Политрук. На Ржевском выступе

– Хирург, – ответила девушка. – Между прочим, в зоне боевых действий работала!

– Чечня?

– Ага. Войны уже не было, но КТО шла…

Пашка коротко хохотнул.

– Помнишь, я тебе в мае писал? – сказал он для меня, не поворачивая головы. – Про «эхо прошедшей войны»?

– А, это когда снаряд рванул?

– Ну! Так это Кристинка мне осколки удаляла! Да-а!

– Ржавые, грязные… – поморщилась девушка. – Фу! Так мало ему, он еще и сюда меня заманил!

– Вот и ты познала всю глубину его коварства, – сочувственно сказал я.

– Да ладно вам… – проворчал Ломов и вздохнул, теша себя воспоминаниями о первой встрече. – Хорошо еще, что в голову не прилетело!

– А, это не страшно! – хихикнула Кристя. – Рикошетировало бы!

– Да ладно вам!

Я посмотрел вперед. О, первый ориентир! «Дуб-инвалид». Давным-давно у него отломился огромный сук, и раскидистое дерево скособочилось на века.

Проехав мимо, я разглядел слева от дороги огромный замшелый валун – еще одна примета, – и свернул на обочину. Наверное, в сороковые тут ничего не росло, потому «эмка» и съехала, а ныне шелестели березы чуть ли не в обхват.

Вырулив, я оказался на берегу небольшого озерца, этакой жирной запятой, вытянувшейся к востоку. Плотная завеса деревьев прикрывала озеро, словно живой ширмой – с дороги не высмотреть.

– Купаться! Купаться! – воскликнула Кристина, бросая «взрослик» и подбегая к озерку. Попробовав ногой воду, она запищала: – Ой, какая теплая!

Тут уж все кинулись разоблачаться, и я в том числе. На минутку даже цель прибытия улетучилась из памяти – я погрузился в озерные воды, как в ванну. Никакой мути, на дне чистый песок. Камыши только-только начинали наступление, заболачивая отмель подальности.

Теплая влага не освежила, но сладостно омыла тело, закрепив ощущение чистоты. Стягивая вдох, пеленая ноги бурлящими путами, водица услаждала.

Переплыв озерцо, я вышел на пустынный западный берег и присел обсохнуть на ноздреватый камень, нагретый солнцем.

Это случилось минуту спустя.

Левее меня, в каких-нибудь десяти метрах, вздыбился мерцающий гребень ослепительного сиреневого света, отчего померк солнечный день. Я заметил, как этот полупрозрачный частокол из фонтанов дрожащего сияния прочертил яркую оранжевую полосу по траве. Земля дрогнула, сдвигаясь «ступенькой» по ту сторону черты, обнажая слои тощей почвы с корявыми обрубками корневищ.

Тут мои босые ноги ощутили сотрясение – справа чиркнул по земле еще один «гребешок», застя озеро и лес колеблющимися столбами холодного лилового огня. Две рыжих линии сошлись клином южнее – и полное безмолвие. Еще секунду назад я различал довольный визг Кристины, хохот Тёмки, уханье Павла, и вдруг – тишина. Хлопнул в ладоши – слышно.

В тот же момент будто прорвало. С высоты упал грозный рев моторов, зловеще завыла падающая бомба. Я видел, как ее серая туша врезалась в песчаный грунт, и тут же вздыбился взрыв. Тонны пыли, песка и комьев земли поднялись выше деревьев, толкаемые огнем и клубящимся дымом. Рвануло недалеко, там, где плескалось озеро. Вот только солнечные лучи не перебирали в истоме слабые волнишки, как давеча – водоема не было, а на его месте проседала глубокая промоина, заросшая тальником.

Я едва ощутил ударную волну – пихнуло, словно подушкой, а раскаленные осколки пролетали мимо, как в замедленной съемке, будто плоские камешки-«жабки», пущенные мальчишкой по-над водой. Повалившись в траву, я перекатился – и замер. Надо мною пролетал двухмоторный бомбовоз с крестами на крыльях. Рядом вился юркий истребитель – в глаза бросилась черная свастика, раскоряченная на киле.

«Тот самый “Мессершмитт”…» – проплелась мысль.

Бомбардировщик скрылся за деревьями, и вскоре воздух раскололся от пары новых взрывов, а со стороны дороги донеслось завывание мотора. С треском ломая подлесок, выкатился новенький «ГАЗ М-1» цвета сургуча. По мне, по поляне скользнула хищная тень – «Мессершмитт», взревывая мотором, виражил над лесом. Забили злые огоньки крыльевых пулеметов, и легковушку прострочила очередь. Посыпались стекла, задымил мотор – «эмка» как ехала, так и скатилась в глубокую воронку, дымившуюся удушливым желтым дымом. Я отмер.

Подброшенный силой мышц, кинулся к «эмке». Думать, соображать было нечем – вакуум в голове. Я двигался и действовал на голых рефлексах, подобно автомату.

Сбежав по сыпучему склону к перекосившейся машине, дернул заднюю дверцу, и она со скрежетом поддалась, обвисая на единственной уцелевшей петле. Я просунулся в салон – в носу защекотало от запаха бензина. На сидушках раскинулись трое. Водителю почти снесло голову, дальнему от меня пассажиру разворотило грудь, а ближний…

На меня смотрел Антон Лушин – неживым, остановившимся взглядом, как у нарисованных глазок куклы. «Двойник» лежал на сиденье, откинув голову назад, руками обнимая набитый вещевой мешок, а на грудь ему свисал «ППШ».

Я с трудом вырвал «сидор» из цепкого хвата и отбросил за спину. Ухватился за безвольные руки «Тоси», вытаскивая наружу, поволок по склону наверх, уложил на траву. Бросился обратно к машине, чтобы выволочь и капитана Павлова, но тут, гулко разрываясь, лопнула канистра, мгновенно вспухая огненным шаром. Следом, едва слышные за ревом огня, раздались еще два хлопка, и машина полыхнула вся, от бампера до бампера, закручивая над собой пламенный вихрь.

Прикрываясь рукой от жара, я подхватил вещевой мешок и взобрался наверх. Отпыхиваясь, мало-помалу пришел в себя. На коленях подполз к «двойнику» – он был безнадежно мертв. Пуля калибром 7,92 мм ударила Тосю рикошетом в висок. Крови вытекло чуть, а душа – вон…

Я прислушался. Издалека доносились глухие, едва слышные раскаты – явно не гроза. Погромыхивала канонада на линии фронта, он здесь недалеко.

Тупо моргая, пропустил такую мысль спокойно, как будто события последних минут (или часов?) подготовили меня к произошедшему, к новому бытию, заранее смиряя с ним. Я сидел в полном бездействии, и не потому, что утомился. Просто набирался решимости – до меня стало доходить, зачем мы так похожи с моим «двойником»…

Внутри нарастало знакомое мучительное томление, я каждой клеточкой ощущал чудовищную дисгармонию, увязанную с местом гибели Тоси Лушина.

Избыть неприятное чувство вселенского разлада очень легко – надо просто встать и уйти. Но я остался.

Подняв взгляд к невинно голубевшим небесам, сильно вздрогнул: ясную лазурь пересекал двойной инверсионный след – там, надо мной, пролетал «Боинг» или «Эрбас». Прямой рейс Копенгаген – Токио. Так я где?!

Будто напоминая о себе, над чертой, испускавшей тусклый оранжевый свет, забили бледно-фиолетовые сполохи, сплачиваясь в слабенький, мне по пояс, «гребешок». Уже не частокол, а заборчик, он колыхался по высоте, прогоняя вялые синусоиды и опадая.

«Граница!» – похолодел я. По ту сторону – две тыщи девятнадцатый, по эту – идет война народная… Смешение времен.

Непослушными пальцами я развязал вещевой мешок и вывалил на траву свежее исподнее, новенькую гимнастерку и пилотку, мешочек с сухарями, несессер с бритвой «Золинген» и прочие причиндалы служивого человека.

– «За себя и за того парня», – пробормотал я, переживая спад болезненного напряжения. Мой выбор медленно, но верно возвращал миру утерянный лад.

Заторможенно содрав с себя плавки, смял их в комок и запустил в горящую «эмку» – синтетика для сорок второго неадекватна. Натянув подштанники и рубаху, я осторожно раздел «двойника», отмахиваясь от брезгливости и прочих последов будущего времени. Оделся, обулся – слава богу, нашлись свежие портянки, а размер у нас один. С подозрением оглядев фуражку – следов крови не видать, – натянул на мокрые волосы.

В нагрудных карманах обнаружились командирская книжка и партбилет. Отныне я – член ВКП(б)…

* * *

Тосю Лушина я схоронил в соседней воронке, обрушив пласт песка. Снял головной убор и дал в небо короткую очередь из «ППШ».

«Салют Мальчишу!»

Постоял минутку, помолчал и натянул фуражку. Автомат на плечо, вещмешок за спину.

– Прорвемся! – сказал с вызовом.

Лес зашелестел в ответ, колыша ветвями, словно желая удачи.

Из газеты «Красная Звезда»:

«СИРИЯ, 26 июня 2019 г.