Скандал в вампирском семействе

– В таком виде?

– А что? – Макс с явным недоумением оглядел джинсы дизайнерского происхождения и жизнерадостную водолазку в желто-серую полоску.

– Да тебя в таком прикиде даже за ворота кладбища не пустят! – раскритиковала я. – Черные джинсы и черная футболка найдутся?

– Только дома.

– Вот и отлично, заедем к тебе, переоденешься. Жди меня!

Я бегом припустила в свою комнату и принялась перетряхивать гардероб. Что ж, в том, что я живу с родителями, есть свои плюсы. Далеко и ходить не пришлось!

Удобно устроились предки: наш шикарный московский особняк девятнадцатого века удачно выкупили во время перестройки, сдали в аренду частному мужскому клубу и теперь живут, не зная забот. Вы хоть представляете, сколько может стоить аренда старинного особняка в центре Москвы? А самое забавное в этой истории, что родители даже переезжать никуда не стали – переместились под землю, в комфортабельный бункер, построенный по подобию убежища Сталина. На его сооружение, кстати, ушла половина прабабушкиных бриллиантов. Само собой, ни администрация клуба, ни его посетители знать не знают, что под полом здания живет семейство вампиров. Проектировщик нашего убежища в качестве благодарности получил от отца укус вечности и уже как лет десять живет в Лондоне – тамошний туманный климат пришелся ему весьма по душе. А строители, воплощавшие проект в жизнь, после завершения работ уже никому ничего поведать не могли. Родители позаботились о том, чтобы о нашем жилище не было известно ни одной живой душе. Хорошо замаскированный вход в бункер находится в подвале жилого дома по соседству, а поскольку стены нашего укрытия мы покидаем глубокой ночью, то и разоблачение со стороны жильцов нам не грозит.

В бункере двадцать комнат, и у каждого из родственников есть своя собственная. Однако постоянно здесь живут только родители, а также бабушка, Инна и я – одиночки среди семейных пар. У всех остальных есть городские квартиры в обычных домах. Никита с Камиллой, в силу своей публичности, боятся, что журналисты разнюхают про бункер, поэтому ночуют в своих апартаментах на двадцатом этаже новомодной высотки. Рафаэль по ночам пропадает в своей полуподвальной студии, а Тамара ждет его в квартире по соседству и приглядывает, чтобы муж не увлекся какой-нибудь хорошенькой живой натурщицей. Хуже нет, чем вампиру влюбиться в человека: пока взвесишь все за и против, пока соберешься с духом, пока решишь признаться ему в своих чувствах – глядь, а возлюбленный уже на пенсии. Шучу, конечно. На самом деле влюбиться в человека – самая большая глупость, которую только может совершить столетний вампир. Вера и Виктор живут через дорогу от своего ночного клуба. Инна уступила двушку на Кутузовском проспекте Максу и Маше после свадьбы, пока те делают ремонт в своей квартире в новостройке. А я не видела смысла в отдельной квартире. Да, поучения Лидии порой утомляют, зато семья рядом и я не чувствую себя одинокой. К тому же мне нравилось жить в комфортных условиях под землей.

Нашла! Черную кружевную блузку в последний раз надевала лет пятьдесят назад – надо же, я думала, что давно ее выбросила. Какой только винтаж не сыщешь на полках моего безразмерного шкафа! К блузке прекрасно подойдет пышная черная юбка из свежей коллекции Стеллы Маккартни. Так, теперь черные чулки и высокие сапоги на устойчивом каблуке – чтобы было легче месить кладбищенскую глину.

Блондинка в черном, которую отразило зеркало, могла бы выиграть конкурс на лучший готический костюм… если бы не была блондинкой! Придется идти на поклон к Лидии.

На минуту я задержалась у шкатулки с драгоценностями, перетрясла кольца и браслеты, но так и не нашла ничего, подходящего под мой новый образ. В сочетании с черной одеждой хорошо бы смотрелся браслет работы Фаберже с крупными кроваво-винными рубинами, который родители подарили мне по случаю окончания гимназии, но позже я его потеряла, о чем до сих пор жалею. Браслет был одним из лучших творений знаменитого ювелира и был изготовлен в единственном экземпляре по дизайну Лидии. Время от времени я просматриваю новости о продаже драгоценностей Фаберже в надежде, что браслет всплывет где-нибудь на аукционе Кристис. Но пока без результатов. Ладно, чтобы произвести впечатление на готов, хватит и старинного кольца, с которым я не расстаюсь со дня превращения. При случае могу сочинить для романтически настроенных готов сказку, что кольцо принадлежало моей прабабке и было подарено трагически погибшим возлюбленным. А теперь последний штрих.

Я выбежала в коридор, промчалась мимо скучающего Макса, глаза которого округлились при виде моего наряда, и поскреблась в дверь матери.

– Лидия, одолжишь тот черный парик, в котором ты изображала Белоснежку на прошлый Хэллоуин?

По семейной традиции, на Хэллоуин мы рядимся персонажами из сказок, пьем кровь с коньяком и читаем вслух Шарля Перро и братьев Гримм. Из Лидии в том году получилась прелестная Белоснежка, Инна была русалочкой, а я Золушкой – до ее превращения в принцессу. То есть в лохмотьях, с сажей на щеках и половой тряпкой на голове. Макс заявил тогда, что мой костюм – лучший из всех. Я вернула ему комплимент: племянник проявил фантазию, нарядившись в черный комбинезон, поверх которого фосфоресцирующей краской был нарисован скелет, и изображал Кощея. Лидия при виде нас даже на миг потеряла самообладание: у нее так потешно вытянулось лицо, что румяна в форме яблочек на скулах стали похожи на огурцы.

На этот раз Лидия, смерив меня оценивающим взглядом с головы до ног, процедила с неизменной улыбкой, отрепетированной на сотнях балов ее юности:

– Краше в гроб кладут.

– Надеюсь, это комплимент? – мило улыбнулась в ответ я.

Лидия, на мое счастье, препираться не стала, а подошла к шкафу-купе и, безошибочно открыв один из ящиков, достала оттуда парик. А я, взглянув на аккуратно разложенное по полочкам белье, только вздохнула. Интересно, в кого я такая растеряша и разгильдяйка? У меня в гардеробной такой беспорядок, что на поиски нужной вещи порой уходит полночи. Зато Лидия всегда знает, где у нее что лежит, будь то маскарадный костюм с прошлого года или томик с автографом Ахматовой, который она в последний раз раскрывала полвека назад.

Я безропотно подставила голову, давая Лидии натянуть на меня парик и тщательно его расчесать.

– Ну вот, – одобрительно заключила она. – Совсем другое дело. Невеста Дракулы собственной персоной.

– Я тебя тоже люблю, мамочка! – Я клюнула ее в щеку и торопливо вымелась в коридор.

Макс при виде меня аж отшатнулся.

– Что, хороша? – Я весело клацнула собственными клыками и провела рукой по черным локонам. – Вот такая я добрая Белоснежка.

– Ты сейчас похожа на героиню «Семейки Адамс», – пробурчал племянник, глядя на меня исподлобья. Так отец смотрит на непутевую дочь, которая впервые собралась на школьную дискотеку: вдвое укоротила юбку и накрасилась самой яркой маминой помадой. Кажется, Макс забыл, что я, как-никак, его прапрапрабабушка!

– Вот и превосходно. Значит, за свою сойду! А теперь поехали к тебе за черной футболкой и черными джинсами. – Я потянула его к выходу.

– Подожди, а ты так не замерзнешь? – Он критично взглянул на тонкую кружевную блузку. – Вообще-то там прохладно.

– Не замерзну, – холодно усмехнулась я. Забота племянника меня развеселила. – Но хорошо, что напомнил.

Я сдернула плащ с вешалки в прихожей. С точки зрения тепла в нем нет никакой необходимости – я могу спокойно гулять по улице даже в январский мороз. Но чтобы не возбуждать подозрений у готов, лучше накину плащ.

– Только Маше ни слова! – напутствовала я его уже в машине, когда мы подъезжали. – Переоденешься – и быстро назад.

Когда Макс появился из подъезда пятнадцать минут спустя, я пожалела, что не могла проследить за его снаряжением. На его черной футболке, видневшейся из-под расстегнутой куртки, во всю грудь красовался жизнерадостный желтый смайлик. Ох, горе мне с ним!

– Что, другой футболки не нашел? – накинулась на него я, как только он сел за руль.

– Другая черная футболка у меня из Таиланда, – принялся оправдываться он. – На ней буддистский храм изображен. Вдруг для готов это как красная тряпка для быка?

– Ничего хуже такого смайла для них и быть не может! – простонала я.

– О’кей. Я переоденусь в майку с Таиландом? – Макс был готов на все, лишь бы отсрочить нашу поездку на кладбище. И я его понимаю. Племянник хоть и не робкого десятка, а приятного в прогулке между надгробиями мало.

– Сиди уж, – остановила его я. Но не удержалась и ехидно уточнила: – Может, у нее еще надпись на спине: «Жизнь прекрасна»?

– Неа, – широко ухмыльнулся Макс. – Там написано: «Улыбайтесь, люди любят идиотов».

Я молча закатила глаза и, наклонившись к племяннику, резко дернула молнию на его ветровке, задраивая ее до самой шеи.

– И только попробуй ее расстегнуть! – пригрозила я. – Все дело завалишь!

– Ты говоришь не как Белоснежка, а как разбойница из «Снежной королевы», – вконец развеселился он.

– Макс! – рассердилась я. – Перестань лыбиться, как идиот! Иначе готы тебя покусают. Их образ жизни – мировая скорбь и вселенская депрессия.

– Да ты что? – натурально удивился Макс. – Они это что, серьезно? Или прикалываются?

– Какие уж тут шутки! – Я строго дернула его за рукав, пресекая веселье. – Сам увидишь! Поэтому сотри с лица свои улыбки, забудь про свои шуточки и лучше откуси себе язык, чем дай смешку сорваться с твоих губ!

– Звучит жутко. – Макс принял напускной скорбный вид.

– Сойдет, – одобрила я. – А теперь поехали, а то нас уже заждались.

2

Кротовское кладбище отличалось своим древним происхождением. Большинству могил было больше ста лет: имена и даты жизни на покосившихся надгробиях наполовину стерлись, а дорожки, ведущие к ограде, поросли бурьяном. Уже не осталось на свете никого, кто помнил обитателей этих захоронений и приходил ухаживать за их могилами.

А ведь многие из тех, чьи кости давно сгнили в этой земле, были моими ровесниками и родились в то же время, что и я. Девушки носили изысканные платья от Надежды Ламановой и чулки под цвет туфель; собираясь на бал, записывали кавалеров для мазурки и вальса в специальную книжечку и прикалывали к прическе живые цветы; переписывали в альбомы стихотворения Блока и Волошина и мечтали прожить долгую и счастливую жизнь. Юноши сами писали стихи, мечтая превзойти популярность современных поэтов, влюблялись в грациозных балерин и жаждали военных подвигов. И никто из них не задумывался о том, что совсем скоро грянет революция, которую многие не переживут, а через сто лет на их заброшенных могилах будут появляться только сборища странных молодых людей – новых декадентов, именующих себя готами.

– Смотри-ка, Мурашкина Евлампия Ефимовна, твоя ровесница, Лизка, – не замечая моего мрачного настроения, окликнул Макс, указывая на одну из неухоженных могил. Буквы на потемневшем надгробии были белыми, и в свете полной луны их было видно даже Максу с его не отличающимся остротой человеческим зрением. С надгробия смотрела выцветшая карточка изможденной старухи в платке. Наверняка она умерла после тяжелой затяжной болезни, чувствуя себя обузой своим детям и поторапливая смерть.

– Макс, – я досадливо поморщилась, – думай хоть иногда, что говоришь!

– Ой, прости. – Он смутился, осознав свою бестактность.