Джуд неудачник

Раз как-то ему вздумалось попасть к месту наблюдения после сумерок и пройти мили на две подальше, в надежде увидать вечерние огни города. Положим, тогда придется возвращаться ночью и одному, но даже это соображение его не останавливало, а только возбуждало опасную решимость.

Сказано – сделано. Было еще не поздно, – сумерки только-что наступили, когда Джуд пришел к излюбленному месту, – но хмурое облачное небо при резком северном ветре делало ландшафт грустным и мрачным. Джуд был доволен, хотя уличных огней еще не было видно; над городом еще разливалось потухающее зарево заката, причем самый город представлялся в расстоянии около двух миль.

Всматриваясь в перспективу города, Джуд дал волю своей фантазии и размечтался о его улицах, домах, жителях, о счастливом учителе. Вдруг пахнул ветерок и с его дуновением что-то донеслось до слуха Джуда, точно желанная весточка из города… Вероятно это был звон колоколов, нежный и музыкальный, как-бы говоривший ему: «Как хорошо у нас, как все счастливы здесь!»

Джуд был выведен из своего сладкого забытья самым прозаическим обстоятельством. Невдалеке от него тихо спускался с отлогой горы воз с углем. Такой груз в нагорную страну только и можно было провезти этой дорогой. Воз сопровождали фурман с подручным, тормозившим теперь задния колеса, чтобы дать утомленным лошадям продолжительный отдых. Фурман достал с воза фляжку и стал пить сам и угощать товарища.

Оба восчика были уже немолодые люди, с мужественными голосами. Джуд обратился к ним с вопросом, не едут-ли они из Кристминстера.

– Боже упаси, с таким-то грузом! – воскликнули восчики.

– Город должно быть вон там.

Джуд идеализировал Кристминстер с нежностью молодого любовника и из застенчивости не решился вновь повторить название города. Он указал им на полоску догорающей зари, едва заметную для немолодых глаз.

– Да, пожалуй. Там в северо-восточной стороне как-будто что-то светлеется, хотя я сам и не разгляжу хорошенько; надо думать это и есть Кристминстер.

В эту минуту маленькая книжка, бывшая у Джуда под мышкой, выскользнула и упала на дорогу. Фурман многозначительно смотрел на мальчика, когда тот, подняв книжку, расправлял её растрепанные листы.

– Эх, малыш, – внушительно заметил он, – да у тебя голова треснет за чтением таких книжек, прежде чем ты сумеешь понимать то, что читают ученые люди в том городе.

– А что? – спросил мальчик.

– Да то, что они и глядеть-то не станут на наши глупые книжки, – продолжал философствовать фурман, чтобы убить время. – Они только и читают на тех языках, что были в ходу до потопа, когда не было двух семей говоривших на одном языке. Они завывают на этих языках не хуже иного филина, и все там наука, одна наука, за исключением религии. Положим, это тоже наука, потому что я никогда не мог уразуметь её. Да, это очень глубокомысленный городок…

– Но откуда вы все это знаете?

– А ты не перебивай, мальчик. Никогда не перебивай старших. Сверни-ка переднюю лошадь в сторону, Боб, а то вон кто-то едет. Ты послушай, что я скажу тебе о жизни в ихних колледжах. Учителя держат себя там очень гордо, это ужь нечего сказать; хотя я об них не больно высокого мнения. Вот как мы стоим здесь на видимой высоте, так и они возвышаются умственно; все люди благородного характера, иные из них умеют зарабатывать сотни размышлением вслух или проповедью. Что-же касается до музыки, то в Кристминстере дивная музыка на каждом шагу. В городе есть одна улица – главная называется – так другой подобной в свете нет. Да, могу сказать, что кое-что знаю о Кристминстере.

Между тем лошади отдохнули и восчики опять тронулись в путь. Джуд, бросив последний восхищенный взгляд на алевший горизонт, обернулся и пошел рядом с своим замечательно сведущим приятелем, который дорогой охотно продолжал свои разглагольствования о городе, – его башнях, галлереях и церквах. Вскоре воз свернул с этой дороги, и Джуд горячо поблагодарил фурмана за сообщенные им сведения, сказав ему на прощанье, что желал-бы уметь хоть вполовину так завлекательно рассказывать о Кристминстере, как он.

– Пустяки, ведь это только то, что мне случайно пришлось узнать от других, – скромно отозвался фурман, – Я, как и ты, признаться, никогда там не был; – собирал эти сведения где случалось, и чем богат, тем и рад поделиться. Кто пошатается по белу свету, как я, соприкасаясь со всеми слоями общества, тот поневоле наслушается много всякой всячины обо всем. Один приятель мой занимался еще мальчишкой чисткой сапог в одной гостиннице, в Кристминстере, так вот я знал его в последнее время все равно как своего родного брата, вот что!

Джуд продолжал обратный путь один, до того занятый своими мечтами, что позабыл за ними всякий страх. Он вдруг как-то возмужал. Его сердце стремилось найти какую-нибудь точку опоры, за которую он мог-бы уцепиться, – найти такое место, которое могло-бы очаровать его. Найдет-ли он желаемое в этом городе, если ему удастся попасть в него? Может-ли от там, не боясь ни фермеров, ни каверз и насмешек, спокойно выждать возможности пристроиться, согласно своему призванию, к какому-нибудь делу? И этот город, среди окружавшей его умственной тьмы, казался ему таким-же светлым, как вот эти городские огни на ночном горизонте, на которые он только-что засматривался.

«Это город света», подумал Джуд про себя.

«Древо познания растет там», прибавил он немного спустя.

«Место, откуда выходят и куда приходят наставники человечества».

«Своего рода крепость, вооруженная ученостью и религией».

Призадумавшись на минуту после этой метафоры, он прибавил:

«Вот это как раз и будет то, что мне нужно».

IV

Занятый своими мечтами, Джуд шел довольно медленно. Почти взрослый по умственному развитию, он был много моложе своих лет во всех других отношениях. Вскоре его нагнал какой-то быстроногий пешеход. Несмотря на сумерки, мальчик мог, однако, разглядеть невзрачную внешность незнакомца: его непомерно высокую шляпу, неуклюжий сюртук и часовую цепочку, отчаянно мотавшуюся и сверкавшую в отблеске ясного неба, при каждом шаге ковыляющих тонких ног в бесшумных сапогах. Джуд, начинавший тяготиться своим одиночеством, предложил ему идти вместе.

– Отлично, молодой человек! Только я спешу и вам надо не отставать, если хотите идти со много. А вам известно, кто я?

– Если не ошибаюсь, вы доктор Вильберт?

– О, я вижу меня везде знают! А все от того, что я общий благодетель.

Этот Вильберт был странствующий врач-шарлатан, хорошо известный всякому сельскому обывателю, но зато неизвестный никому другому. Впрочем, эта неизвестность была в его интересах, так как избавляла его от нежелательного вмешательства некоторых лиц. Обитатели коттеджей были его единственными пациентами, и его распространившаяся на весь Вессекс репутация поддерживалась только в этой сельской среде. И положение его и практика были много мизернее сравнительно с шарлатанами более высокого полета, располагавшими капиталом и организованной системой рекламы. Он был в сущности пережитком доброго старого времени. Расстояния, проходимые им пешком, были громадны, простираясь почти во всю длину и ширину Вессекса. Джуд видел однажды, как он продал баночку с подкрашенным салом одной старухе за верное средство от ревматизма в ноге, причем бедная женщина должна была заплатить гинею за целебную мазь, которая, по уверению шарлатана, добывалась только из одного редкого животного, пасущагося на горе Синае, каковое животное удается изловить лишь с риском получить смерть или увечье. Джуд, по наслышке об этом господине, сильно сомневался в полезности его лекарств, но за то считал его человеком бывалым и опытным, представлявшим собою верный источник сведений по вопросам, неимевшим прямого отношения к его профессии.

– Я полагаю, доктор, вам случалось бывать в Кристминстере?

– Бывал, – много раз, – ответил высокий тщедушный спутник. – Это один из центров моей деятельности.

– Говорят, это замечательный город для изучения всяких наук и особенно богословских.

– В этом вы убедитесь, молодой человек, когда его увидите. Вообразите, что даже сыновья старух, стирающих белье в колледже, могут говорить по латыни – положим, – как компетентный судья, я оговорюсь, – не на хорошей латыни, а на собачьей, как мы называли ее в школьные годы.

– А по-гречески?

– Ну, это уж больше для людей готовящихся в епископы, чтобы читать Новый Завет в подлиннике.

– Я тоже хочу учиться латинскому и греческому языкам.

– Похвальное желание. Вам надо будет приобрести грамматики этих языков.

– Я намереваюсь как-нибудь пройти в Кристминстер.

– Когда вы там будете, говорите всем и каждому, что доктор Вильберт – единственный собственник знаменитых пилюль, без промаху излечивающих все расстройства пищеварительной системы, а также астму и прочие пороки дыхания. Цена два и три пенса за коробку. Пилюли мои разрешены особым актом с приложением казенной печати.

– А не можете-ли вы мне достать эти грамматики, если я обещаюсь говорить о ваших пилюлях?

– Отчего же, я с удовольствием продам вам свои учебники, по которым сам учился в школе.

– Благодарю вас, сэр! – признательно ответил Джуд, едва переводя дух, так как скорая походка голенастого доктора заставляла мальчика поспевать за ним в припрыжку, от чего бедняга почувствовал даже колотье в боку.

– Я полагаю, не лучше-ли вам приотстать, молодой человек. Теперь слушайте, что я вам могу предложить! Я, так и быть, уступлю вам свои грамматики и дам вам первый урок, если только вы не забудете в каждом доме в вашей деревне рекомендовать золотую мазь, жизненный эликсир и пилюли от женских болезней доктора Вильберта.

– А где вы передадите мне грамматики?

– Видите-ли, мне придется проходить здесь ровно через две недели в этот самый час, в двадцать пять минут восьмого. Мои передвижения рассчитаны с того же неизменной точностью, как движение планет в их мировом круговращении.

– Я буду здесь чтобы встретиться с вами, – заявил Джуд.

– С заказами на мои лекарства.

– Хорошо, доктор.

Тут Джуд отстал, приостановился на минуту, чтобы отдышаться, и пошел домой в полном убеждении, что сделал решительный приступ к завоеванию Кристминстера.