Пылающий берег

На земле команда при лебедке спешно выбиралась из окопа, как насекомые из потревоженного гнезда, но горящий шелк падал слишком быстро, ловя их в капкан пылающих складок. Майкл не испытывал жалости ни к одному из них, вместо этого его охватило дикарское торжество, первобытная реакция на собственный страх. Он открыл рот, чтобы испустить боевой клич, но в это мгновение снаряд, выпущенный одним из орудий у северного края поля, взорвался шрапнелью под «сопвичем».

Самолет снова подбросило, жужжащие и шипящие куски пробили брюхо его фюзеляжа. Пока Майкл пытался справиться с этой второй волной, дно кабины лопнуло, и он увидел землю под собой; ледяной ветер с воем залетел под его летную шинель, вздыбив ее полы.

Он удержал самолет от падения, но машина была серьезно повреждена. Что-то болталось под фюзеляжем, колотясь и вращаясь на ветру, «сопвич» заваливался на крыло, так что Майкл удерживал его просто грубой силой; тем не менее он хотя бы ушел наконец с линии огня.

Потом рядом появился Эндрю, он тревожно вытягивал шею, всматриваясь, и Майкл усмехнулся и победоносно вскрикнул. Эндрю знаком привлек его внимание и подал большим пальцем сигнал: «Возвращаемся на базу!»

Майкл огляделся вокруг. Пока он сражался с поврежденным самолетом, они ушли на север, глубоко, очень глубоко на немецкую территорию. Внизу виднелись перекрестки, забитые конскими повозками и моторизованным транспортом; испуганные фигурки в серых защитных мундирах разбегались в стороны в поисках укрытия. Майкл не обратил на них внимания и развернулся в кабине; в трех милях от них, за ровными зелеными полями, над холмами по-прежнему безмятежно висел второй аэростат.

Майкл подал Эндрю знак отказа и показал на оставшийся аэростат: «Нет, продолжим атаку».

Эндрю проявил настойчивость. «Возвращаемся на базу!» Он показал на самолет Майкла и провел ребром ладони по горлу: «Опасно!»

Майкл посмотрел вниз, в дыру между собственными ногами, где кабина была разорвана. А то, что болталось внизу, было, наверное, одним из колес самолета, повисшим на остатках крепления. Пули изрешетили крылья и корпус, ленты оторванного полотна трепетали, как буддийские молитвенные флаги в струе воздуха за самолетом, но мотор «Ле Рон» работал сердито и ровно, не сбиваясь, в обычном боевом ритме.

Эндрю снова начал сигналить, побуждая Майкла повернуть назад, но Майкл лишь коротко махнул рукой: «Следуй за мной» – и положил «сопвич» на крыло, резко разворачиваясь и заставляя напрячься все пострадавшие части самолета.

Майкл просто потерял голову в боевом безумии, в дикой страсти берсеркера, когда угроза смерти или тяжелых ран уже не имела значения. Его взгляд обрел неестественную остроту, он вел пострадавший «сопвич» так, будто тот стал продолжением его собственного тела. Он с легкостью несся над землей, задевая зеленые изгороди единственным оставшимся у него колесом, скользил – отчасти как пена на волне, отчасти как ястреб, и его немигающий взгляд был жесток, когда он приближался к аэростату, неуклюже и медленно опускавшемуся к земле.

Конечно, немцы видели огненное уничтожение первого аэростата и теперь энергично работали лебедкой. Цилиндр должен был опуститься прежде, чем Майкл окажется на расстоянии выстрела от него. Артиллеристы тоже были настороже, они ждали у орудий. Но атака должна была произойти на малой высоте, с точным расчетом, потому что даже в своем самоубийственном бешенстве Майкл не потерял ни одного из своих охотничьих навыков. Он использовал каждый кустик для возможного прикрытия.

Узкая проселочная дорога поворачивала и шла поперек линии фронта; стройные тополя по обе ее стороны были единственной заметной чертой на этой однообразной равнине за хребтом. Майкл воспользовался линией деревьев и резко повернул, чтобы лететь параллельно им, оставляя тополя между собой и командой аэростата. Он посмотрел в зеркало над головой, закрепленное так, чтобы видеть крылья. Зеленый «сопвич» Эндрю шел так близко, что его пропеллер едва ли не касался хвоста самолета Майкла. Майкл оскалился, как акула, и, сосредоточившись, бросил свой «сопвич» через тополя, как будто брал барьер верхом на полном скаку.

Позиция аэростата располагалась в трехстах ярдах в вышине. Но он уже опустился к земле. Наземная команда помогла наблюдателям выбраться из корзины, а потом все побежали к ближайшему окопу. Артиллеристы наконец-то увидели цель, выскочившую из-за тополей, и одновременно открыли огонь.

Майкл летел в потоке огня. Снаряды заполнили воздух вокруг него, свистела шрапнель, все вокруг грохотало, так что у него заложило уши и они заболели от давления. Он видел, как лица артиллеристов обратились в его сторону; они казались светлыми каплями за укороченными стволами, что поворачивались вслед ему, а вспышки выстрелов выглядели яркими и симпатичными, как китайские фонарики. Однако «сопвич» несся со скоростью больше ста миль в час, а Майклу оставалось одолеть едва ли триста ярдов. И даже мощные удары пуль в тяжелый кожух мотора не смогли отвлечь Майкла, когда он выровнял самолет, осторожно касаясь рулей направления.

Группа людей, убегающих от аэростата, оказалась прямо перед ним – они мчались к окопу. Среди них были и двое наблюдателей, медлительные и неповоротливые, все еще не отошедшие от холода наверху, обремененные тяжелой одеждой. Майкл ненавидел их, как мог бы ненавидеть ядовитую змею; он слегка опустил нос «сопвича» и коснулся гашетки пулемета. Группа людей разлетелась, как серый дым, и исчезла в низком жнивье.

А Майкл мгновенно сменил цель «виккерса».

Аэростат, привязанный к земле, напоминал цирковой шатер. Майкл обстрелял его, и пули, оставляя серебристый след фосфорного дыма, провалились в шелковую массу, ничего не изменив.

При всей ярости берсеркера ум Майкла оставался ясным, мысли текли стремительно, но теперь они начали замедлять бег. И те микросекунды, когда он приближался к сидящему на мели шелковому монстру, показались ему целой вечностью, так что он мог проследить взглядом за каждой пулей, вылетевшей из ствола «виккерса».

– Почему он не хочет гореть? – снова выкрикнул Майкл все тот же вопрос.

И тут ответ пришел сам собой.

Атомы водорода – легчайшие из всех. И вытекающий газ смешивался с кислородом над аэростатом. Теперь Майклу стало совершенно ясно, что он стрелял слишком низко. Ну почему он раньше не сообразил?

Он поставил «сопвич» на хвост, направляя огонь вверх, над раздутыми боками цилиндра, и еще выше, пока пули не полетели уже просто в воздух над аэростатом, – и воздух внезапно превратился в пламя. Как только огромная волна взрыва покатилась к самолету, Майкл повел «сопвич» вертикально вверх и перекрыл дроссель. Без топлива самолет на мгновение завис, а потом начал падать. Майкл резко пнул педаль управления рулем, разворачивая самолет так, как это делается при заглохшем двигателе, а когда снова открыл дроссель, «сопвич» уже мчался в обратную сторону, подальше от гигантского похоронного костра, сотворенного им. Ниже Майкл заметил зеленую вспышку, когда Эндрю лег на крыло в резком развороте влево, едва не зацепив шасси Майкла, а потом так же резко ушел вправо и лег на курс.

Огонь с земли уже не преследовал их; внезапный трюк двух атакующих самолетов и ревущий столб горящего газа полностью отвлекли артиллеристов, поэтому Майкл снова спокойно ушел под прикрытие тополей. Теперь, когда все было кончено, его ярость угасла почти так же внезапно, как и зародилась. Он посмотрел вверх, на небо, понимая, что столбы дыма должны были стать маяками для «альбатросов» эскадрильи «Ягдстаффель». Однако небо было чистым, если не считать дыма, и Майкла охватило облегчение. Он поискал взглядом Эндрю.

Тот обнаружился неподалеку – он летел немного выше Майкла, уже направляясь к гряде холмов, но поворачивая так, чтобы оказаться рядом.

Теперь они летели бок о бок. Странно, как спокойно чувствовал себя Майкл, когда Эндрю парил у крыла его машины, и усмехался, и качал головой в насмешливом неодобрении, порицая за неподчинение приказу вернуться на базу и за безумие берсеркера, затопившее Майкла…

Они снова промчались над немецкой линией фронта, пренебрегая беспорядочным огнем, который навлекали на себя. А потом, когда оба пилота начали набирать высоту, чтобы пересечь гребень гряды холмов, мотор Майкла вдруг бессвязно забормотал и заглох.

Самолет резко упал к меловой почве, но тут мотор снова заработал, взревел, оживая, и поднял машину прямо над гребнем, прежде чем опять пропустить такт и потерять ритм. Эндрю все так же держался рядом, губами произнося ободряющие слова. Мотор еще раз ожил и тут же захлебнулся.

Майкл старался как мог, действуя дросселем, так и эдак пытаясь оживить зажигание и шепча раненому «сопвичу»:

– Ну же, милый! Держись, старина! Мы уже почти дома, дорогой мой!

Потом он почувствовал, как что-то сломалось; одна из главных распорок каркаса громко треснула, рычаги управления перестали слушаться, и самолет ослабел, умирая.

– Держись! – уговаривал машину Майкл.

Но тут в его ноздри проникла резкая вонь топлива, и он увидел полупрозрачную струйку, сочившуюся из-под капота мотора и превращавшуюся в белый пар.

– Пожар…

Это был ночной кошмар всех авиаторов. Но остатки ярости еще не покинули Майкла, и он упорно пробормотал:

– Мы спешим домой, старина! Еще чуть-чуть продержись.

Они уже пролетели над хребтом, впереди лежала плоская равнина, и Майкл уже мог рассмотреть т-образный лес, означавший, что они приближаются к посадочной полосе.

– Ну же, давай, сладкий мой…

Внизу виднелись люди, выскочившие из окопов; они встали вдоль заграждений и махали, подбадривая пилота криками, когда разбитый «сопвич» с грохотом, подпрыгивая в воздухе, проносился у них над головой; одно шасси было сбито снарядом, другое болталось под брюхом.

Все лица были обращены вверх, и Майкл видел открытые рты – все что-то кричали ему. До них ведь доносился грохот вражеского огня, сообщавший о нападении, они видели, как огромные клубы? пылающего водорода возникли в небе за гребнем гряды, они понимали, что на какое-то время направленный обстрел прекратится, и потому радостно приветствовали возвращающихся пилотов.

Солдаты остались позади, но их благодарность подняла Майклу настроение, а впереди уже лежали знакомые вехи – шпиль церкви, розовая крыша богатого особняка, похожего на замок, небольшой холм…

– Мы это сделаем, милый мой, – сообщил пилот своему «сопвичу».

Но под кожухом двигателя оборванный провод коснулся металла мотора, и крохотная искра проскочила в этом месте. Послышалось шипение – белый хвост пара превратился в огонь. Жар ворвался в открытую кабину, как огонь из задуваемой лампы, и Майкл инстинктивно развернул «сопвич» боком, чтобы огонь ушел в сторону от его лица, так что Майкл снова видел то, что было впереди.

Теперь ему следовало посадить самолет, где угодно, как угодно, только побыстрее, очень быстро, до того как он сам поджарится и обуглится в горящем остове «сопвича». Майкл нырнул к полю, что открылось перед ним; теперь уже его куртка горела, правый рукав начал тлеть, потом вспыхнул…

Он резко бросил «сопвич» вниз, но при этом нос самолета держал поднятым, чтобы понизить скорость. Тем не менее самолет ударился о землю с такой силой, что у Майкла стукнули зубы, затем тут же развернулся на оставшемся шасси и кувыркнулся, сломав одно крыло и врезавшись в зеленую изгородь, окружавшую поле.

Майкл ударился головой о край кабины, и удар оглушил его. Но вокруг уже трещало и бесилось пламя, и он выполз из кабины, упал на сломанное крыло и скатился на мокрую землю.

Он отчаянно пополз на руках и коленях прочь от горящих обломков. Тлеющая куртка вспыхнула целиком, и жар подтолкнул Майкла – он с криком вскочил на ноги. Он рвал пуговицы, стараясь избавиться от боли, затем побежал, бешено обхлопывая себя руками, чтобы погасить огонь, но тот лишь сильнее разгорался.

За ревом пламени горящего самолета Майкл не слышал стука копыт коня, мчавшегося галопом.

Девушка очутилась у изгороди, и большой белый жеребец легко перепрыгнул кусты. Конь и всадница мягко приземлились и тут же снова помчались вперед, к горящей, кричащей фигуре посреди поля. Девушка выдернула ногу из стремени дамского седла и, оказавшись позади Майкла, мягко остановила жеребца и одновременно соскочила с седла.

Она всей тяжестью обрушилась на Майкла, обеими руками обхватив его за шею, и он распростерся на земле с девушкой на спине. Она вскочила на ноги и, сорвав с себя плотную габардиновую юбку для верховой езды, подвязанную на талии, набросила ее на горящего человека. Потом упала на колени рядом с ним и стала плотно прижимать к нему пышное полотнище юбки, хлопая по ней голыми руками, когда маленькие язычки огня выскакивали наружу.

Как только огонь был погашен, она подняла полотнище и помогла Майклу сесть на мокрой земле. Ловкими пальцами она расстегнула горячую куртку и, содрав ее с плеч Майкла, отбросила в сторону. Потом сняла с него тлеющие шерстяные фуфайки – под ними огонь добрался-таки до кожи пилота. Ему обожгло плечо и руку. Он вскрикнул от боли, когда девушка попыталась снять с него и нижнюю рубашку.