О времени, стране и о себе. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает

В дом к нам всегда приходило много ребятни. Родители никогда не пресекали, а, наоборот, поощряли наше общение с друзьями, относились к ним терпеливо. Ко мне, например, очень часто приходили ребята по пять-шесть человек готовить уроки. И не только в теплые месяцы, но и зимой. К сестрам тоже приходили компании, так что дом всегда был полон молодежи. Чувство коллективизма, выполнение разных обязанностей по дому воспитывали самостоятельность, а это помогало в дальнейшем пробивать дорогу в жизни без помощи «мохнатых лап».

…Желанным подарком всегда были книги. Любовь к ним сохранилась и поныне. У меня в библиотеке около трех тысяч книг. Больше всего люблю прозу. Я воспитан на Паустовском, Джеке Лондоне, Александре Грине. Из поэтов люблю Пушкина, Есенина, Маяковского, Константина Симонова.

В семье у нас своей библиотеки не было. Мы всю жизнь переезжали с места на место, и возить с собой книги и во время войны, и после не представлялось возможным. Небольшую библиотеку собрала жена брата моего отца. Тетушка, по существу, этой библиотекой заведовала, а поскольку мы жили в одном доме, книгами пользовались все. Она очень хорошо с детьми работала. Когда кто-либо из нас или наших друзей брал книгу, тетя обязательно спрашивала, что понравилось, а что не понравилось, проверяя, таким образом, насколько книжка прочитана. Подсказывала, какую литературу лучше выбрать. Библиотека по нынешним меркам была небольшая – всего два шкафа. Когда немцы подходили к Москве, часть книг, наиболее ценных для семьи, закопали, поэтому книги сохранились.

Свою библиотеку в основном я создавал сам. Но в ней есть и книги, которые дарили мне родители, покупали сестры. Потом они вышли замуж, разлетелись из родного гнезда, а книги остались.

Сын тоже много читал. А вот внука старшего до четвертого класса приходилось понуждать: он любил слушать, а сам читать не хотел. Только сейчас увлекся книгами. У ребят теперь другое увлечение – компьютеры. Это и полезно, и вредно. Я считаю, что никакой компьютер, а также телевизор заменить чтение не могут. Но в нашу эпоху надо со всем этим уметь ладить. Радует, что младший внук – книгочей. Читает книги запоем.

В школу я пошел через два года после войны. В это время это была семилетка с раздельным обучением. У нас учились одни мальчики. Девочки занимались в соседней школе. Семилетнее образование тогда было обязательным. Позднее школа стала десятилеткой с совместным обучением.

Школа у нас была необычная. Говорят, что она построена по проекту Надежды Константиновны Крупской. Таких только две в Москве. Все остальные школы строились в виде пятиэтажных коробочек без лифта. Скученность в них была большая. Наша школа не была многоэтажной – только три этажа. Такие школы называли «самолетик». В ней было два крыла и центр, где находился полукруглый актовый зал и большой, тоже полукруглый, спортивный зал. В одном крыле занимались младшие классы, в другом – старшие. Очень удобная школа. Мы ее любили и до сих пор вспоминаем с удовольствием.

Это было тяжелое голодное время. Помню, Слава Чикин, приехавший в Москву из деревни, пришел к нам в класс в лаптях. На завтрак в большую перемену в класс вносили картонную коробку, в которой для каждого из 40 учеников лежали один бублик и две конфеты «подушечки».

Старостой класса был Толя Норкин. Ему было, наверное, лет 16–17. Он жил где-то в эвакуации и там не учился, вот и пошел в таком возрасте во второй класс. Отца у него не было – погиб на фронте. Чтобы помочь матери, Толя по ночам работал в котельной, а утром приходил в школу в ватнике, всегда садился на последнюю парту и очень помогал учительнице в наведении порядка. Когда мы окончили четвертый класс, он женился и ушел от нас в школу рабочей молодежи.

Школа через собес и родительский комитет делала все возможное, чтобы помочь особенно нуждающимся ребятам. Я думаю, что с нынешней системой образования и порядками в школе мы не смогли бы стать страной сплошной грамотности, и не было бы такого количества людей с высшим и специальным образованием, как в советское время.

Расположена школа была в районе Окружной железной дороги недалеко от Щербаковской улицы, там, где много фабрик, авиационные заводы, текстильные предприятия. Это густонаселенный промышленный район.

Я просыпался утром по заводским гудкам: вот 45-й гудит, а это завод Лепсе, это Электрозавод, это фабрика «Красная заря». У всех гудков были разные голоса, и с семи утра они начинали гудеть.

В школе училось много шпаны. Кашин любил прицепить корыто к трамваю и по Щербаковской улице ехать в этом корыте за трамваем. Отличился он тем, что на спор в метро на станции «Семеновская» спустился в корыте по эскалатору. Позже его посадили за бандитизм. Часть ребят попалась на воровстве. Район у нас был «боевой» – Благуша, Измайлово, Черкизово.

В послевоенное время развелось много бандитов, потому у нас в доме всегда были собаки. Вечерами я ходил встречать сестру из школы со здоровенным псом Мишкой – ездовой камчатской лайкой. Привезла ее моя тетушка-геолог, которая работала в Институте курортологии и ездила по стране открывать разные целебные источники. Вот она-то и привезла щенка с Камчатки. Собака жила у нас за сторожа, так как место наше было вроде не городское.

Меня хулиганье не трогало. Был у нас вор – главарь всей школьной шпаны. Он мне как-то сказал: «Я вот придушить тебя могу, но не трогаю почему-то».

Уважали меня, может быть, за справедливость, непредвзятость по отношению к ребятам. Я всю жизнь стараюсь понять человека. Считаю, что нет плохих людей. Стараюсь поставить себя на место другого и понять, почему он совершил тот или иной поступок. Конечно, я не говорю о деградированных личностях, о бандитах и убийцах. Я имею в виду обычных людей. Когда стараешься понять поведение человека, это очень помогает в работе. В каждом поступке есть свои корни и причины: воспитание, образование, национальные особенности, положение в семье, в обществе, предрасположенность. Один вспыльчив, другой замкнут, третьему разрядиться нужно путем ссоры.

А может быть, потому, что я помогал многим ребятам учиться.

В шестом классе я вступил в комсомол, в седьмом меня избрали секретарем комсомольской организации школы, которая состояла всего из трех человек.

Озорничал я редко. Правда, в парке перегораживали аллею ниткой в нескольких местах. Идет парочка – раз порвет, два порвет и в третий раз ждет подвоха: все ощупывает, хотя ниточки уже нет.

Вообще-то я был спокойным, уравновешенным. Старался всем помочь, не издевался над слабаками и, что особенно ценилось одноклассниками, всегда давал списывать; однако, когда мне делали пакости, не прощал. В драках иногда участвовал. А тогда были такие правила: биться до первой крови.

Читал я много и старался делиться прочитанным. Ребята в большинстве своем из сложных семей, знаний у них было маловато. Помню, в шестом классе прочел «Занимательную астрономию» Воронцова. Вот меня и водили из класса в класс, и я рассказывал о созвездиях. Особенно всех заинтересовал наш астрономический адрес: «Галактика. Солнечная система. Земля, СССР, Москва». Любил очень созвездия рисовать.

В то время очень увлекался туризмом и с пятого класса ходил в походы. Поддерживал меня учитель физики – он тоже любил путешествовать. Занимался в клубе горного туризма на станции юннатов недалеко от Мазутного проезда, ездил туда на трамвае из Измайлова. В 16 лет получил удостоверение инструктора по туризму, а летом мне предложили поработать в детском городке Измайловского парка. Там был создан детско-юношеский клуб, я значился его директором.

Большинство ребят в ту пору уезжали в пионерские лагеря или к родственникам в деревню. В городе оставались в основном дети из неблагополучных семей. Возраст моих подопечных был самый трудный: от 12 до 17 лет. Один из мальчишек состоял на учете в отделении милиции, так как чуть не зарубил отца топором: пьяный отец бил мать, сын бросился ее защищать и поранил негодяя.

Гена был просто веселый хулиган. Его поставили на учет в милиции из-за того, что во время празднования Пасхи он залез на крышу сарая, завернул в бумагу свернутую кинопленку, поджег ее и бросил в толпу верующих – «дымовую завесу». Милиция стянула его с крыши. Он орал, что не хулиган, а атеист. Были ребята, которые состояли на учете в милиции за мелкие кражи, за драки. И вот таких разных подростков надо было объединить делом. Я предложил отправиться в турпоход. Ребята загорелись.

К походу мы готовились тщательно: ставили палатки, разжигали костры в любую погоду, готовили на них еду. Ездили в городской клуб, учились перечерчивать схемы, читали отчеты других групп о походах, спорили, куда идти. Выбрали два маршрута: Мещера, куда я сам когда-то ходил, и Приокско-Террасный заповедник.

Отправились сначала на Мещеру. Доехали до Владимира поездом, от него до станции Тума, оттуда по узкоколейке до села Ольгина, далее пешком до реки Пра.

Во Владимире с нами произошла интересная история. Город готовился к какому-то юбилею, всюду шли приготовления, съемки. Наша группа выглядела очень живописной, и местные кинооператоры попросили, чтобы мы сели на обрыве над Клязьмой на фоне соборов, и сделали съемки. Когда мы вернулись из похода, наши родственники рассказывали, что в передаче по телевидению о юбилее города Владимира нас показывали с таким текстом: «Хороши владимирские ребята!» Мальчишки, конечно, были очень горды этим.

Мы прошли все есенинские места. В Солотче встретились с теткой Есенина Татьяной. Там же жил в это время и автор книги «Дикая собака Динго» Илья Фраерман. Это был уже совершенно старый человек. Мы пришли к нему, но поговорить не удалось, посмотрели на него, как на живую реликвию. Из Солотчи пешком прошли до Рязани. Осмотрели город, его достопримечательности. Оттуда на пароходе «Пестель» – последнем колесном пароходе выпуска начала прошлого века – вернулись домой. Ехали третьим классом рядом с «ученой» коровой, которая мычала, когда ей нужно было справить нужду.

В этом походе ребята закалились, научились поддерживать друг друга, да и физически окрепли. Время было такое, что нужно было все нести с собой, потому что купить продукты в тех местах было трудно. В лучшем случае – хлеб, да и то его привозили не каждый день. Поэтому тащили на себе и сухари, и растительное масло, и консервы плюс палатки, одежду – словом, все на себе.

Были и курьезы. Гена-атеист (за ним так и закрепилось это прозвище) заснул, когда мы ехали по узкоколейке. Он сидел, свесив ноги, и где-то на повороте вывалился и упал. А вагон узкоколейки широкий, колеса от бортов далеко, поэтому он не пострадал, тем более что поезд двигался черепашьим шагом. Поэтому Гена не стал сразу бежать за поездом, а вначале нарвал цветов для девочек и, догнав поезд, торжественно их одарил.

В пути я использовал всякую удобную возможность, чтобы побольше рассказать ребятам о Паустовском и Есенине. Паустовского я очень любил и много его читал. С творчеством же Есенина познакомился только в девятом классе – именно тогда у нас появились первые томики стихов поэта. Кроме того, мой старший двоюродный брат кончал филологическое отделение педагогического института и просвещал меня, много рассказывая о поэтах, в том числе и о Есенине.

Ребята слушали, затаив дыхание. Для большинства из них это были совершенно новые, не известные ранее страницы литературы. Рассказывал я и содержание книг Фраермана, которые тоже в свое время прочитал.

Питались мы и подножным кормом: ловили рыбу в реке Пра. Не всегда, правда, это было по-честному, так как иногда мы, увы, забирались в верши, которые местные жители ставили на карасей.

Второй поход был в Приокско-Террасный заповедник. Посмотрели на зубров, побывали в заповеднике.

Поход по Мещере оставил, конечно, наибольшее впечатление. Длился он около месяца, мы проделали путь в 308 километров, из них основное время, не считая дороги от Москвы до Владимира и от Рязани до Москвы, шли пешком. Второй поход прошел уже легко.

…Спортом я занимался в школе мало и неохотно. Бегал на лыжах – любимый вид спорта в Измайлове, но больших успехов не достиг: лишь третий разряд. Думаю, потому, что человек я не азартный. Такой же разряд был у меня и по пулевой стрельбе из малокалиберной винтовки. Летом два сезона занимался греблей на «шестерке». Я был левым загребным на большой морской шлюпке ял. Один раз мы даже заняли четвертое место по Москве. Правда, и участвовали в соревнованиях всего четыре шлюпки! Ездил заниматься греблей в Хлебниково и на Измайловский пруд.

В школе увлекался историей. Учительница истории, она же секретарь парторганизации, преподавала свой предмет не формально, давала знаний значительно больше школьной программы, и марксизм в какой-то мере был заложен ею в основу моих знаний. Мы знали, чем Ленин отличался от Троцкого, знали про Каутского и про Плеханова. Она рекомендовала нам, какие книги стоило прочитать. Так что историю мы не просто заучивали.

Преподаватель физики был совсем другим человеком. Правда, поговаривали, что он не знает физику и что у него даже нет высшего образования. Да и когда ему было учиться – Михаил Борисович Бергман, поволжский немец, всю войну сидел на Колыме! Но он учил нас жизни. На заводе у шефов Михаил Борисович выпросил для нас семь настоящих станков и учил нас на них работать. В седьмом классе я уже прилично освоил токарный и сверлильный станки. У нас была и прекрасная лаборатория – тоже за счет шефов. Где просил он, где «добывали» мы сами.

Михаил Борисович водил нас в туристические походы, прививал умение жить на природе, преодолевать трудности. Просто учил жить. Собираемся мы, например, в поход. Денег ни на дорогу, ни на что иное – нет. Он составлял списки на 40 человек, получал за счет денег РОНО или Дома пионеров продукты на 40 человек, а потом говорил: «Вот, ребята, вам по банке сгущенки, по килограмму песка сахарного. Отнесите домой и продайте. А на вырученные деньги купим билеты и поедем по железной дороге». Родители с пониманием относились к таким покупкам. На вырученные деньги группа выезжала в составе 20–25 человек. Плохо это было? Может быть. Но других возможностей обеспечить поездки не было. Исхитрялись по-разному, но он учил нас реальной жизни. Спасибо ему за это!

Мы благодаря Михаилу Борисовичу каждую весну в актовом зале проводили великолепные выставки технического творчества, потому что были станки, были материалы. Все школьники, начиная с четвероклассников и кончая старшеклассниками, стремились принять в ней участие.

Потом Михаила Борисовича сменил другой преподаватель физики. Это был квалифицированный педагог, но мы его не восприняли совершенно. Для него стало мучением работать с нами.

С огромной благодарностью вспоминаю своих учителей. Полину Абрамовну Хромченко, классного руководителя, учителя истории. Когда мы окончили школу, ей было только 36 лет, а нам она тогда казалась «в возрасте». Вспоминаю Евгению Федоровну, которая географию преподавала, Веру Ивановну – она вела литературу.

…Друзей школьных у меня осталось много. На первых порах после окончания школы лет двадцать мы прочно поддерживали связь. Каждый год 1 сентября приходили в школу и выстраивались вместе со всеми учащимися. Когда было двадцатилетие окончания школы, нас в классе собралось уже только 12 человек. Мы повесили плакат: «Выпуск 1957 года». Какая-то девчонка открыла дверь, прочитала и воскликнула: «Ой, а я тогда еще не родилась!»

Печально, но судьба распорядилась так, что некоторые друзья ушли из жизни еще молодыми. К сожалению, умер наш главный организатор Слава Пастушков. Теперь только по юбилейным датам собираемся.

С некоторыми разошлись по другим поводам. Был и случай предательства. В школе я крепко дружил с Володей Кравцом. Но после 1991 года – как отрезало. Мы с ним встретились на похоронах Славы Пастушкова. Слава работал на АЗЛК, его там хорошо знали. Много собралось людей с завода. Он всю жизнь трудился в автомобильной промышленности. Пришли и из Автомеханического института, и из Автоэкспорта, где он несколько лет проработал.

Пришел и Володя Кравец. Столкнулись мы с ним в дверях. Он посмотрел на меня, как на призрак, как на воскресшего из мертвых. Может быть, он думал, что я сидел вместе с членами ГКЧП или еще что-то – не знаю. Словом, сделал вид, что меня не узнал, «не увидел». Весь побелел и проскочил мимо. Через несколько месяцев он позвонил и извинился.

…Воспоминания идут по кругу. В школе я, конечно, влюблялся. Меня, честно говоря, больше любили мамы, чем предметы моего внимания – их дочки. Застенчивостью я никогда не отличался. Был сдержанным, контактным. Словом, положительный человек, на их взгляд. Особым чувством юмора не отличался, соло никогда не пел, рисованием не увлекался.

…Моя будущая жена и я учились вместе в десятом классе. Она переехала к нам из другого района. Как-то в августе в школе стою я со своим приятелем Славой Пастушковым и читаю список: «Смотри, какую-то Юдину к нам в список класса включили». А Тамара стояла рядом и все слышала.

Так вот, Тамара на меня особого внимания не обратила, но мы и после окончания школы довольно часто встречались, сначала – у ее подруги Маши Орловой. Доставал им билеты в кино, помню, как-то на фильм «ЧП» ходили. Потом стали чаще встречаться уже вдвоем. Я приглашал ее в нашу институтскую компанию. Она училась в педагогическом институте, но на всех мероприятиях и вечерах бывала у нас и на демонстрации тоже ходила с нами. Помогала мне с английским, когда я «зашивался», иногда даже с черчением. Кончилось тем, что через три года мы поженились.

Она вошла в нашу семью в нелегкое время. Через полгода умерла моя мама. Еще через полгода у Тамары умер отец.