Запрещенная реальность. Перезагрузка

Второй «призрак» тоже снял очки, обнажив улыбающееся, заросшее седой щетиной, складчатое лицо, заговорил с девочкой по-украински, повёл к двери, не делая резких движений.

Первый «призрак» подошёл к телу Синерезенко, обыскал карманы, вытащил удостоверение есаула, прочитал вслух:

– Синерезенко Демьян Остапович, есаул ДУРА, заместитель командира батальона «Ганьба»… Ох, не вовремя ты здесь объявился, есаул.

В карманах француза он обнаружил пачку презервативов, какие-то порошки, понюхал, презрительно сунул обратно в карман наёмника. Достал удостоверение, прочитал, шевеля бровями.

В горницу вошёл спутник первого «призрака», заметил в руках первого синие книжечки с жёлтым тиснением.

– Кто?

– Батальон «Ганьба», заместитель командира Синерезенко и его телохран-француз.

– Оба-на! Они же в наших списках!

– Повезло. – «Призрак», командир группы «Штык» майор Ухватов, поднял руку, давая понять, что разговаривает по рации; она была вмонтирована в шлем. – Чук, что у тебя?

– Всё тихо, Кум, – доложил Чук, он же сержант Якимчук, обеспечивающий контроль местности.

– У нас три «двухсотых», бери Зура, Ю и ко мне, отнесёте к реке. Быстро!

– Понял.

Через минуту в горнице появились ещё три «призрака», вынесли тела убитых карателей.

– Кир, приведи хозяина, – велел Ухватов.

Сержант, остававшийся во дворе дома, привёл Ивана Даниловича.

Войдя в хату, освещённую единственной тусклой лампочкой на кухне, старик вытаращил глаза на «призраков», фигуры которых зыбились прозрачными изломами как эфемерные стекляшки в цилиндре калейдоскопа.

Командир группы понял ощущения старшего Гордеева – бойцы были экипированы в спецкостюмы «оборотень», сплетённые из метаматериалов и хитрым образом поглощающие и преломляющие световые лучи, – снял очки.

– Не пугайся, отец, мы не черти из преисподней.

– Русские…

– Не только. Скажем так: чистильщики, воздаём должное убийцам и насильникам. Кое-кого уже списали… на тот свет.

– Слишком их много… всех не перебьёшь.

– К сожалению, ты прав, пол-Украины – пособники нацистов. Да мы и не стремимся ликвидировать всех подонков в человеческом облике, так получилось, что мы оказались у вас.

– Вы… их…

– Не бери в голову, отец, они получили то, чего заслуживали. На этом бородаче сотня смертей плюс пытки, да и на остальных тоже. Все эти ублюдки думали, что их забудут и они смогут всю жизнь творить бесчинства. Но никто не забыт, и ничто не забыто! Давай договариваться. Нас здесь не было. Их тоже. Когда их хватятся, к вам придут с вопросами, сможете притвориться, что вы ужинаете и никого не видели?

Иван Данилович пощипал реденькую бородку, с сомнением поглядывая на бесшумно двигавшихся по хате «призраков».

– Не знаю…

– Если не сможете, вам придётся уходить.

– Да куда ж мы пойдём? Всю жизнь тут жили, работали…

– Иначе бравые бандеровские хлопцы с чёрным крепом на рукаве вас пытать начнут, да и расстреляют ни за что. У этого батальона дурная слава, не лучше, чем у «Азова» и «Айдара».

– Поговорить со своими надо…

– Поговори, только побыстрей, уходить нам надо. Зови сюда взрослых, дети видеть нас не должны.

Гордеев вышел, покачивая головой, и вскоре вернулся в дом вместе с семьёй.

Но вместо «призраков» его встретил в горнице один человек, тот, что разговаривал с ним минуту назад, остальные исчезли. Впрочем, майор уже не был прозрачно-кристаллическим, сняв спецкостюм, смущавший старика, и оставаясь в зеленоватом трико наподобие спортивного. Шлем с очками он тоже снял, и на родных Ивана Даниловича смотрели с обветренного сурового лица светящиеся голубовато-серые глаза воина.

Женщины остановились у порога, теребя концы платков и фартуков. Катя спряталась за их спины, огромными глазами разглядывая гостя. Гордеев?младший, бледный до синевы, с кровоподтёком на скуле, поддерживал ушибленную руку.

– Вот, – сказал Иван Данилович, озираясь, ища глазами гостей.

Ухватов повторил своё предложение.

Гордеевы переглянулись. Однако уходить из дома никто не согласился.

– В таком случае вам придётся объяснить тем, кто придёт, причину синяков на лице сына, – с усмешкой сказал майор. – И вообще вести себя естественно. Вы ужинали, шума никакого не слышали, никто к вам не заходил, а ты… – Он посмотрел на хилого Александра.

– Упал сослепу во дворе на дровяник, – криво улыбнулся сын Ивана Даниловича.

– Пластырь есть, залепить кровоподтёк?

– Нет…

– Тряпицей перемотаем, – торопливо проговорила жена Александра.

– Не надо, смажьте чем-нибудь, мукой, что ли, чтоб меньше заметно было, а то придерутся, что прячете рану. – Ухватов посмотрел на хозяина. – У вас лодки нет?

– Была, да отобрали ещё в прошлом году. Там на берегу кое у кого есть.

– У Стрыгиных осталась, – сказала жена Гордеева. – Через дом от нас.

– И у Шурки Петренки, – добавила мать Кати. – Только они не дадут, ихний Вовка в нацгвардии служит.

– Ладно, сообразим. Нам в Донецк надо, отец, подскажи дорогу покороче.

– Покороче – по водохранилищу до Дикого Поля, а там на Макеевку… либо через Святые Горы на правом берегу реки. Не этой, нашей, Кальмиуски, а Северского Донца. Но пёхом, если у вас транспорта нету, всё равно долго будете добираться.

– С транспортом мы уладим.

– Тогда идите вдоль правого берега Кальмиуса на север, пересечёте овраги, балки, меловую террасу, карьер, и по прямой до Северского Донца.