Укрощение зверя

– Грабители, – ответил Антон. – Хорошо, что я подоспел вовремя.

– Деньги… – Сосед попытался нащупать в кармане кошелек, охнул. – Вот зараза, грудь болит! Ребро, что ли, сломали…

– Ничего, до свадьбы заживет, «Скорую» в крайнем случае вызовите. А деньги ваши целы.

Антон довел Ивана Амвросиевича до квартиры и, не дожидаясь, пока домочадцы соседа откроют дверь, поднялся к себе на пятый этаж. Хмель прошел, нейтрализованный вспышкой давно забытого боевого режима. Захотелось выпить. Поколебавшись немного, Антон сел в спальне на кровать и принялся чинить куртку, порезанную ножом бандита. Мелькнула мысль вызвать милицию, но ушла, не найдя сочувствия у внутреннего голоса.

Антон повесил починенную безрукавку на стул, побродил по комнате, не зная, чем себя занять, ткнулся было к соседу, но Петро Дмитрича еще не было, хотя часы показывали десять вечера. Тогда он решительно вытащил из комода бутылку с остатками самогона, допил, закусил половинкой лимона и лег спать. А через полчаса его разбудил сильный рывок за плечо, он скатился с кровати, разлепил глаза и увидел над собой нависшую фигуру в камуфляж-комбинезоне, в шлеме и маске, с автоматом в руках.

«Бандиты вернулись?!» – мелькнула недоуменная мысль.

Но это были не бандиты – бойцы ОМОНа.

– Не дергайся! – заорал комбинезон, выворачивая ему руку. – Вставай! Пошел! Дайте ему штаны и рубаху!

Еще один комбинезон бросил Громову безрукавку и джинсы.

– Надевай!

Антон с трудом попал ногами в штанины, натянул безрукавку. Ему снова вывернули руку.

– Вперед!

Он хотел было провести прием «выкручивание белья»… и не смог! Тело не повиновалось! А почуявший сопротивление омоновец не стал дожидаться сюрпризов и умело врезал Громову прикладом автомата по затылку.

Антон отключился…

…и осознал себя спустя какое-то время лежащим на полу микроавтобуса, на котором приехала группа ОМОНа.

– По какому праву… – прохрипел он и получил еще один удар – по ребрам.

– Молчать! Рыпнешься – глухим встанешь!

Он затих, понимая, что полномочий разговаривать с задержанным парням в комбезах никто не давал. Надо было подчиняться условиям и ждать объяснений от их начальства.

Через час он эти объяснения получил.

– Гражданин Громов, – сказал ему рыхлый капитан с бочкообразным туловищем, – вы задержаны за умышленное нанесение побоев в пьяном виде гражданам Симаку и Тлеубаеву в подъезде дома номер одиннадцать по улице Депутатской. Возражения по существу дела есть?

– Есть, – сказал Антон. – Я никого не…

Его ударили сзади. Сознание помутилось.

Краем глаза заметив движение, он на мгновение сконцентрировался и в долю секунды нанес два удара – пяткой по пальцам стопы и ребром ладони в нос тому, кто его бил. Омоновец без звука отлетел в угол милицейской дежурки. Но на Антона набросились сразу трое и уложили лицом вниз на дощатый, грязный пол помещения.

– Возражений нет, – сказал капитан равнодушно. – В камеру его.

Антона подхватили под руки, повели из дежурки по коридору с ядовито-зелеными стенами, втолкнули в КПЗ. Дверь с лязгом захлопнулась за его спиной.

Антон выпрямился, держась за пульсирующий болью затылок. На него смотрели шесть пар глаз, принадлежащих задержанным. Трое выглядели так же, как он: помятые, небритые, неухоженные, с вурдалачьими физиономиями. Молодой парень, бритый наголо, в кожаном «прикиде» с цепями и бляхами, лежал на топчане в ботинках. В ногах у него сидела размалеванная девица в коротком платьице и курила, картинно выпуская дым. Еще один обитатель КПЗ – породистый старик в белом костюме – сидел на другом топчане и читал газету.

– Талан на майдан, – улыбнулся один из небритых; только сейчас Антон заметил, что все трое играют в карты. – Пришивайся. Шпилить в стиру умеешь?

Антон поискал глазами место, чтобы сесть, не нашел, молча сел в угол камеры. За что его задержали, он не знал, однако был уверен, что все выяснится, сосед расскажет, как было дело, и его наутро выпустят.

– Эй, фазан, к тебе люди в лоб ботают.

Антон закрыл глаза, расслабляясь.

– Не уважает, паскуда, – удивился предлагавший Громову поиграть в карты. – А не потрюмлить ли нам эфтого ишака?

Двое картежников встали, подошли к Антону, один ткнул ему в ногу носком жеваного ботинка.

– Ты, понтяра, по какому делу канаешь?

– Не приставайте к нему, – проблеял старик в белом. – Видите, человек не в себе.

– Заткнись, бабай, не встревай в канитель. Эй, фофан. – Новый тычок ботинком в ногу. – Застрял, что ль?

Антон не ответил.

– Во падла! С ним по-вялому бухтят, а он сопит и не питюкает!

Носок ботинка больно врезался в голеностоп.

И у Антона лопнуло терпение.

Первым к нарам улетел мужик, трижды ударивший Громова по ноге. Вторым Антон уложил его напарника, вооруженного кастетом. Почему его не обыскали милиционеры, сажая в камеру предварительного заключения, было непонятно.

Третий игрок в карты, самый медлительный и самый здоровый, въехал в ситуацию только после того, как его коллеги успокоились в разных позах на полу камеры. Однако мозгов у него было немного, чтобы понять и оценить противника, поэтому он тоже полез в драку и получил два удара, которые заставили его заорать от боли и окосеть, схватившись за промежность. Антон толкнул его пальцем в лоб, и здоровяк упал на спину, едва не сбив с топчана старика в белом.

– Клево стебаешься! – одобрила Громова девица, окинув его оценивающим взглядом.

В то же мгновение открылась дверь и в камеру ворвались двое громил в милицейской форме, набросились на Антона, орудуя дубинками. В принципе он смог бы отбиться и от них, обладая навыками рукопашника-инструктора на бессознательном уровне, тело само вспомнило бы нужные приемы, но перед ним были не враги, а выполняющие свои обязанности менты, и Антон прекратил сопротивление.

Его ударили в живот, по голове, скрутили и выволокли из камеры.

– В одиночку! – приказал кто-то.

Последнее, что он помнил, был толчок в спину и удар лбом о холодную бетонную стену.

Очнулся Антон в темноте.

Привычно включил все органы чувств, не двигаясь, чтобы никто не мог определить, что он пришел в себя. Вокруг было тихо, как в склепе, сыро и холодно, и он понял, что лежит, скрючившись, на полу тесного помещения без окон и каких-либо деталей, кроме одной: в углу помещения торчал унитаз.

Одиночка, вспомнился голос неведомого начальника. Его действительно бросили в одиночную камеру.

Антон пошевелился, сел, оперся спиной о стену, ощущая пульсирующую боль в избитом теле. Трезво подумал: похоже, я отсюда выйду не скоро. Вряд ли Иван Амвросиевич пойдет в милицию защищать соседа. Скорее всего он даже не понял, кто его вырвал из рук бандитов. А это означает, что дела и в самом деле плохи. Ментам нужна положительная статистика задержания преступников, а он на роль преступника подходит как никто. Итак, Антон Андреич, что будем делать?