Синее на золотом

Браницкий заметил, что Амелия переменилась в лице. Ему было и досадно, и немного неловко, но никаких угрызений совести он не испытывал.

– Благодарю вас, что помогли моей кузине найти меня, – сказал он Людвигу. – Можете идти, барон. И передайте его светлости, что я буду здесь – на случай, если ему понадобятся мои услуги.

Едва Людвиг скрылся за углом, Браницкий повернулся к женщинам.

– Признаться, я никак не ожидал вас здесь встретить, дорогая кузина… Надо же, и Ева здесь! С каждым днем все хорошеешь и хорошеешь.

– Вам бы все шутить, господин Браницкий, – проворчала служанка. Судя по всему, она давно привыкла к подобным замечаниям.

– Что касается того, почему моя жена не получала от меня вестей, – продолжал Браницкий, – то я удивлен не менее вас, дорогая кузина, ведь я писал ей три или четыре раза. Не следует забывать, что мы воюем, почта ходит неаккуратно, и мои письма могли затеряться.

Амелии стало скучно. Она поняла, что Браницкий забыл о ее сестре, забыл, потому что хотел забыть; что он не написал ни одного письма и что все его гладкие отговорки не более чем ложь. И оттого ей было особенно трудно смотреть на Луизу, которая стояла, бесстыдно подбоченившись, в своем нелепом мужском наряде.

– У Шарлотты все хорошо? – равнодушно спросил Браницкий.

– Да. Впрочем, она же сама вам написала…

Она повернулась к Еве, которая вытащила из сумочки письма и отдала ей.

– Вот, – проговорила Амелия.

Полковник повертел листки бумаги в руках и спрятал в карман.

– С вашей стороны было очень любезно приехать в Верден, чтобы передать все это мне.

– О, пустяки. Мне все равно надо было в Труа, я решила, что могу навестить вас по дороге.

– В Труа? – озадаченно переспросил Браницкий.

– Да, там у моего мужа… у моего покойного мужа было кое-какое имущество. Теперь я его наследница.

Она умолкла. Браницкий хмуро смотрел на вывеску с сапогом. Вот, значит, чем все кончается. Как она горевала, потеряв мужа, – редкая женщина стала бы так горевать; и он уважал ее за искренность, хотя вообще не склонен был уважать женщин. А теперь – замкнутое, красивое лицо и заветное слово «наследство». Никаких жалоб, никаких упреков, никаких слез. «А может быть, так и надо? – подумал Браницкий, глядя на Амелию. – Ведь все равно никакими слезами ее мужа не воскресить; он мертв, и ничья любовь уже не вернет его к жизни. А так, хоть он и был небогат, ей останется кое-какое имущество в утешение. Да, все правильно: мертвые остаются с мертвыми, живые – с живыми; наши дела не касаются их, их дела не касаются нас».

– Господин полковник!

К ним подошел молодой лейтенант.

– Прошу прощения, господин полковник, но мародеры… Что с ними делать?

– Ах да, – протянул Браницкий. – Ради бога, простите, дорогая кузина. Дела… – Он шагнул к своим солдатам. – Надеюсь, когда мы окажемся в Версале, я буду иметь честь представить вас их королевским величествам.

– Так война и в самом деле окончена? – спросила Амелия.

Браницкий пожал плечами.

– Еще неделя, самое большее две, если жители городов будут сопротивляться, – и мы в Париже. Без сопротивления мы добрались бы туда за пять дней. Да, война окончена… Ну, граждане мародеры, что еще вы мне расскажете? То, что вы не мародеры, я уже слышал.

Только теперь Амелия заметила, что солдаты в центре площади сгрудились вокруг четырех человек, одетых в лохмотья. Один из этих четверых, тощий и строгий, чем-то напоминал священника. Второй был маленький и лопоухий, он вертелся на месте и беспрестанно улыбался, пытаясь задобрить Браницкого. Третий был смазливый молодец с пышными усами, которые он то и дело поглаживал. Что касается четвертого, то, по мнению Евы, он не слишком отличался от своих товарищей. Кроме того, служанка заметила, что он нет-нет да поглядывал на ее госпожу, и Еве эти взгляды не понравились.

– Мы не мародеры, – сказал похожий на священника.

– Мы крестьяне! – вскинулся маленький.

– В самом деле? – холодно спросил Браницкий. – А Карл говорит, что поймал вас, когда вы обшаривали трупы.

– Он ошибся! – горячился маленький. – Мы… мы искали нашего брата!

– Этьена, – подсказал смазливый.

– Он воевал в армии, он был здесь, в Вердене! – кричал маленький. – Мы думали, он убит! Мы хотели найти его, чтобы похоронить!

Браницкий вопросительно поглядел на лейтенанта.

– Они обшаривали трупы, – упрямо сказал тот. – Никого они не искали, господин полковник, это обыкновенные мародеры.

– А ты что скажешь? – спросил Браницкий у четвертого, широкоплечего парня с рубцом от старого шрама на лбу. До сих пор этот человек не проронил ни слова.

– Мы его не знаем! – тотчас же вскинулся маленький.

– Это он мародер, а не мы! – добавил смазливый.

– Вот из-за таких, как он, и возводят напраслину на честных людей, – горько промолвил похожий на священника.

– Я не мародер! – возмутился человек со шрамом. – Этих людей я вижу впервые в жизни!

– При нем было оружие, – сказал лейтенант, подавая Браницкому саблю. Тот взглянул на нее и вернул подчиненному.

– Армейская, – сказал Браницкий. – Так что если ты не мародер, значит, дезертир либо лазутчик.

– Я не дезертир, – упрямо проговорил парень, покосившись на Амелию, которая стояла в нескольких шагах и могла слышать разговор.

– Все равно, – ответил Браницкий, которому надоел этот бессмысленный разговор. – Плауц! Расстрелять их. Пусть все знают, как его светлость относится к мародерам. – Он повернулся, собираясь уйти.

– Но, господин полковник… – несмело начал лейтенант, – у нас осталось мало пуль, и герцог велел их беречь. Неизвестно, когда подойдут обозы… – Он осекся.

– Хорошо, – сказал Браницкий, немного поразмыслив. – Можете повесить, я не имею ничего против.

Лейтенант растерялся. Судя по всему, этот молодой офицер прежде никогда не занимался казнями. Вся его фигура выражала внутреннюю борьбу.

– Господин полковник!

– Что еще? – сухо спросил Браницкий.

– Но у меня нет веревок!

– Так достаньте! – Лейтенант хотел еще что-то возразить, но Браницкий опередил его. – Если вы мне скажете, что у вас нет деревьев, то я вас самого велю повесить. Выполняйте!

В это мгновение Амелия, которая уже собиралась уйти, обернулась.