Психоаналитические идеи и философские размышления

В «Генрихе IV» человек разыгрывает «сознательное сумасшествие» только потому, что, будучи здоровым и видя все притворство и двуличие окружающих его людей, ему становится тошно смотреть на этот маскарад, где вместо подлинных человеческих лиц мелькают постоянные маски. Но ему становится еще тошнее при мысли, что сам он, став таким же, как все, будет вынужден разделять их глупую игру, которая зовется жизнью, и он превращается в такого же безумца, как и они. Лучше уж быть сумасшедшим в глазах других людей и сохранять при этом здравый рассудок, чем называться здоровым, нормальным человеком и не осознавать своего подлинного безумства.

Такая маскировка является довольно типичной для тех людей, кто осознает социальные болезни современного общества и не разделяет установленные в нем ценности жизни. Не обладая достаточной смелостью и не видя реальных путей изменения существующего положения вещей, человек вынужден хотя бы внешне принимать установленные правила игры. Но стоит лишь обвинить окружающих людей в безумии, как сам оказываешься еще более безумным, чем другие. Пассивный протест против общего безумия оказывается заранее обреченным на неудачу в существующем обществе, точно так же, как отдельные насильственные акты, не подкрепленные реальной программой по преобразованию этого безумного мира.

Это прекрасно показано в той же пиранделловской пьесе, когда после признания своего выздоровления главный герой был вынужден вновь убежать в свою болезнь и разыгрывать сумасшествие, ибо в порыве страстного обличения окружающих людей он нанес шпагой удар одному из них. Отныне, чтобы не быть признанным виновным и не понести соответствующее наказание, он навсегда должен стать психически больным, продолжать разыгрывать свое «сознательное сумасшествие». В данном случае пиранделловский герой использовал тот же прием, который хорошо был известен еще в Древней Греции, когда, согласно мифологии, Давиду удалось избавиться от преследования гефского царя Анхуса только благодаря тому, что он притворился сумасшедшим.

Следует отметить, что в последнее время теория и практика современной зарубежной психиатрии все чаще и чаще вызывает критику со стороны тех ученых, кто не разделяет ее установки на поддержание существующего истеблишмента. Институциональная психиатрия обвиняется в том, что при определении психического здоровья и психического заболевания, нормы и патологии она исходит из таких медицинских критериев, которые не учитывают социально-экономические, политические и культурные аспекты человеческого бытия. В то же время, руководствуясь клиническими данными и результатами психиатрических исследований, часть психиатров используют медицинскую науку в своих меркантильных целях, нередко объявляя психически больными тех, кто совершенно здоров.

Современная психиатрия обвиняется и в том, что она превратилась в одно из эффективных средств социального контроля над людьми, ибо с санкции психиатров человек может быть насильственно заключен в психиатрическую клинику только на том основании, что его поведение расходится с общепринятыми и официально одобренными нормами западного образа жизни. Так, по данным американского психиатра Т. Сцасса, примерно 90 % пациентов психиатрических клиник в США составляют лица, насильственно заточенные под предлогом обнаружения у них психических расстройств (Szasz, 1973, р. 103). Подобное положение расценивается им как возрождение светской инквизиции, подобно той, которая имела место в конце Средних веков. Причем разделяемая современными психиатрами концепция психической болезни воспринимается им как аналогичная концепция колдовства. По убеждению Т. Сцасса, «точно так же, как Инквизиция была характерным злоупотреблением Христианства, так и институциональная психиатрия является характерным злоупотреблением медицины» (Szasz, 1972, p. xxv). Сегодня, поясняет американский психиатр, мы сталкиваемся с новой инквизицией, которая становится «идеологией светского спасения» или «идеологией психиатрического империализма» (там же, с. 112, 134, 141).

В связи с критикой современной зарубежной психиатрии, осуществляемой здравомыслящими исследователями, имеет смысл обратить внимание на то, что для западного мира 70-х годов весьма характерно критическое отношение к ранее признанным академическим теориям. Сегодня нет, пожалуй, ни одной научной дисциплины, установочные положения которой не подвергались бы сокрушительной критике. В условиях кризиса современной зарубежной идеологии происходит широкомасштабная переоценка ценностей, затрагивающая все отрасли научного знания. Модным течением становится так называемый социальный критицизм, представители которого обрушиваются не только на негативные стороны развития современного общества, но и отвергают его истеблишментские теории, служащие защитой и опорой существующего социального строя (см.: Лейбин, 1976).

Новые веяния обнаруживаются, в частности, в зарубежной социологии, когда предшествующие социологические теории подлежат критическому переосмыслению, а на их место выдвигаются различного рода «гуманистические концепции», акцентирующие внимание на сугубо «человеческих измерениях». Сходные процессы происходят в философии, экономике и праве, где социальные критики подвергают разносу истеблишментские теории, оправдывающие практику современного общества. Заметное оживление в этом отношении наблюдается и в психологии. По крайней мере, многие зарубежные психологи становятся в оппозицию к предшествующим, социально одобренным академическим концепциям и, фиксируя кризис в психологии, ратуют за гуманистические подходы к анализу личности. Характерным примером может служить одна из последних работ профессора психологии Калифорнийского университета М. Смита, в которой отстаивается идея гуманизации социальной психологии и подчеркивается, что для действительного понимания психических расстройств «ярлык психической болезни не добавляет ничего» (Smith, 1974, р. 130). Аналогичное положение имеет место и в современной зарубежной психиатрии, где в последнее время не только усилилась критическая струя, но даже возникло специфическое движение, называемое антипсихиатрией, сторонники которого выступили против теории и практики истеблишментской психиатрии.

В последнее время среди зарубежных психиатров все чаще раздаются голоса о том, что понимание природы психических заболеваний не может быть ограничено сугубо клиническими исследованиями, акцентирующими внимание на естественнонаучных основах патологического поведения человека. Социологи, психологи и психиатры приходят к убеждению о необходимости выхода за узкие рамки медицины, когда ставится вопрос о выявлении подлинных причин возникновения и распространения психических расстройств, эпидемий человеческого безумия. Некоторые из них подчеркивают, что степень распространения психических болезней варьирует в зависимости от социально-экономической позиции, занимаемой тем или иным человеком. В частности, зарубежные ученые установили, что случаи психоза и шизофрении значительно чаще встречаются среди необеспеченных слоев населения, чем среди более обеспеченных.

В одном из исследований было обнаружено, что среди изучаемых пациентов психозы наблюдались у 13 % больных из среды низших классов, по сравнению с 3,6 % из обеспеченных слоев населения. Среди них 28 % тяжелых случаев было зафиксировано у людей, находящихся на дне общества, и только 9 % – на его вершине. Шизофренией страдали 45 % неквалифицированных рабочих, 41,6 % квалифицированных рабочих, 9,8 % мелких бизнесменов и лавочников, 2,7 % выходцев из довольно обеспеченных семей, 0,75 % пациентов из богатых, зажиточных семей. Согласно данному исследованию, противоположная картина наблюдалась в отношении невротиков: на их долю приходилось 25 % из среды необеспеченных слоев населения, по сравнению с 43 % – из семей, принадлежащих к высшим кругам общества (Bastide, 1972, р. 11, 113).

Эти цифры могут, разумеется, меняться в зависимости от характера исследования. Но в данном случае важно другое – определенная зависимость психических заболеваний от социально-экономического положения человека. Это обстоятельство начинает приниматься в расчет теми зарубежными авторами, которые при рассмотрении психических расстройств личности приходят к выводу, согласно которому «психическая болезнь представляется как социальная проблема» (Szasz, 1973, р. 221), а «безумие – это в сущности социальный феномен» (Bastide, 1972, р. 220). Как подчеркивает американский психиатр Г. Роузен, «сегодня имеется широко распространенное убеждение, что существует тесная зависимость между социальным окружением, в котором индивиды живут, и развитием психических болезней» (Rosen, 1969, р. 172).

Зарубежные критики современной психиатрии значительное внимание уделяют моральным, этическим проблемам личности. Многие из них считают, что при рассмотрении психического здоровья и психического заболевания психиатр должен сосредоточиться, прежде всего, на нравственных аспектах человеческого бытия. Это значит, что при исследовании природы психических нарушений, расстройств, отклонений клинические данные должны отойти на задний план, поскольку, в отличие от медицины как естественнонаучной дисциплины, психиатрия имеет дело с нравственными основаниями человеческого поведения.

Большинство критически настроенных авторов стремятся подчеркнуть не столько медицинский, сколько нравственно-этический характер новой психиатрии, которая должна прийти на смену истеблишментской психиатрической теории и практики. По их убеждению, психиатр должен иметь дело не столько с медицинской классификацией людей на нормальных и ненормальных, на психически здоровых и психически больных, сколько с проблемами самой человеческой жизни, с проблемами свободы и ответственности человека за свои деяния.

Что представляет собой человек? Для чего он живет? Что он должен сделать для того, чтобы быть свободным? В чем смысл его жизни?

Вот те вопросы, которые, по мнению некоторых критиков современной психиатрии, в частности Т. Сцасса, должны стать объектом рассмотрения психиатрической теории и практики. Главным для психиатра должны быть проблемы личностной значимости человека. Основная его цель – помочь человеку стать свободным, а не стремиться, прикрываясь авторитетом медицинской науки, заточить его в психиатрическую клинику, как это имеет место сегодня, когда «людей помещают в психиатрические больницы не потому, что они „опасны“, не потому, что они „психически больны“, но, скорее, потому, что они являются козлами отпущения в обществе, чье преследование оправдывается психиатрической пропагандой и риторикой» (Szasz, 1973, р. 119–120).

Среди зарубежных критиков истеблишментской психиатрии нет единого мнения в решении вопроса о том, каким образом можно сделать психиатрическую теорию и практику более человечной, что необходимо предпринять для того, чтобы перевести психиатрию на морально-этические основания. Нет однозначного понимания и существа психических болезней.

Придерживающиеся экзистенциальной ориентации теоретики полагают, что безумие, сумасшествие, психическая болезнь вообще – это не что иное, как попытка человека обрести сокровенную свободу, утраченную им в современном индустриальном обществе, неуклонно наращивающем свою научно-техническую мощь. Разделяющие идеи философской антропологии ученые рассматривают психические расстройства в качестве ответа человека на все более углубляющийся разрыв связей его с окружающей природой.

В последнее время на Западе зародилось и набирает силу новое движение – антипсихиатрия (см.: Штенберг, 1972, с. 1241–1245; Штенберг, 1973, с. 602–606). Называющие себя «антипсихиатрами» авторы приходят к убеждению, согласно которому психические болезни – это миф, иллюзия, разделяемые теми психиатрами, кто при помощи соответствующего психиатрического ярлыка стремится осуществить контроль и насилие над инакомыслящими.

Одним из первых, кто выступил с концепцией мифа о психической болезни, является американский психиатр Т. Сцасс (Szasz, 1961). Во многих своих работах он последовательно отстаивает мысль о том, что психическая болезнь – это не более чем метафора, своеобразный светский миф, созданный современной идеологией безумия, которая является господствующей в век научно-технического прогресса, в тот «век Безумия, где преобладающей религией стала Научная Медицина» (Szasz, 1975, р. 121). По его убеждению, описываемые сегодня в терминах психических болезней различные феномены не должны рассматриваться исключительно в медицинских категориях и соответствующих оценочных суждениях, а «могут быть рассмотрены в качестве выражения борьбы человека с проблемой, как он должен жить» (Szasz, 1973, р. 21).

Что объединяет зарубежных критиков истеблишментской психиатрической теории и практики, так это стремление привлечь внимание психиатров и общественности в целом к смысложизненным проблемам человека, к тем социальным и нравственным аспектам бытия, без учета и понимания которых невозможно постигнуть адекватным образом природу нормального и ненормального поведения личности, психического здоровья и психической болезни. И в этом они, безусловно, правы.

Действительно, истеблишментская академическая психиатрия ориентируется главным образом на частнонаучные основания психических расстройств человека и оставляет в стороне вопрос о том, что именно социальные и культурные условия его существования в обществе ведут к возникновению и распространению психических болезней. Моральная, этическая сторона нормы и патологии, психически здорового состояния и человеческого безумия оказываются вне компетентного рассмотрения, что, несомненно, негативно сказывается на терапевтической практике, поскольку успешное лечение психических болезней во многих случаях зависит не столько от психиатрических мер, сколько от социальных, нравственных «лекарств». Поэтому критический настрой части зарубежных теоретиков по отношению к истеблишментской психиатрии во многом оправдан. Их обращение к проблемам свободы, моральной ответственности, нравственной стороне жизнедеятельности человека представляется своевременным и актуальным, так как в условиях ускорения научно-технического прогресса смысложизненные проблемы человеческого бытия как никогда остро встают перед человечеством. В этом, собственно говоря, и состоит заслуга зарубежных критиков истеблишментской психиатрии.

Однако появление критических тенденций в современной психиатрии не является абсолютно новым, никогда ранее не имевшим место феноменом, как это подчас пытаются представить отдельные зарубежные исследователи. В 30-40-х годах в США, например, наблюдалась не менее острая критика теории и практики психиатрии того времени. Особенно широко были распространены критические настроения среди тех психиатров, кто придерживался неофрейдистской ориентации. В первую очередь, это относится к таким видным психоаналитикам, как К. Хорни, Г. Салливан, Э. Фромм. Именно они подвергли резкой критике зарубежную психиатрию за недооценку и игнорирование психиатрами социальных, культурных и этических причин возникновения психических расстройств личности.

К. Хорни, в частности, во многих своих работах последовательно проводила ту мысль, в соответствии с которой тенденции невротического развития личности не могут быть предметом исключительно клинического интереса. Согласно ее взглядам, понимание природы психических расстройств должно включать в себя рассмотрение проблемы культуры, морали. Неврозы человека, невротические процессы в целом необходимо исследовать с точки зрения нравственных и духовных ценностей человека. «С этой точки зрения, – замечала К. Хорни, – невротический процесс имеет все элементы подлинной человеческой трагедии» (Ногпеу, 1950, р. 377).

В свою очередь, Г. Салливен считал, что психиатрия и мораль самым тесным образом связаны друг с другом, причем именно изучение психически больных, абнормальных и деморализованных людей является наиболее плодотворным подходом к проблемам морали (Sullivan, 1965, vol. II, p. 181).

Сходную позицию занимал и Э. Фромм. По его глубокому убеждению, психические расстройства личности возникают, как правило, от неразрешенных моральных конфликтов. Рассматривая этические аспекты человеческого бытия, в своей книге «Человек для себя» (1947) он писал: «Проблема психического здоровья и неврозов неразрывно связана с проблемой этики. Можно сказать, что каждый невроз представляет собой моральную проблему» (Fromm, 1967, р. 225–226).

В тот период не менее острой, чем в настоящее время, была и критика конформистских тенденций в психиатрии, ее приспособленчества к запросам, потребностям, идеологическим функциям общества. Если сегодня некоторые зарубежные исследователи обвиняют психиатров в том, что они используют авторитет медицинской науки в целях психиатрического контроля над людьми, то аналогичные критические соображения высказывались и ранее. Так, в 1941 г. Э. Фромм в своей многократно переиздаваемой и ставшей бестселлером книге «Бегство от свободы» отмечал, что психиатрия стала инструментом манипуляции личностью в западном мире, а психиатры используют медицинские термины для обозначения черт и типов поведения человека, не соглашающегося с установленными образцами, нормами и ценностями общества. Влияние психиатрии на личность рассматривалось Э. Фроммом как более опасное, чем даже старые формы социального контроля порабощения человека. «Раньше, – замечал он по этому поводу, – индивид знал, по крайней мере, что имелась некоторая личность или некоторая доктрина, которые критиковали его и против которых он мог бороться. Но кто же может бороться против „науки“?» (Fromm, 1970, р. 272).

Если современные зарубежные критики психиатрии нередко высказывают мысль о том, что возникновение и распространение психических болезней связано с патогенными условиями существования человека в данном мире, с его «шизоидной культурой» и «патогенным обществом», то эти же аргументы встречаются, по сути дела, в работах Г. Салливена и Э. Фромма. «Западный мир, – подчеркивал, в частности, Г. Салливан, – глубоко больное общество, где каждый гражданин, каждая личность больны в той степени, в какой они являются его составной частью» (Sallivan, 1965, vol. II, p. 155).

Следует заметить, что аналогичные рассуждения о недостаточном внимании психиатрии к моральным проблемам, социальным источникам психических болезней, превращении психиатрии в одно из средств защиты статус-кво имели место и в более ранний период истории. Так, в конце XIX-начале XX столетия некоторые психологи и психиатры поднимали точно такие же вопросы, что и современные критики истеблишментской психиатрии. Достаточно привести лишь несколько выдержек из различных работ того периода, чтобы убедиться в этом.

Так, французский психиатр М. Флёри в свое время писал, что «изыскания наши в области физиологии и психологии приводят к вопросам морали и представляют собой настоящую, действительную терапевтику души» (Флёри, 1899, с. 8). Весьма показательны и рассуждения английского психолога Б. Гарта, рассматривавшего причины возникновения психических болезней. «Возможно, – предсказывал он, – что полное или частичное безумие окажется не столько зависящим от внутренних дефектов индивида, сколько от условий, в которых ему приходится жить, и наши потомки придут к убеждению, что не индивида надо удалять из общества, а менять условия его жизни» (Гарт, 1914, с. 199). И совсем уж по-современному звучит вывод российского психолога Н. Вавулина, размышляющего над ролью психиатрической теории и практики в обществе. «Прямое назначение психиатров – облегчать страдания безумцев – исчезает, и психиатр, незаметно для самого себя, превращается в послушное орудие нашего общества, утилизирующего помощь врача-психиатра сплошь и рядом в своих выгодах» (Вавулин, 1913, с. 41).

Таким образом, откровения и критические аргументы современных зарубежных исследователей, выступающих против теории и практики истеблишментской психиатрии, отнюдь не новы. Другое дело, что в последнее время не только наблюдаются отдельные выпады против психиатрии, но и имеет место широко распространенное критическое отношение к официально одобренным психиатрическим догмам, концепциям, учениям. В современной зарубежной психиатрии происходит формирование новых тенденций, которые нередко объединяются в антипсихиатрическое движение.

В связи с этим имеет смысл обратить внимание на то обстоятельство, что термин «антипсихиатрия» не вполне адекватно отражает, на мой взгляд, существо тех критических умонастроений, которые присущи ряду зарубежных исследователей. Когда говорят об «антипсихиатрии», то речь идет, как правило, о своеобразной позиции авторов, согласно которой необходимо отказаться от естественнонаучных и клинических основ психиатрической науки, сместить акцент в плоскость изучения этических проблем личности, рассматривать психическое заболевание как ярлык, метафору, используемые для поддержания психиатрической идеологии, защищающей истеблишмент. Нередко такая позиция воспринимается как категорическое отрицание и психических болезней, и проблем, связанных с психическими расстройствами личности, и психиатрии как специальной науки. В какой-то степени это связано с тем, что отдельные зарубежные теоретики выступают против произвольного толкования психических болезней и существующей психиатрии. Однако в действительности большинство критически настроенных зарубежных ученых вовсе не отрицают ни наличия психических расстройств личности, ни необходимости и значимости психиатрии как научной дисциплины. Речь идет лишь о неприемлемости существующей истеблишментской психиатрии, а не психиатрии вообще.

В самом деле, разве зарубежные критики официально одобренной психиатрической теории и практики отстраняются от решения проблем, связанных с возникновением и распространением человеческого безумия, различного рода психических нарушений, или ратуют за то, чтобы функции психиатрии в лечении психических расстройств и восстановлении психического здоровья человека были переложены на плечи других?

Разумеется, нет, за исключением, быть может, тех немногих критиков, которые отрицают все и вся. Даже в том случае, когда зарубежные теоретики неизменно подчеркивают, что психическая болезнь – не более чем миф, речь идет все же лишь о неправомерности использования психиатрических ярлыков, медицинской терминологии в качестве универсальных категорий для описания и осмысления тех проблем, которые связаны со здоровьем человека. «Когда я утверждаю, что психическая болезнь – это миф, – специально подчеркивает Т. Сцасс, – я не говорю, что не существует несчастий личности и социально отклоняющегося поведения; я говорю только то, что мы характеризуем их как болезни по своему собственному усмотрению» (Szasz, 1973, р. 23).

То, что в последнее время трактуется зарубежными психиатрами как психические болезни, должно быть переосмыслено с точки зрения реальных смысложизненных проблем человека. Именно на этом и настаивают зарубежные критики истеблишментской психиатрии. Причем большинство из них ратует за возрождение гуманистического духа, который некогда был свойственен психиатрии. Отвергаются установки на сугубо частнонаучные, медицинские основания данной дисциплины. Высказываются соображения, в соответствии с которыми психиатрия должна быть гуманистической, а не той инквизиторской, каковой она является в настоящее время в современном обществе. «Я думаю, – пишет Т. Сцасс, – для того, чтобы поставить психиатрию на солидное научное основание, необходимо заново пересмотреть ее теорию и практику в моральном и психосоциальном остове и идиоме» (Szasz, 1973, р. 110).

Подобно другим зарубежным критикам истеблишментской психиатрии, Т. Сцасс не отвергает психиатрическую практику как таковую, а не приемлет лишь то, что называет «психиатрическим рабством», «психиатрическим фашизмом». По его собственному выражению, он «против практики психиатрического фашизма, а не против практики психиатрического гуманизма» (Szasz, 1973, р. 163). Поэтому новые тенденции в зарубежной психиатрии следует классифицировать, скорее всего, не как проявление антипсихиатрических настроений, а как типичную, характерную для многих современных ученых критическую установку по отношению к академическим учениям и истеблишментским установкам. Подобная установка органически вписывается в русло того социального критицизма, который так широко распространен сегодня в западном мире.

Критика современной психиатрии отличается остротой и обличительно-гуманистическим пафосом. Она способствует обнажению конформизма и респектабельности истеблишментской психиатрии, а также выявлению действительного положения, связанного с отстранением от морально-этических проблем человека. Другое дело, что истеблишментская психиатрия руководствуется вполне определенными ценностями, в том числе и этического порядка, но такими, которые официально одобрены современным обществом и служат поддержанию его социально-экономических и политических устоев. Поэтому вопрос заключается вовсе не в том, насколько зарубежная психиатрия учитывает или игнорирует те или иные этические установки, моральные предписания, жизненные ценности. Важно другое: какую систему ценностей она вбирает в себя, независимо от того, афишируется это или нет. Западные критики далеко не всегда учитывают данное обстоятельство, хотя вполне справедливо указывают на истеблишментскую ориентацию психиатрии и призывают к гуманизации ее теории и практики.

Призывы к возрождению гуманистической психиатрии сами по себе весьма ценны. Но о каком возрождении идет речь? Что понимается под гуманистической психиатрией? Наконец, как мыслится переход от истеблишментской психиатрии к гуманистической?

В качестве характерного примера имеет смысл рассмотреть позицию, занимаемую по этим вопросам американским психиатром Т. Сцассом. В своей критической части он всячески стремится подчеркнуть то обстоятельство, что современная психиатрия, особенно та, которая официально признана в США, является одним из светских средств защиты общества от неугодных ему лиц, будь то действительно психически больные люди или те, кого по тем или иным соображениям причисляют к таковым. Насильственная психиатрическая госпитализация стала обычной практикой лишения свободы в современном обществе. Такое положение расценивается Т. Сцассом как недопустимое, не соответствующее гуманным принципам свободы, равенства, братства. Психиатрия должна быть гуманной, а психиатры – гуманистами. Примерами подобного гуманистического духа в психиатрии являются, по мнению американского ученого, 3. Фрейд и В. Райх.

Когда-то во времена 3. Фрейда страдающий психическими расстройствами человек обращался за помощью к психиатру или психоаналитику. Они заключали между собой добровольное соглашение (контракт), согласно которому пациент оплачивал свое лечение, а психиатр или психоаналитик помогал ему обрести утраченное им психическое здоровье. Это соглашение могло быть расторгнуто в любую минуту по желанию пациента, и поэтому ни о каком посягательстве на свободу человека не могло быть и речи. Такую психиатрию Т. Сцасс называет «контрактной», в отличие от современной институциональной, истеблишментской. К подобному возрождению гуманистической психиатрии и призывает американский ученый и психиатр.

Предполагается, что в этом случае общество уже не сможет осуществлять насилие над человеком. Задача же психиатра должна сводиться к тому, чтобы, не навязывая пациенту никаких ценностей и ориентации, освободить его от болезненных ощущений, вылечить от психической болезни. При этом психиатр должен руководствоваться гуманными этическими принципами, которые могут быть сведены к следующему:

– «Вы не несете ответственность за физическое и психическое здоровье пациента»;

– «Такая ответственность возлагается на самого пациента»;

– «Вы не несете ответственность и за его поведение»;

– «Пациент сам несет ответственность за свое поведение»;

– «Вы несете ответственность только за свое собственное поведение»;

– «Будьте честными перед самим собой и критическими по отношению как к своим поступкам, так и к стандартам поведения в данном обществе!».

Таков общий смысл и этическая сторона гуманистической или, как называет ее Т. Сцасс, «контрактной», «автономной» психиатрии, которая должна прийти на смену психиатрии инквизиторской, истеблишментской.

Как известно, в 20-х годах XX столетия среди зарубежных психиатров развернулась дискуссия по ряду серьезных вопросов. Достаточно ли при лечении психических больных ограничиваться психоанализом, в широком смысле этого слова, или необходим еще так называемый психосинтез? Должен ли врач быть только наблюдателем и аналитиком, или он должен стать активным участником терапевтического процесса? Может ли сам пациент завершить свое лечение, или врач обязан привнести в его сознание определенные жизненные ценности?

3. Фрейд, например, считал, что никакая активность врача по отношению к пациенту недопустима, за исключением предотвращения преждевременного удовлетворения больным своих влечений и желаний. «Мы, – подчеркивал он, – решительно отказались от того, чтобы сделать нашей собственностью пациента, который, ища помощи, отдается в наши руки; чтобы создавать его судьбу, навязывать ему наши идеалы и в высокомерии творца создавать его по нашему образу и подобию, который должен быть объектом нашего восхищения» (Фрейд, 1923, с. 129).

Такова была позиция 3. Фрейда в этом вопросе, воспроизводящая, фактически, психиатрические идеи XIX в., согласно которым психиатрическое лечение должно быть только восстановлением прежнего здорового состояния человека, которым он ранее обладал. «Единственная цель здесь, – писал в свое время В. Гризингер, – есть восстановление прежнего, старого здорового Я, все равно, было ли оно украшено разными добродетелями, или помрачено разными недостатками» (Гризингер, 1867).

Именно к подобной ориентации психиатрии и призывает Т. Сцасс, настаивая на добровольных, а не принудительных отношениях между психиатром и больным, на отстраненных, ненавязчивых действиях врача.