Мегамир

Они с Дмитрием почти бежали по коридору, похожему на внутренности гигантского металлического червя. Мигали цветные огоньки, словно передавая их по эстафете. Снова проверка документов, звонок, металлический голос в трубке: «Проход разрешен», пальцы дежурного в ящике стола, набирающие только ему известную комбинацию цифр.

Последняя дверь, Енисеев надеялся, что последняя, отъехала в сторону. Енисеев сглотнул слюну. Во рту было сухо, язык царапнул нёбо.

– Все, – сказал Дмитрий хрипло. – Здесь наш трамплин.

Енисеев видел огромный зал, нечто вроде помеси вокзала с пролетом ультрасовременного цеха. Он показался ему операционным залом для динозавров. Дмитрий быстро раздевался, и Енисеев, нерешительно поглядывая на здоровяка, начал расстегивать пиджак. Из боковой двери выглянула девушка, сказала «ага», скрылась.

– Снимай, снимай штаны, – поторопил Дмитрий. – Не тяни!

Воздух пронизывали мощнейшие силовые поля. Вроде бы учуять их нельзя, но Енисеев все равно воспринимал и боялся. Боялся не Енисеев, доктор наук, трусила совокупность инстинктов, избегающих близости просыпающегося вулкана, бегущих перед землетрясением, а при грозе забивающихся в нору.

В трех шагах перед изогнутым длинным пультом стояла квадратная ванна с толстыми стенками. Поблескивала матовая, словно политая жиром, вода, если, разумеется, это была вода. От ванны к пульту тянулись даже не провода – толстые кабели.

В зал быстро вошел крупный седой мужчина. Дмитрий выпятил грудь, попытался пристукнуть голыми пятками. Енисеев невольно подобрал живот, но досадливо поморщился. В каждом из нас сидит раб, а в его стране его еще и культивируют. Понятно, что военных не любит и боится, но все-таки тянуться перед ними не должен.

– Готовы? – спросил седовласый командирским голосом.

Енисеев кивнул, а Дмитрий отчеканил:

– Просим ускорить!

Седовласый нащупал кнопку на столе, чуть помедлил, глядя Енисееву в глаза. Взгляд у него был твердым, подбородок квадратным, словно их всех лепили по одной мерке. Енисеев нехотя отвел взгляд.

Вспыхнул яркий свет. В зал вбежали люди, быстро и накатанно расселись перед пультами, застыли.

Седовласый сказал раздельно:

– Переход в Малый Мир отнимает неделю. Возвращение – месяц. Но при ЧП придется рискнуть на экспресс– метод. Организм перестроится не полностью. Ну, даже лишь частично. Вам нельзя ни пить, ни есть. Впрочем, пить вроде бы не опасно, но проверить не успели. Вы сможете пробыть там столько, сколько продержитесь без еды.

– Понятно, – ответил Енисеев чужим голосом. – Эта ванна на двоих?

Дмитрий оскорбился:

– Ты не гомосек?

– Да вроде нет…

– Так что спрашиваешь? Я удавлюсь, но с голым мужиком в одну ванну не лягу.

Енисеев пробормотал:

– Я давиться не стану, но все же спасибо…

– Вон вторая, – сказал Дмитрий. – Заодно опробую. Ванну опробовать – это не танки. А ты полезай! Увидимся… может быть.

Он неприятно хохотнул, сделал зверское лицо. Енисеев перенес ногу через бортик. Подрагивающий студень начал обжимать тело, побежали мурашки. Краем глаза заметил двух женщин, и мурашки побежали гуще: он стеснялся раздеваться даже перед врачами.

Увы, к нему направилась именно женщина. Молодая, белокожая, с холеным высокомерным лицом. Он почти лежал в ванне, а она двигалась по направлению к нему на длинных ногах, еще и на высоких каблуках. При ее микроюбке он рассмотрел ее трусики с выступающей, как противотанковый надолб, лобной костью, золотистым пушком на внутренней стороне бедер, словно у какой-то мутантки.

– Руку, – сказала она негромко.

– Что? – не понял Енисеев.

– Руку, – повторила она. – Только руку, сердце пока не требуется.

Он поспешно протянул руку, странный у них тут юмор, а женщина, бесстрастная, как машиносборочный агрегат, механически точно вонзила жало шприца в вену. Он поморщился, когда она нажала на поршень. Перед глазами все поплыло, она даже не успела прижать ватку со спиртом, как он погрузился в ванну, уже не чувствуя поддерживающих его рук.

Седовласый нетерпеливо посматривал на экран. Оператор крикнул:

– Первый блок готов!

– Второй блок готов, – ответил другой голос.

– Третий блок…

– Четвертый…

Когда отрапортовал двадцатый, седовласый скомандовал:

– Готовность – один! Даю отсчет.

Зазвучал металлический голос:

– Десять секунд… девять… восемь…

При счете «ноль» седовласый тронул красную кнопку. Воздух на миг загустел, потерял структуру, стал видимым, но силовые поля вошли в резонанс с клетками человеческого организма, равновесие восстановилось.

Все смотрели на центральный экран. Погруженные с головами в жидкость, в невесомости плавали два обнаженных человеческих тела, которые начали долгое путешествие в Малый Мир.

Слабый зеленоватый свет. Чуть позже в сознание проникли странные звуки, непривычные запахи. Енисеев не двигался, но воздух все равно казался плотным, осязаемым, словно он лежал в теплой воде на мелководье, а легкие волны накатывали на лицо. Затем почудилось, что за кисейным занавесом, прошитым странно знакомой сетью красноватых жилок, видит движущийся силуэт.

С огромным трудом поднял веки. В двух шагах стояло странное существо. Человек, это явно человек, но полупрозрачный! Сквозь тонкую, как промасленная бумага, кожу Енисеев смутно видел все, что внутри: за белой решеткой ребер угадывается пульсация… ага, вот судорожно сокращается яйцеобразный багровый комок, от него идут толстые шланги, по которым прокатываются утолщения… Странно застыла бело-серая пена легких, смутно виднеются сизые комочки почек… Бедра Дмитрия, это он собственной персоной, прикрыты шортами желто-серого цвета, сделанными словно из жести: не прилегают вовсе, оттопыриваются и жестко похрустывают.

Дмитрий настороженно посматривал по сторонам, косился вверх. Там тяжело громыхало, двигались темные бесформенные массы. Енисеев ощутил, как оттуда опускаются тяжелые запахи. Знакомые, но все же неприятные.

Енисеев чувствовал, как трепещет от страха и напряжения. Покосился на руки, едва не вскрикнул. Сквозь тончайшую пленку кожи и розовую плоть проступают плотные кости, вздутые суставы, темные сухожилия, синеватые вены, видна даже крохотная сеть капилляров…

– Слаб я, да? – спросил он с неловкостью.

Собственный голос показался писклявым, нечеловеческим.

– С чего ты? – ответил Дмитрий таким же негероическим голосом.

– Лежу, как старуха…

Хотел подняться, непонятная сила тут же бросила вперед. Дмитрий посторонился, его движения были резкими, дергающимися. Енисеев пролетел, словно в замедленной съемке. Он видел, что его несет прямо на светло-зеленую стену, но ничего уже не мог сделать, только сгруппировался, словно за миг до автокатастрофы, обхватил руками колени и пригнул голову.

Его ударило… он едва не расхохотался истерическим смешком, сразу приходя в себя, и так же мягко отпустило к подножию. Это был необъятный баобаб, но непривычно рыхлый, словно слеплен из мягкого сыра, даже не сыра – истекающего сывороткой творога. По всей стене торчат редкие белесые волоски толщиной с мышиные хвосты. Внутри ствола нечто шевелится, двигается, переползает из одной плохо видимой камеры в другую.