Ярость

– Я просто хочу сначала заглянуть к Белле. – Он подошел к Таре и остановился за ее спиной.

Они серьезно посмотрели друг на друга в зеркало.

– Что с нами происходит, Тара? – мягко спросил Шаса.

– Не знаю, о чем ты, дорогой, – откликнулась она, но тут же опустила взгляд и старательно поправила лиф своего платья.

– Увидимся внизу, – сказал он. – Не задерживайся и не ссорься с Литлтоном. Он важный человек, и он любит женщин.

Когда за Шасой закрылась дверь, Тара мгновение-другое смотрела на нее, а потом вслух повторила вопрос мужа:

– Что с нами происходит? Вообще-то, все довольно просто. Я выросла, и мне надоели все те банальности, которыми ты заполняешь свою жизнь.

По пути вниз она заглянула к детям. Изабелла уже спала, уткнувшись лицом в плюшевого медведя. Тара спасла дочь от удушения и отправилась в комнаты мальчиков. Только Майкл все еще не спал. Он читал.

– Гаси свет! – приказала она.

– О мама, только до конца главы!

– Гаси!

– Ну до конца страницы!

– Гаси, я сказала! – И она нежно поцеловала его.

На верхней площадке лестницы она сделала глубокий вдох, как ныряльщик на трамплине, лучезарно улыбнулась и спустилась в голубую гостиную, где первые гости уже потягивали шерри.

Лорд Литлтон оказался куда интереснее, чем она ожидала, – высокий, седовласый и добродушный.

– Вы охотитесь? – спросила она при первой же возможности.

– Не выношу вида крови, дорогая.

– Ездите верхом?

– Лошади? – Он фыркнул. – Проклятые глупые животные!

– Думаю, мы с вами можем стать хорошими друзьями, – сказала Тара.

В Вельтевредене было множество комнат, не нравившихся Таре; особенно она ненавидела столовую, в которой висели головы зверей, давно убитых Шасой, – они таращились со стен стеклянными глазами. Этим вечером она рискнула усадить Молли по другую сторону от Литлтона, и уже через несколько минут та заставила его безудержно хохотать.

Когда дамы оставили мужчин с портвейном и кубинскими сигарами и перешли в дамскую гостиную, Молли отвела Тару в сторонку, переполненная восторгом.

– Я весь вечер просто умирала от желания остаться с тобой наедине! – зашептала она. – Ни за что не угадаешь, кто прямо сейчас находится в Кейптауне!

– Так скажи!

– Секретарь Африканского национального конгресса, вот кто! Мозес Гама, вот кто!

Тара, застыв на месте и побледнев, уставилась на нее.

– Он приедет к нам домой, хочет поговорить, соберется небольшая группа. Я его пригласила, и он специально просил, чтобы ты тоже присутствовала. Я и не знала, что вы знакомы.

– Я с ним встречалась только один раз… Нет, дважды, – поправила себя Тара.

– Ты можешь прийти? – настаивала Молли. – И как ты понимаешь, будет лучше, если Шаса ничего не узнает.

– Когда?

– В субботу вечером, в восемь.

– Шаса как раз уедет. Я приду, – ответила Тара. – Ни за что на свете не пропустила бы такого.

Шон Кортни был ярым приверженцем своей подготовительной школы для мальчиков Западной[3 - Имеется в виду Западно-Капская провинция.] провинции, или школы Мокрых Щенков, как ее называли. Быстрый и сильный, он лишний раз пронес мяч за голевую черту в игре в регби против школьной команды Рондебоша, лично добыв победу, в то время как его отец и двое младших братьев следили за игрой с боковой линии поля, подбадривая криками юного игрока.

Когда прозвучал финальный свисток, Шаса задержался лишь настолько, чтобы поздравить сына, с усилием сдерживаясь, чтобы не обнять вспотевшего ухмыляющегося подростка с пятнами от травы на белых шортах и ободранным коленом. Такое проявление чувств на глазах сверстников Шона могло унизить мальчика. Вместо этого они просто пожали друг другу руки.

– Хорошая игра, приятель. Я тобой горжусь, – сказал Шаса. – Извини за выходные, но я все исправлю.

Хотя Шаса искренне выражал сыну сожаление за то, что вынужден отсутствовать в выходные, но по дороге к аэродрому в Янгсфилде ощущал небывалый подъем духа. Дикки, его механик, уже вывел самолет из ангара на бетонированную площадку.

Шаса вышел из «ягуара» и остановился, сунув руки в карманы, с сигаретой в углу рта, с восхищением глядя на элегантную машину. Это был военный бомбардировщик «Москит DH98». Шаса купил его на одной из распродаж Королевского воздушного флота на аэродроме Биггин-Хилл и полностью отремонтировал с помощью опытных мастеров фирмы «Де Хэвиленд». Он даже заставил их переклеить все фанерные конструкции новейшим эпоксидным клеем «Аралдит». Изначальный «Родукс» показал свою ненадежность в условиях тропиков. Избавленный от вооружения и всех военных приспособлений, «москит» тем не менее выглядел грозно. Даже компания Кортни не могла бы себе позволить новый гражданский реактивный самолет, но этот был следующим в ряду наилучших.

Прекрасная машина присела на площадке, как сокол, который вот-вот взмахнет крыльями; сдвоенные моторы «роллс-ройс-мерлин» были готовы ожить и унести ее в синеву неба. Голубой был ее цветом, небесно-голубой и серебристый; самолет сиял на ярком солнце Кейптауна, а на фюзеляже, где некогда красовался символ Королевских воздушных сил, теперь находился логотип компании Кортни – стилизованный серебряный алмаз с первыми буквами названия компании.

– Как левый индуктор? – требовательно спросил Шаса у механика, который не спеша подошел к нему.

Маленький мужчина в замасленном комбинезоне возмутился.

– Да уж стучит, как швейная машинка! – ответил он.

Дикки любил этот самолет даже сильнее, чем Шаса, и любое несовершенство, пусть даже едва заметное, глубоко ранило его. Когда Шаса сообщал о чем-то подобном, механик воспринимал это тяжело.

Он помог Шасе уложить портфель, сумку с вещами и чехол с ружьем в бомбовый отсек, превращенный в багажник.

– Баки полны, – сообщил он и отошел в сторону с видом превосходства, когда Шаса настоял на том, чтобы самому все осмотреть, а затем с деловым видом и сам обошел самолет.

– В порядке, – наконец согласился Шаса и не удержался от того, чтобы погладить крыло, словно это была рука прелестной женщины.

Шаса поднялся на высоту одиннадцать тысяч футов, включил подачу кислорода и выровнялся, усмехаясь в старую военную кислородную маску. Он положил самолет на курс, внимательно следя за температурой выхлопных газов и оборотами двигателя, а потом откинулся назад, наслаждаясь полетом.

«Наслаждение» было слишком слабым словом для того, что он ощущал. Полет вызвал ликование духа и жар в крови. Под ним проплывал бесконечный желтовато-коричневый, как лев, континент, омываемый миллионом солнц и обожженный жаркими, пахнущими травами пустынными ветрами, его древняя шкура лопалась, морщилась и разрывалась ущельями, каньонами и пересохшими руслами рек. Только здесь, высоко над ней, Шаса по-настоящему осознавал, как близко ему все это, как глубока его любовь к этой земле. Но эта земля была также суровой и жестокой, она рождала суровых людей, черных и белых, и Шаса знал, что он тоже один из них. Здесь нет места слабакам, подумал он, здесь может процветать только сильный.

Возможно, дело было в чистом кислороде, которым он дышал, усиленном экстазом полета, но здесь, наверху, его мышление становилось более четким и отточенным. Стоявшие перед Шасой проблемы прояснялись, неопределенность исчезала, и часы проносились так же стремительно, как чудесная машина пронзала небесную синеву; когда Шаса приземлился в Йоханнесбурге, он точно знал, что необходимо сделать. Дэвид Абрахамс уже ждал его, такой же тощий и долговязый, как всегда, но он начал слегка лысеть и носил теперь очки в золотой оправе, которые придавали ему постоянно удивленный вид.

Шаса спрыгнул с крыла «москита», и они радостно обнялись. Они были ближе, чем братья. Потом Дэвид похлопал по крылу самолета.

– Когда же я смогу снова полететь? – задумчиво произнес он.