, и полон незнакомых ароматов…

Обливаясь потом, Костров соскользнул со скалы, потрогал ее гладкий горячий бок, обошел кругом. На высоте его роста в скале обнаружились два отверстия, напоминавшие пустые глазницы черепа, а чуть ниже зияла щель, в которой смутно угадывались ряды треугольных пластин.

Костров отошел от утонувшей в земле скалы, потом, движимый неосознанной тревогой, оглянулся. Скала…

Холодея, он понял, что эта скала не что иное, как высохший череп какого-то исполинского зверя! Сомнений быть не могло. Костров хорошо помнил изображения ящеров палеозоя и мезозоя, в его домашней библиотеке было несколько книг из серии «Возникновение жизни на Земле».

Попятившись, он наткнулся спиной на зеленую колонну, стрелой вонзавшуюся в густо-синее, без единого облачка, небо, и отскочил в сторону. Это была, конечно, не колонна, это было дерево… «Псилофит, – всплыло в памяти название одного из самых древних растений, – или… сигилярия?»

Озираясь, он пошел между «псилофитами», чувствуя, как рубашка липнет к телу.

Прекратившиеся было звуки снова возобновились, Иван направился в ту сторону, ошеломленный своим пробуждением в неведомой местности. Вопросов – почему, где и как? – он себе не задавал: ответов все равно искать было не у кого.

Внезапно он вышел на край громадной воронки, скрытой под вогнутой белой пленкой, в которой он не сразу угадал… колоссальную паутину! Звуки шли оттуда, но разглядеть в глубине воронки что-либо, кроме тусклого оранжево-желтого мерцания, было невозможно. С каждым «кх-кхха-а-а» из воронки волнами наплывали запахи, в том числе и запах эфира, от которого кружилась голова и слегка поташнивало. Жара вблизи нее стояла совершенно невыносимая.

Костров отступил, шатаясь, прошел несколько шагов и наткнулся на бугристый черный «ручей», бесшумно и неудержимо скатывающийся в воронку. Это были пауки!

Костров зачарованно смотрел на «ручей», пока тошнота не подступила к горлу с новой силой. Тогда он попятился за ствол «псилофита», нечаянно задел паутинный мостик, что-то сверкнуло в воздухе, и наступила темнота…

Сознание вернулось не сразу, а очнувшись от непонятного забытья, он увидел перед глазами знакомые жесткие стебли осота, коричневую губку мха и за кочкой – черное паучье тело с четырьмя громадными, прозрачно-фиолетовыми глазами. Паук поводил в воздухе двумя передними парами лап, видимо, «размышляя», что ему делать с непрошеным гостем.

Костров отмахнулся, встал и побрел прочь от просеки – бежать не было сил. Лишь свалившись в скрытую подо мхом яму, к счастью сухую, он опомнился и перевел дыхание. Ноги дрожали, в голове стучало, словно он отравился газом. Кое-как уняв дрожь в ногах, Костров осмотрелся. Никто его не преследовал. Кругом расстилался знакомый ландшафт, жара исчезла, как и странная обстановка с «псилофитами» и черепом ископаемого динозавра. Но рубашка была мокрой и неприятно липла к телу.

– Бред! – вслух сказал он. Выкарабкавшись из ямы на невысокий бугорок, он погрозил кулаком в пространство и пожалел, что не захватил с собой ружье. В то же мгновение новая волна слабости чуть не свалила его с ног. Задохнувшись от боли в голове, Костров, спотыкаясь, побрел в глубь болота и остановился, когда последние паутинные пятна скрылись из глаз…

В лагерь он вернулся только через два часа, к заходу солнца, обойдя местность с пауками пятикилометровым крюком.

Выслушав его сообщение, Гаспарян долго смотрел на пляшущие над костром языки пламени…

– Что ты об этом думаешь? – спросил он наконец Рузаева.

– Ничего, – ответил тот. – Когда я ловил пауков, у меня тоже несколько раз появлялась головная боль, хотя и не такая сильная, как у Ивана. Да и «неземные» пейзажи мне не снились, но чувствовал я себя скверно. Потом все прошло, и я забыл…

– Что ж ты молчал! Мимо таких ощущений нельзя проходить спокойно. Пауки отгоняют нас от своих владений, это очевидно. Но чем? Ты какую аппаратуру с собой брал?

– Звукозапись, – сказал Костров и стукнул себя по лбу. – Тьфу, совсем выбило из головы! Я же включил ЗЗУ на инфразвук. – Он встал, нырнул в темноту к палатке и через несколько минут вернулся с прибором.

– Удивляюсь, как я его не поломал, когда падал. Сейчас посмотрим беднягу.