Главный бой

Змея раскачивалась все сильнее и сильнее. Мир колыхнулся, Добрыня с трудом оторвал взор, к горлу подступила тошнота. Чтобы не встречаться с колдовскими глазами, он как можно высокомернее окинул змею взглядом с головы до хвоста, сумел даже презрительно поморщиться.

Змеиный голос прошипел яростно:

– Мне не гибель твоя нужна… Жертва!.. Ты принесешь… Принесешь! Я даю тебе две недели. Но если нет… умрешь ты сам!.. Умрешь страшно и позорно! Даже боги не могут отказаться от слова. Я… убью. Куда бы ни уехал, куда бы отныне ни пытался скрыться, через две недели приду… Умрешь не так красиво, как твой отец, не так мирно, как твоя жена!.. Твоя смерть будет страшной и гадкой.

Из холмика пошел черный дым. Змея перестала раскачиваться, дым окутал ее, но Добрыня и через огненную стену видел страшные горящие глаза. Во рту пересохло, а жесткий распухший язык царапнул высохшие десны.

– Я не опозорил ни свое имя, – ответил он хрипло, – ни свой меч, защищая кордоны. Так опозорюсь ли, спасая всего лишь жизнь? Нет, от меня ты не дождешься жертвы!

В дыму загрохотало, земля снова дрогнула, деревья тревожно зашумели. Когда черный дым втянулся в глубины, воздух еще оставался горячим, а под ногами спеклась корка, похожая на обожженную глину.

Глава 5

Белоян подпрыгнул как заяц, когда увидел Добрыню. Серая шерсть на широкой медвежьей морде на миг стала белой, а пасть открылась и тут же с щелкающим звуком захлопнулась. В его комнате стоял сильный аромат жженых трав, что странно смешивался с запахом немытого медвежьего тела. На столе горели свечи, уже не заморские, местные бабы наловчились делать свои, а между свечами жутко скалил зубы человеческий череп.

– Я уже знаю о Милене, – проговорил Белоян сипло. – Но… это не все?

– Не все, – ответил Добрыня. – Почему не спишь?

Верховный волхв сам выглядел не лучше: шерсть клочьями, морда вытянулась, а воспаленные глаза гноятся, как при болезни.

– Да так… – ответил Белоян неопределенно. – Что-то тревожное подкрадывается, а не пойму что… Да и ночи летом с воробьиный нос. Добрыня, к тебе являлся… этот?

Добрыня кивнул. Белоян долго всматривался, кивнул:

– Я вижу, ты даже рад. Что он сказал?

– Через две недели мой черед.

В тусклых медвежьих глазах блеснул огонек. После паузы верховный волхв промолвил:

– Понятно. Мол, придет конец терзаниям, что из-за тебя погибли отец и жена…

– Разве не так? Это я обрек их на смерть.

– Ладно, я не о том… Что собираешься делать?

Добрыня пожал плечами:

– Что делал всегда. Я всю жизнь сражался с чудищами, идолищами, Змеями, степными удальцами, мечом ограждал кордоны Руси… так что же, на склоне лет вдруг да сдамся? Когда на чаше весов такая малость.

Белоян смотрел испытующе.

– Да, ты крепок…

– Только уеду, – признался Добрыня. – На миру и смерть красна, но этот рек, что умру страшно и позорно. А позорно и есть позорно. Пусть никто не узрит.

– Пойдем к князю, – сказал Белоян.

– Зачем? Пусть спит. Уже полночь.

– Не спит, – сказал Белоян. – Он хоть и не волхв, а тоже что-то чует… Да и кому, как не князю, знать, что из пределов уезжает сильнейший из богатырей?

Владимир снял со стены меч в простых ножнах. По рукояти Добрыня узнал тот самый, который Людота выковал из небесного железа. Теперь в рукояти блистали драгоценные камни, вделанные так искусно, что никак не смогли бы помешать самому лютому бою.

– Возьми, – сказал Владимир. – В неведомых землях… что не встретишь? Будет лучше, если под рукой меч понадежнее.

Добрыня непроизвольно взял меч. От кончиков пальцев в тело стрельнула диковатая радость. Он сразу ощутил себя отдохнувшим и сильным. По рукояти пробежала синеватая искра, юркнула в щель между железом и ножнами. Там едва слышно потрескивает, будто крохотные молнии трутся спинами.

Владимир поглядывал с некоторой ревностью, это лучший меч на Руси, а Добрыня взвесил его на руках, протянул обратно:

– Я же сказал, на смерть еду. Не стану ждать, когда пройдут две недели. Смерть обещана гадкая и страшная. А так сразу за пределами Руси влезу в первую же драку… ну и… Так что плакал твой меч, княже.

Белоян кивнул:

– Да, княже, этот меч достанется, скорее всего, каким-нибудь лесным разбойникам.

Владимир явно заколебался, даже чуть не потянулся за драгоценным оружием, затем с усилием растянул губы в невеселой усмешке:

– Возьми. Если не дам, будут говорить, что на смерть отправил безоружным.

– Тогда скажут еще гаже, – громыхнул Белоян.

– Что?

– А то, – сказал Белоян хладнокровно, – вот как он, мол, рад был спровадить опасного соперника!

Добрыня поморщился:

– Это я-то соперник?

– Ну, поговорить у нас любят, – буркнул Владимир с недоброй улыбкой. – Не то, так другое, а гадость какую-нибудь в спину скажут. Возьми! Если я теряю тебя – что при такой утрате… лишиться полоски железа?

Мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом распахнули руки. Белоян отодвинулся. Богатыри крепко обнялись, но не хлопали друг друга по спине и плечам, а застыли на время в скорби и печали.

Но когда выехали на улицу, Добрыня снял перевязь с княжеским мечом, бережно поцеловал лезвие и уже в ножнах протянул княжескому гридню:

– Все. Дальше меня провожать не надо.

Гридень, толстый и преданный малый, испуганно отшатнулся, оглянулся на терем. В одном из окон горит свет, мелькнула тень.

– Как велишь, Добрыня. Но меч…

– Отнеси князю.

– Как скажешь, Добрыня, – повторил гридень. – Но теперь это твой меч…

– Он нужнее Киеву, – отрезал Добрыня. – Пусть отдаст, к примеру, Алеше Поповичу.