Мегамир

– Где? – не понял Енисеев. – А, это… Обыкновенная плантация гриба септоспориум.

С другой стороны мигом очутилась Саша, ее большие глаза вспыхнули, как фары самосвала.

– Плантация? Это грибы культурные?

Высматривая дорогу, Енисеев забыл о намерении держать язык за зубами и ответил чистосердечно:

– Конечно. Этот сорт вывели сами муравьи. Как и весь вид.

Дмитрий шумно ахнул:

– Эти шестиногие? Фуля… фулигинозиусы?

– Ого, какая память! Еще бы и мою профессию запомнил. Многие муравьи – мичуринцы-селекционеры. Выводят такие сорта, что нам и не снилось. Это самый богатый белком гриб. Самый богатый в природе.

Дмитрий оглянулся на стеклянные столбики:

– А нельзя… к нам на корабль? Если до Венеры, скажем, а то и до Марса…

– Все можно, если уговоришь муравьев заботиться о плантациях. Пока только они умеют возделывать. Мы – нет.

Дмитрий остановился, присел. Вблизи медленно пробирался между столбиками крохотнейший муравей размером с кошку. Саша застыла, даже Енисеев косился на муравья-грибника с интересом. Почти прозрачный, сквозь желтоватый хитин просвечиваются внутренности, ганглий разветвлен, хорошо вздувается в голове, пуская четыре черных шнурка к сяжкам, минуя невидящие глаза, но зачем-то утолщается еще и в стебельке, соединяющем брюшко и тщедушную грудь…

Когда муравей оказался почти рядом, Дмитрий вскочил, занес ногу для пинка. Саша оттолкнула друга, зашипев: «Маленьких бьешь, а больших боишься?» Крохотный муравей скользнул между просвечивающимися булавами, жвалы блеснули как электрический заряд. Стеклянная палица вздрогнула. На прокушенном месте начала вздуваться прозрачная капля. Муравей припал к ней крохотным ротиком, по тельцу прокатилась волна. Раздулось брюшко, темные сегменты разошлись, между ними выявилась прозрачнейшая пленка. Сегменты как бы бежали за волной сока, пытаясь настичь и зажать в жесткой ловушке трубы.

Когда муравей ушел, капля вздулась до размеров футбольного мяча. По всей плантации висели молочно-белые шары, иногда на верхушках, но чаще сбоку – на уровне жвал. В густой щетине столбиков сновали такие же призрачные муравьи, старательно выкусывая только им видимые сорняки, сгрызая ненужные почки, разрыхляя почву, увлажняя из зобика, подкармливая корни.

Енисеев шагал, пока в полутьме не напоролся на острые громаднейшие жвалы. Таких громадных еще не видел. Дорогу перекрывали гиганты. В полумраке смутно вырисовывались мощные спины, угловато торчали мускулистые ноги. Очертания растушевывались, но прямо перед Енисеевым медленно и словно сладострастно раздвинулись скобы чудовищного капкана. Справа и слева тоже приглашающе распахивались жвалы.

Между королевскими стражами из пещеры, в которую они ступили, просачивался пряный бодрящий запах. Под ногами проскользнул муравьишка, держа в жвалах жемчужину. Енисеев проводил его взглядом. Муравей-нянька унес из королевской палаты только что отложенное яичко!

За спиной Енисеева послышался шумный вздох:

– Добрались!.. До Марса ближе. Ну и жизнь…

Енисеев напряженно раздумывал, его сердце возбужденно прыгало.

– В королевских покоях нам ничего не грозит, но как туда попасть? Солдаты здесь самые злые, недоверчивые. Они сознают, что охраняют самое ценное.

– А пароль? – спросил Дмитрий.

Саша посмотрела на него удивленно и с надеждой. Енисеев покачал головой:

– Не сработает.

– Другая система допуска?

– Могут заметить, что мы не совсем муравьи. Здесь много нахлебников, шатаются по всему муравейнику, но сюда… Сюда только чистопородных. Даже не всякого муравья пустят.

– Арийцы, – буркнул Дмитрий. – Партия внутри партии! Масоны… Так как же проникнуть в особую зону?

Енисеев измерил взглядом двойной ряд стражей, вход в пещеру. Между потолком и головами щель. Если повезет, даже сяжки не заденешь…

– Прыгнуть? – спросил Дмитрий. – Это я могу! Первое место в универе держал!

Он отступил, напряг и распустил мышцы. Пока он примеривался, качался взад-вперед, набычивался, вперив бараний взгляд в меняющийся зазор между головами стражей и потолком, Саша в два прыжка разбежалась и прыгнула.

– Сорвиголова! – воскликнул Дмитрий в тревоге. – Всегда она так… Что за болезнь – доказывать…

В прыжке его тело вытянулось, но коленями задели метелки сяжек. Тут же двое чудовищ подпрыгнуло, щелкнули жвалы. Из черноты начали подниматься на длинных лапах пугающие огромные тела, по своду с шуршанием заскребли антенны.

Енисеев в бессилии сжал кулаки. Щель перекрыта, испытатели одни! Задержав дыхание, он быстро пошел вперед, лавируя между огромными телами, закованными в твердый хитин. По телу забегали жесткие сяжки, Енисеев ответил жестом спокойствия, а сам поспешно с усилием продавился между плотно сомкнутыми телами. Плечи и бока заныли, покрываясь глубокими царапинами.

Он окунулся в море сладкого запаха. В центре пещеры колыхалось раздутое, как аэростат, и такое же огромное брюхо. Сама царица была маленьким придатком к собственному брюху. Беспрестанно и жадно ела, вечно мучаясь от голода. Няньки, отталкивая друг друга, наперебой совали ей в пасть самое лакомое, облизывали брюхо, даже покусывали.

– Балдеют, – проговорил Дмитрий, стараясь держаться мужественно, хотя сильно побледнел. – Верноподданнический экстаз?

Царица тяжело приподнялась на длинных ножках, выдавила из брюшка крохотную блестящую капельку. Муравей-нянька бережно снял жвалами крохотное яичко, со всех ног бросился из пещеры.

У Саши дрожали от волнения губы, голос сорвался до сипа:

– Мозг муравейника, его сердце! Наконец-то я смогу…

Дмитрий не утерпел:

– Мозг или сердце?

Енисеев сказал с тяжелым сердцем, говорить неприятные вещи всегда трудно:

– Видишь вон те яйцевидные трубочки? Их у царицы два десятка, в каждой по восемь-десять яиц. Сейчас она откладывает примерно пять-восемь в час. Но бывают дни, когда сносит по два-три яйца в минуту! Весь муравейник держится на ее плодовитости, и ум здесь ни при чем. Как с ней разговаривать? Все ее существо нацелено на скорейшее воспроизводство. Сейчас она фактически глуха, слепа… Извини, но это аксиома мирмекологии.

Дмитрий осторожно обходил царицу, пугливо давая дорогу суетящимся нянькам. Темные сегменты неимоверно раздутого брюха выглядели тонкими полосками на вздутом целлофановом мешке горячего молока, которое кипело, бурлило, творило сгустки жизни. Присмотревшись, можно было увидеть, как те кишмя кишели, толпились, стремясь поскорее попасть в яйцевые трубочки, похожие на спаренные трубы миномета.

– Да, – сказал Дмитрий сожалеюще. – Не хотелось бы, но Енисеев прав. Мне самому жалко, но сейчас я понимаю, что на свете нет ни деревьев-людоедов, ни Бермудского треугольника, ни разумных муравьев… Правда, отсюда мне кажется, что и Марса с Венерой тоже нет…

Саша, дрожащая как осиновый лист, остановилась перед глазами царицы. Длинные сяжки с истертыми метелочками коснулись ее, но движение было чисто механическим – даже Дмитрий понял. Существо царицы сосредоточилось на конце яйцевода, где в этот момент совершалось самое важное, ради чего она жила…

– Мы тоже разумные, – заговорила Саша звенящим голосом, – мы люди…

Енисеев с неловкостью отвернулся. Даже Дмитрий не выдержал:

– Саня, не смеши муравьев! Вон один уже убежал… Любой из тех, кто носится за жуками наверху, разумнее этой квочки. Если и на Марсе будем так крепить контакты, то в космос лучше не рыпаться.

Саша протягивала с мольбой руки к муравьиной царице, говорила и говорила, то повышая, то понижая голос, пока Дмитрий не схватил ее за плечи и не потащил к выходу.

ГЛАВА 12

Обратный путь проделали молча. Когда впереди забрезжил свет, Дмитрий ожил, начал насвистывать про казака Голоту. Солнечный круг приблизился, запахло травами, сухим воздухом.