Метресса фаворита (сборник)

– Да, получила, но я взяла их по просьбе маменьки, ей были деньги очень нужны… – едва сдерживая слезы, с достоинством ответствовала Наталья Федоровна.

– Женщина, состоящая на содержании тайной полиции, не может более оставаться у меня в доме. Извольте убираться куда хотите! Даю вам час на сборы, и чтобы духу вашего у меня не пахло!

Вот и вся история брака. С тех пор Наталья Федоровна Аракчеева проживала в своем поместье Липные Горки в Тихвинском уезде Новгородской губернии. Впрочем, проживала ли? Последнее следовало проверить. Конечно, Наталья Федоровна запомнилась Псковитинову голубоглазым ангелом, но, что, если Аракчеев был прав и эта с виду невинная женщина находилась при нем в качестве тайного агента? Впрочем, кто сказал, что в свете причина разрыва была названа верно? Аракчеев не так глуп, чтобы признаваться, что жена покинула его, скажем, застав в постели с Минкиной, или, еще хуже, ради какого-нибудь смазливого унтера. А саму Наталью Федоровну, как известно, никто о причинах ухода от мужа не спрашивал. Так что совершенно не исключено, что графом спешно был измыслен весь этот шпионский роман. История в наших местах редкостная, необычная, и, естественно, слух моментально пошел в народ, день ото дня обрастая новыми шокирующими подробностями.

Тем не менее в качестве подозреваемой в смерти Минкиной Наталья Федоровна должна была занимать одну из первых строчек. Ведь если отбросить шпионские бредни и посмотреть на ситуацию с другой стороны, Наталья Федоровна – не робкая уездная барышня, а дочь генерала. Судя по рассказу Аракчеева, имеет знакомых в высших полицейских кругах столицы и бог знает, где еще. Несмотря на венчание, Алексей Андреевич не уволил Минкину, а стало быть, рано или поздно молодая супруга была вынуждена встретиться с соперницей. Потому что одно дело, когда за мужем числятся грехи в прошлом, и совсем другое, если его бывшая возлюбленная продолжает находиться с ним чуть ли не под одной крышей. Наталья Федоровна должна была возненавидеть наглую цыганку и всячески желать ей смерти. Конечно, прошло восемнадцать лет, и, скорее всего, Аракчеева живет себе в уединении, давно позабыв о своем неудачном замужестве. Но, с другой стороны, что, если в завещании Алексея Андреевича она все еще вписана как основная наследница? Что, если после смерти Аракчеева экс-супруга наследует все его имущество? В этом случае ей было бы выгодно, уничтожив Минкину, подвигнуть бывшего муженька к краю пропасти, чтобы потом…

Нет, не стоит забегать так далеко вперед. Тем более что одно дело, если бы она наняла убийцу сразу же после того, как муж выставил ее из дома, в сердцах чего ни совершают. Но реально поверить, что воспитанная, богобоязненная женщина способна ждать возмездия восемнадцать лет… Нет. Хотя проверить все же придется. Как минимум посмотреть завещание.

Александр Иванович записал имя аракчеевской жены в блокнот и принялся думать. Вот уже час как он сидел в своей коляске и ехал в сторону Грузино. На самом деле следовало, конечно, вернуться в Новгород, расспросить содержателя сиротского приюта относительно обстоятельств поступления к ним ребенка Дарьи Константиновой, но это уже в другой раз. Жеребцов и так, наверное, уже места себе не находит. А и вправду, на какое такое место в расследовании может претендовать новгородский гражданский губернатор? Что ему там делать? Чем конкретным он, с его, с позволения сказать, познаниями, может помочь следствию?

За окном тянулись, словно раскрашенные ради не пойми какого-то праздника, луга: розовые островки иван-чая, соседствовали с синими люпинами и желтой куриной слепотой. Картину как бы подчеркивали торчащие из придорожной канавы коричневые головки камышей.

На подъезде к Грузино их встречала небольшая группа всадников, среди которых Псковитинов тот час узнал Фёдора Карловича фон Фрикена[22 - Фрикен (Фринкен) Федор Карлович (1780–1849), начал службу унтер-офицером; в 1811 г. майор, командир Старорусской резервной бригады, в 1812 г. формировал резервный батальон гренадерского графа Аракчеева полка; принимал участие в сражениях при Кульме и Лейпциге. Со второй половины 1810-х гг. на службе в Новгородских военных поселениях: в 1818 г. подполковник, командир поселенного батальона гренадерского графа Аракчеева полка, с 1819 г. полковник, командир того же полка; генерал-майор и бригадный командир 1-й гренадерской бригады (с 1828 г.).], с которым в последние годы то и дело пересекался по служебной надобности и раза три даже играл в карты. Тот спешился, поспешив в сторону коляски Александра Ивановича.

– Что же вы так запаздываете, душа моя?! – заговорил он, с чувством пожимая руку следователю. – Час уже как за вами выслали.

– Час полковник?! – нахмурился Псковитинов.

– Да я и сам с величайшей радостью из этого дома умалишенных давно бы сбежал. – Аракчеев вешается, Жеребцов на всех кидается, бабы орут, труп «благоухает», хорошо хоть подозреваемых успел в местном карцере запереть, не то мертвецов бы теперь прибавилось.

– Все так плохо? – Псковитинов неприязненно повел плечами. – Может, сядете в мою карету, по дороге и расскажете?

– С превеликим удовольствием. – Фор Фрикен отдал поводья подоспевшему молодому офицеру и устроился рядом со следователем.

– Когда Алексей Андреевич узнал о смерти своей домоправительницы?

Они проезжали мимо хорошеньких чистеньких домиков построенных на манер немецких коттеджей с ухоженными садиками в цветах и добротными хозяйственными пристройками. Желтое здание местной почты выглядело только вчера покрашенным, дороги в Грузино оказались на удивление ровными и ухоженными. Основная дорога, по которой ездили экипажи, обрамлялась аккуратным каменным бортиком, дорожки, ведущие к домам, по краям были выложены одинаковыми по размеру камешками. И, что удивительно для деревни, нигде не наблюдалось привычных глазу куч навоза.

Рассказывали, будто крестьянам вменяется в обязанность следить за порядком, во дворах этим занимались обычно маленькие и не способные к иному труду дети, что же до общих дорог, то тут каждому хозяину отводился небольшой участок, за которым тот должен был следить. Чистить придорожные канавы, если таковые имелись, подметать и, если нужно, выравнивать дорогу. Прогуливающийся в свободное время по любимому Грузино граф мог одарить хозяйку или метущего дорожки ребятенка пятачком, а мог и приказать высечь неряху за небрежение приказом. К слову, нередко, его сиятельство бродил по любимой вотчине, переодевшись и загримировавшись, так что его было сложно узнать. В таком виде он мог зайти в трактир, где пил чай, слушал разговоры, иногда подтрунивая над любимым делом Аракчеева – посадкой вдоль дорог березовых аллей, или его страстью к чистоте и порядку. Но если местные отлично знали, что шутить на такие опасные темы не следует, пришлые да заезжие нет-нет, да и попадались на удочку хитрого графа.

– Рассказываю все по порядку. – Полковник задумался. – В общем, так. На десятое сентября была запланирована инспекционная поездка по поселениям нашего военного округа. Алексей Андреевич запланировал на все про все неделю. Сам выехал, естественно, еще девятого, вы знаете его пунктуальность.

Псковитинов кивнул, автоматически отмечая широкое в боках здание ресторана с двумя похожими на слоновые ноги колоннами и вывеской с пирующим толстяком.

– Ровно в десять утра мы встречали его в первом обозначенном в распоряжении пункте, в трехстах верстах от Грузино. Ну а там сами знаете, как это у нас бывает: туда цемент не довезли, сюда кирпич не тот поставили… там плотник запил, там… Ну, в общем, ясно. Всем строителям строгий выговор, а инженерного капитана Симкова[23 - Симков. Известен по воспоминаниям о Новгородских военных поселениях 1822–1826 гг. А. К. Гриббе.], отвечающего за строительство, и всю его команду плотников, каменщиков, землекопов – на гауптвахту. Шагом марш!

Они как были в рабочей одежде, так и потопали в указанном направлении, но Алексей Андреевич их через минуты полторы догнал и, ругая всю дорогу последними словами, лично проводил на гауптвахту, сам запустил в камеру, сам запер замок, а ключи с собой же и прихватил. Представляете, они и теперь там сидят, и никто в камеру войти не смеет. Потому как нарушить приказ – значит, самому под суд пойти.

– А зачем он ключи-то с собой забрал? – остановил полковника Псковитинов.

– Знамое дело зачем… – фыркнул тот в усы. – Стало быть, собирался по окончании проверки вернуться и еще раз личное внушение произвесть. Большой ревнитель Алексей Андреевич в плане всевозможных административных порицаний. Мало ему произвести следственное разбирательство и вынести справедливый приговор. Он все лично должен проверить, коли сидят штрафники на гауптвахте – то как сидят? И не режутся ли в карты, «опаснейшие» преступники? Если приказал пороть, лично стоит и за работой экзекуторов доглядывает. Вот и с Симкова так или иначе собирался если не семь шкур содрать, то по крайней мере душу говорильней своей вытрясти.

– Вижу, не шибко-то вы любите своего непосредственного начальника, – невольно съязвил Александр Иванович.

– Не люблю. Уже и рапорт, по всей форме составленный, в столе лежит, по окончании проверки собирался подать, да вот как все обернулось, не до пустяков нынче.

– Я понимаю, но что же дальше? Когда Алексей Андреевич узнал печальную новость?

– Да, почитай, сразу же, как довел бедоносцев наших до гауптвахты. Еще внушение не окончил, как прискакивает Иван Шишкин[24 - Шишкин Иван – староста села Грузино. Известен по воспоминаниям о Новгородских военных поселениях 1822–1826 гг. А. К. Гриббе.] – общинный, стало быть, голова села Грузино. Лошадь в пене, сам в поту и дорожной пыли, в общем, понятно, что-то приключилось.

Но подъехал не прямо к природному своему господину, как бы это любой другой честный человек сделал, бухнулся бы в ноги и заголосил на всю ивановскую «караул, зарезали!». Так нет же, подъехать подъехал, но не по дороге, а как бы сызбоку, за недостроенным зданием почты лошаденку привязал – и тихой сапой к нашей честной компании, адъютанта моего подозвал и попросил встречи со мной, но так, чтобы Аракчеев, не дай бог, ничего не заподозрил. У Алексея Андреевича нрав-то, кипяток. Если что, и собственноручно прибить может, даром что его превосходительство. Думал, шельма, что коли я полковничьего чину, то генерала не испужаюсь. Но я тоже ничего такого Алексею Андреевичу говорить не стал, а то время жаркое, из-за происшествия со строителями он и так уже только что не закипает, сообщи я ему об убийстве, у него, еще чего доброго, удар бы приключился. Так что я подошел к Алексею Андреевичу и, соблюдая наружное спокойствие, сказал ему, мол, Настасья Федоровна нездорова. Соврал, каюсь, но да вы бы как на моем месте поступили?

– Понятно, продолжайте.

– В общем, я ему только о болезни сказал, не заикнулся даже, что недуг серьезен, а он из красного вдруг сделался белым, точно покойник, как затрясется всем телом, точно его холод могильный прошибает, а потом и того хуже, рыдать в голос начал!

– Действительно, странно. – Псковитинов внезапно вспомнил, как лично ему сообщили о болезни дочери, да обеспокоился, волновался, лошадь чуть до смерти не загнал, пока домой летел, но чтобы так!

– Потом сели в карету и велели гнать. Ну и мы все, разумеется, тоже с ним, куда денешься-то? Доктор с нами был, Миллер[25 - Миллер Карл Павлович (Фридрих Карл) (2 июня 1788 г., Артерн на Унструте, Саксония – 12 апреля 1853 г., С.-Петербург) – военный врач, действительный статский советник.], вы скоро его увидите, он первым труп осмотрел, только дворовые Аракчеева к нашему приезду уже, почитай, все следы уничтожили, в порядок дом приводя.

– Канальство! – Псковитинов был вне себя от ярости. – Что дальше?

– На подъезде к селу, ну почти там, где я вас встретил, попался нам капитан пионерного[26 - Саперного.] отряда Путятин, что как раз из села выезжал. Аракчеев его узнал, велел остановиться и вприпрыжку к нему: «Как Настасья Федоровна?! Что слышно?! Чем больна?! Какая помощь может понадобиться?!» А тот ему с удивлением: «Не нужно никакой помощи, ваше сиятельство, голова осталась на одной только кожице».

Аракчеев как стоял, так на землю и грохнулся. Упал и биться начал, пена изо рта, глаза выпучены, лицо черное. Орет: «И меня убейте, с ней во гроб положите, жизни без нее нет!»

Насилу доктор его откачал. Какие-то капли в рот влил, а после мы его уже в карету на руках перенесли и дальше поехали.

Экипаж Псковитинова на секунду остановился у ограды господского дома, и тут же дежурный будочник отворил ворота, дабы гости могли въехать. Документы не досматривали, скорее всего, дежурный прекрасно знал, за кем поехал фон Фрикен.

Никогда прежде не бывавший у Аракчеева, Александр Иванович с любопытством оглядывал двухэтажный каменный особняк с высокими окнами. Дому было лет десять или около того, но, судя по газете, выпускавшейся в типографии губернского правления, здесь много раз бывал государь[27 - Имеется в виду Александр I.], часто гостили министры и иностранные послы. Карета остановилась у высокого каменного крыльца, по обеим сторонам которого игрались с каменными шарами два черных льва. Пристроившись возле правого царя зверей, согбенный старец в темной, потертой на локтях ливрее торопливо кланялся гостям, знаками приглашая их пройти в дом. Должно быть, старые ноги плохо слушались аракчеевского дворецкого, во всяком случае, тот не поспешил встретить гостей у нижней ступеньки, дабы со всем почетом препроводить их к своему господину.

– Ну, как барин? – Фон Фрикен дружелюбно потрепал старинушку по плечу, и тот услужливо затряс головой с неопрятными бакенбардами.

– Держится, но плохо… как бы он того, не дай бог, уж вы бы его надолго не оставляли, Федор Карлович. – Так убивается. Сил нет смотреть.

– Ничего, Агафон, вот следователь из самого Новгорода по приказанию его сиятельства пожаловал, он во всем разберется.

– Пущай следователь разбирается, но и ты, батюшка, уж не отходи от Лексея Андреевича. Он ведь ужас какой сильный. А что губернатор этот надутый или докторишка плюгавенький? Случись что, ведь не удержат.

– Докторишка только что дал Алексею Андреевичу капли и уложил его спать. Так что какое-то время можешь отдохнуть, любезный. – Вышедший из дома вслед за дворецким седовласый приятный господин в мундире военного врача, с чувством пожал руку Псковитинову. – Разрешите рекомендоваться, Миллер Карл Павлович, ближайший сосед Алексея Андреевича и ваш всепокорнейший слуга. Особым распоряжением приписан к ревизионной комиссии по военным поселениям.

– Как я понимаю, вы первым осмотрели труп? – перешел к делу Александр Иванович, когда за спиной его неожиданно возник, должно быть, выйдя из-под тени посаженных еще при Александре Меншикове дубов губернатор Дмитрий Сергеевич Жеребцов. Переселившись в эти места и разбив на свой вкус парк, Аракчеев оставил дубы, которые архитектор умудрился вписать в общий ансамбль таким образом, что они стали чуть ли не главной изюминкой всего садово-паркового комплекса.

– И где это вы, господин следователь, гулять изволите?! – враждебно начал Жеребцов, багровея лицом. Сильно выгоревшие волосы Дмитрия Сергеевича растрепались на ветру и теперь стояли наподобие хохолка экзотической птицы какаду. Сходство добавляли огромный с горбинкой нос и непривычные в этих краях, да и вообще где бы то ни было, синие круглые солнцезащитные очки.

– Прибыв из служебной командировки, был тотчас откомандирован по вашему личному приказу в Грузино, – спокойно выговорил Псковитинов, буравя ненавистные стекляшки злобным взглядом. – По дороге заехал к Петру Петровичу Корытникову, дабы получить от него разъяснения относительно дел, связанных с особой госпожи Шумской. Вы знаете, о чем я. – Последняя фраза была произнесена с вызовом.

– А кто уполномочивал вас заниматься делами давно мной закрытыми? Да еще и обсуждать их с человеком, не состоящим ныне на государственной службе?! Да я вас самого под суд за такое самовольство!

В этот момент Агафон охнул и на трясущихся ногах кинулся к дверям поддержать стоявшего там и, как казалось, готового грохнуться в обморок, пересчитав при этом все ступеньки, Аракчеева. На Алексее Андреевиче был красный длинный халат, накинутый на манер плаща поверх батистовой, не первой свежести, сорочки. Судя по глазам, снотворное уже начало действовать, но Аракчеев все-таки нашел в себе силы подняться и выйти навстречу следователю.

– Здравствуйте, ваше сиятельство. Примите самые искренние соболезнования по поводу кончины вашей домоправительницы. – Псковитинов низко, но с достоинством поклонился Аракчееву. – Разрешите рекомендоваться, Александр Иванович Псковитинов, старший следователь Уголовной палаты Новгорода. – После чего обернулся к Жеребцову и, как ни в чем не бывало, продолжил начатый разговор:

– Я был вынужден, теряя время, ехать к Корытникову, потому как вы, закрыв дела об утоплении Синицина и о похищении ребенка Дарьи Константиновой, должно быть, позабыли отправить документы в архив. Мне же эти дела были необходимы для того, чтобы выяснить, а не имел ли кто зуб на покойницу.

– Настасью Федоровну убили мои дворовые люди. Их и следует судить, – выдавил из себя Аракчеев, вцепившись в плечо Агафона, доктор Миллер поддерживал его с другой стороны.