Андрогин

Останься Дарья Чернова женщиной, она бы и внимания не обратила на подзадоривания или насмешки аборигенок. Но ведь она стала мужчиной. А в их среде совсем иные понятия. Насколько понимала землянка, мужчина всегда должен держать марку, если хочет иметь вес в обществе. Сама терпеть не могла слабаков, рохлей и пасующих перед любой трудностью недоумков. А уж в здешнем не то племени, не то лесничестве тем более следовало вести себя достойно.

Взялся за топор – руби. Назвался груздем – полезай в котёл. Отправился к небу – карабкайся из последних сил. Вот Арис и карабкался.

До первых домиков дотянул сравнительно легко. Там рассмотрел первые верёвки с перемычками на конце. Только теперь они провисали свободно, да и перемычки попросту закидывались на ближайшие ветки. С этих помостов, балкончиков и окошек вся поляна просматривалась великолепно.

Второй и третий ярусы жилищ тоже были увиты многочисленными верёвками, мостками между хижинами, сделанными из тростниковых циновок навесами. Иные верёвочные лестницы в ещё большем количестве поднимались наверх.

Зато на третьем уровне землянка впервые рассмотрела странные устройства или наросты, в которые уходили концы тех самых ослабленных верёвок. Наросты выглядели как толстенные обсадные трубы на основаниях толстенных веток, и Чернова ничего не смогла придумать, кроме как:

«Там внутри может сидеть прирученный паук и тянуть по команде верёвку или отпускать её… Но почему тогда верёвки, когда они на всю свою длину, натянуты как струна? А сейчас, когда в половину длины, – провисают свободно?..»

С живым, прирученным помощником такое было бы невозможно.

С третьего уровня уже и небо виднелось сквозь прорехи в кронах. Хоть как ни болели мышцы всего тела, Арис, скрипя зубами, полез ещё выше. И вскоре оказался возле, а потом и чуть выше ровных платформ, которые в основном имели над собой тщательно вырубленные от мелких веток пространства. Но так как они были заняты, Шенгаут отыскал для себя наблюдательный пункт на одной из верхних развилок одного из самых высоких лесных гигантов. Там и устроился среди нескольких мальчуганов восьмилетнего возраста, не обращающих на новенького никакого внимания, и среди доброго десятка таких же инфантильных птичек.

Отсюда уже получалось рассмотреть почти всё вокруг на многие десятки километров и спокойно анализировать увиденное. А заключалось оно, если кратко, в следующем: обмен товаром при полной боевой готовности.

При этом нависшая сверху твердь всё равно поражала больше всего. Она уже продвинулась на две трети небосвода, а оконечности так и не было видно. И это при том, что сама линия горизонта казалась несколько удалённой. Эта планета была явно больше по диаметру, чем Земля.

Суть главного чуда этого мира не поддавалась никакой логике или здравому смыслу. Можно было предположить, что толстенные летающие острова в три уровня сделаны из картона или из лёгкого, но прочного пластика. А вид торчащих из днища мрачных скал – не что иное, как удачная имитация оных. Что больше всего мешало логично мыслить, так это частые и довольно сильные порывы ветра:

«Если он здесь силён сейчас, – рассуждала Чернова, стараясь цепко удерживаться за качающиеся ветви, – то могут быть и ураганы. И какими массивными ни кажутся острова, их обязательно сносило бы в стороны. А то и сталкивало друг с другом. А здесь, похоже, всё движется словно по невидимым трамвайным рельсам… Или я неправильно понимаю увиденное?..»

Тем не менее факты говорили о постоянстве маршрутов. Во-первых, посёлок оказался не одинок в данном лесу. Вдалеке виднелись иные сигнальные столбы дыма, стремящиеся в небо. Причём столбы разного цвета, порой спаренные, а то и строенные. И, что характерно, все эти дымы располагались хаотично, не на одной прямой линии. То есть каждый из них указывал на конкретный участок леса и вёл торговлю только с кем-то определённым на острове.

Во-вторых, именно в районе тех столбов, где летающий остров навис уже доброй третью своей площади над лесом, можно было различить очень интенсивный обмен товаром. Издалека получалось рассмотреть зависшие над самым лесом воздушные шары с подвешенными на них платформами и тысячи канатов, которые связывали шары и платформы непосредственно с островом.

Когда одно из отверстий в небесной «тверди» приблизилось к посёлку, Арис сумел рассмотреть во всех подробностях весь процесс обмена. Тогда уже стало понятно, что на острове отверстий много, не менее сорока, а то и полусотни. И с каждого ведётся торговля конкретно со своим посёлком или с общиной лесовиков.

Тогда же определилась и примерная скорость пролетающего по небу чуда: около десяти километров в час. То есть скорость довольно бодро бегущего человека. И вот именно на такой скорости следовало успеть договориться (это делали несколько человек, опускающихся с первых шаров), дать нужные команды посредством специальных свистков остальным торговцам, уложить и сбросить свой груз в мешках или корзинах. Тот находился на просторных платформах, подвешенных на верёвках так, что они проносились всего лишь метрах в пятнадцати, а то и в десяти над самыми высокими кронами лесного массива. Также нужно было зацепить крючьями товар лесников, живо поднимая на свои платформы, и напоследок провести сверку обменянного товара и произвести окончательный расчёт (этим занимались люди на последних воздушных шарах).

Причём эти последние шары, точнее – корзины под ними, якорились на минуту-полторы прочными верёвками, возле самых больших настилов поверх крон деревьев. На тех же настилах стояли старейшины посёлка и чуть ли не из рук в руки обменивались с островитянами какими-то мешочками. Скорей всего в них могли быть монеты или некие камни, заменяющие денежный эквивалент.

Во время остановки крепящие шары канаты травились с острова. Как только расчёт заканчивался, петли якорей сбрасывались, канаты резко натягивались, и вся воздушная конструкция срывалась с места, устремляясь вдогонку за островом.

То ещё представление! Любого островитянина, зависшего на страховочном лине, или лесника, носящегося по хлипким раскачивающимся мосткам, – можно было смело приравнивать к цирковым акробатам. Только те работали под куполом цирка, а эти – под нависающей с неба земной твердью.

К общей картине следовало добавить готовность лесников пустить в ход оружие: луки и арбалеты. Особенно вначале боевая готовность была наивысшей, когда воздушные шары и подвешенные на верёвках платформы только приближались к данному участку леса. Практически две трети всех воинов посёлка расположились в кронах по сторонам и вдоль траектории движения торговой миссии. И лишь после начала обмена, когда обе стороны опознали друг друга в лицо, стало заметно, как лучники расслабились, а то и вообще убрали наложенные на тетивы стрелы.

Иначе говоря, порой островитяне были не прочь и пограбить лесной народ, раз те принимали подобные меры безопасности. Или не всегда вниз опускались именно торговцы? Следовательно, и на самих островах могли вестись войны или активные боевые действия?

«Ничего, подучу местный язык – всё узнаю, – рассуждал Арис, начав осторожный спуск на поляну. – Всему своё время. А вот о спусках на этих «тарзанках» следует узнать в первую очередь… Всё-таки живут они наверху, и мне придётся сюда подниматься ежедневно. И что, каждый раз карабкаться по этим лестницам?..»

Именно во время своего продолжительного спуска Арис сумел рассмотреть, как опускаются вниз большинство лесовиков. Они попросту крепко хватались за поперечину на конце своей тарзанки и прыгали вниз. При этом верёвка из утолщения на ветках выходила вначале легко, потом туго, а в финале вообще плавно останавливала падение человека. Именно тогда человек и должен был ловко зацепить поперечину за одну из рогаток, сделанных на стволах. Если он это сделать не успевал, его, словно на резинке, подтягивало вверх метров на пять, а то и восемь. Могло и о ветки ударить, потому что неуправляемо сносило в сторону. После чего натяжку вниз следовало делать с помощью товарища. Тот или сам становился ногами на поперечину, создавая двойной груз, или подтягивал неловкого приятеля вниз с помощью верёвки.

В механике Дарья Андреевна разбиралась средне, но предположения сделала:

«В утолщениях – барабан с натяжной пружиной. Пружины – то ли механические, то ли живые. Или ещё бывают растительного происхождения?.. Не бывают! Натяжка долго не продержится во «взведённом» состоянии. А ведь в течение всего дня верёвки были натянуты как струны…»

Не осталось без внимания Дарьи Черновой и то, как частенько воины поглядывали в её сторону. Точнее в сторону доставшегося ей мужского тела. И в этих взглядах читался неприкрытый вопрос: как поведёт себя человек, только сегодня упавший с неба и до сих пор толком не принятый в общину?

И в этом были свои резоны:

«Если я свалилась с неба… точнее – свалился, меня скорей всего принимают за островитянина. И ждут, что я пойду со «своими» на контакт. Вдруг и за шпиона какого-нибудь считают?.. Или за лазутчика? Или здесь такого не бывает? Но что случилось бы, начни я кричать, звать на помощь и попытайся подсесть в корзины или на платформы островитян?.. Хм! Могли бы стрелой угостить вслед, и не обязательно в мягкое место…»

А тем временем наступала ночь, следовало спускаться на поляну как можно быстрей, ужинать тем, что подадут, а потом… Нет! Не спать! А, как гласит первая заповедь любого человека, попавшего в иной мир: учиться, учиться и ещё раз учиться. Знание – сила. Знание языка – ключ к этой силе. Ну а всё остальное…

Арис Шенгаут непроизвольно содрогнулся, только представив, что завтра вновь придётся целый день таскать корзины, полные улиток. Но тут без вариантов, ничем иным он пока обществу лесовиков помочь не может. И так радоваться надо, что его приняли, одели, дали работу, предположительно накормят, а потом и кров предоставят, наверное.

Глава 6

Сознанию Черновой, попавшему в тело молодой женщины, повезло меньше. Она, после беготни по лесу, встреч с хищниками, погонь и падений, зверского холода – чуть не умерла от страха, когда гигантский питон золотой расцветки раскрыл на неё свою пасть.

И хорошо, что слабая, ранимая женская психика позволила на несколько самых страшных минут отключиться от действительности. А когда Дарья пришла в себя, то её уже интенсивно растирали резко пахнущим маслом заботливые женские руки. Было на удивление тепло, на досках потолка играли отблески очага, витали запахи хвои, цветов и чего-то страшно вкусного. Где-то совсем рядом слышалось странное кудахтанье.

Вначале Дарье даже показалось, что она всё-таки умерла. Просто успела вложить артефакт в рот, удав её съел, и сознание благополучно перенеслось в иной мир, в иное тело и (ура – три раза!) в более благоприятную обстановку.

Воспоминания о мраморном яйце заставили левую ладонь конвульсивно сжаться. Увы, в ней ничего не оказалось. Чернова тут же задёргалась, попыталась сесть, а потом всё-таки уселась, преодолев легкое, скорей недоумённое сопротивление женщины, привставшей, а потом и распрямившейся возле устеленной шкурами лежанки. Но, рассмотрев испуганный, мечущийся взгляд Дарьи, она с пониманием усмехнулась, что-то спросила и ткнула пальцам в полочку на стене.

Артефакт лежал там, на расстоянии вытянутой руки. Так что землянка не удержалась, схватила его и намертво зажала в ладони.

Хозяйка обители улыбнулась, пожала плечами и заговорила вновь. Похоже, стала интересоваться у потеряшки: кто она такая и как попала в лес. Вот тогда и стало понятно окончательно, что языки разнятся от всех известных Дарье Андреевне и с наскока освоить местный язык будет непросто. Тем не менее, на полчаса она окунулась в общение с помощью жестов, простейших звуков и мимики, попутно рассматривала помещение, обстановку, женщину и себя.

Сама оказалась голой и весьма симпатичной, без явных внешних изъянов. Крови или следов укуса удава не наблюдалось. Прежние одежды были сняты и развешаны над печкой, похожей на буржуйку. В свои годы Чернова уже давно не стеснялась наготы.

Женщина выглядела на тридцать «с хвостиком». Лицо скорей строгое и надменное, чем приветливое. Но зато с правильными чертами, можно сказать, что красивое. Волосы аккуратно заплетены в две косы и уложены в высокую причёску. Из одежды – короткие брюки чуть ниже колена, меховые тапочки на босу ногу, какой-то излишне смелый топик из льна, не закрывающий живот, и меховая безрукавка поверх него.

Обстановка была сходна с убранством охотничьих домиков, заимок или промысловиков пушниной. На полу, на стенах, на лежанке и на нескольких скамьях лежали шикарные шкуры с длинным густым мехом. Видны громоздкие сундуки, два стола, широкая и плоская буржуйка, дверца которой оставалась открыта. Горящие дрова давали освещение всей комнате, со сторонами примерно три на пять метров. Причём одна стена выглядела тонкой и хлипкой, с куском толстого полотна вместо двери. Скорей всего там кухня или кладовая. Потому что вторая дверь на другой стене казалась массивной и прикрывалась шкурами.

Ощущалось, что вся постройка частенько покачивается. За стенами скрипят стволы и шуршат ветки, гудит разбушевавшаяся вьюга. Скорей всего недавняя метель только разгулялась и не собиралась затихать.

«Значит, я в лесу, – рассуждала землянка, не прекращая общения. – Скорей всего, в той избушке, что увидела вверху. От удава меня спасли… Неясно только, кто и как… И как меня втащили наверх?.. Но и это сейчас не важно… Главное начать обучение местному языку и как-то деликатно напроситься на угощение… Иначе умру».

Что может быть деликатней, чем понятным жестом показать: «Очень хочу пить»? Вот она и показала. Хозяйка сразу спохватилась и вскоре принесла из кухни кувшин с каким-то травяным отваром. Налила его в красивую фаянсовую кружку, и пока гостья утоляла жажду, вполне понятно поинтересовалась:

– А есть хочешь?

Дарья так закивала головой, что чуть питьё не расплескала. Она справедливо подозревала, что доставшееся ей тело не кормлено как минимум сутки. А то и двое.

Как ни странно, обильного угощения ей не досталось. А может, у хозяйки ничего больше и не было? Но подала она гостье на тарелке кусок распаренного овоща, напоминающего репу, ломоть хлеба и жалкий кусочек сыра, который можно было легко спрятать за щёку. Так что ничего больше не оставалось, как продолжать попытки объясниться, познакомиться, выучить первые слова и при этом по крохе поглощать предоставленное угощение. Голод это ни капельки не утолило, но хоть как-то успокоило сжимающийся в спазмах желудок.

Женщину звали Саигава. И она являлась не то хозяйкой зубро-мамонтов, не то их пастушкой. Так же, по её настойчивому утверждению, ей принадлежал и золотой удав, у которого имелось личное имя: Дончи. Причём Саигава довольно доходчиво показала, как именно использует своего монстра для охраны и выпаса стада, для доставки нужных веток для прокорма, и в виде банального… лифта. Ошибиться было нельзя: Дончи попросту хватал гостя или гостью своей устрашающей пастью и легко поднимал на платформу из брёвен.

Мало того! Всё тот же Дончи ещё и охотился для своей хозяйки и занимался сбором овощей, фруктов и даже некоторых трав.

Почему Саигава живет здесь одна, Чернову пока мало интересовало. А вот по поводу имени собственного она изрядно поспорила. Вначале она и не поняла, почему к ней уверенно обращаются словом «Жармин». Предположила, что это может быть что угодно, хоть «девушка», хоть «незнакомка». И несколько раз на все лады попыталась утверждать:

– Дарья! Меня зовут Дарья.