История Рима от основания Города

Таким образом, два царя, следовавших один за другим, укрепили государство каждый по-своему: один – войною, другой – мирными средствами. Ромул царствовал тридцать семь лет, Нума – сорок три года. Государство было сильно и хорошо организовано и для мира, и для войны.

22. Со смертью Нумы вновь наступило междуцарствие. Затем народ избрал в цари Тулла Гостилия[62 - …избрал в цари Тулла Гостилия… – Тулл Гостилий – легендарный царь Рима, правивший в 672–640 годах до н. э. – Примеч. ред.], внука Гостилия, прославившегося битвою против сабинян у подножия Крепости; отцы утвердили избрание. Этот не только не походил на своего предшественника, но был еще воинственнее Ромула. Побуждали его к тому столько же его возраст и силы, сколько слава деда. Итак, считая, что государство слабеет от мира, он искал повсюду случаев затеять войну. Как раз римские поселяне угнали скот с альбанских полей, а альбанские – с римских. Во главе правления в Альбе стоял в то время Гай Клуилий[63 - Во главе правления в Альбе стоял в то время Гай Клуилий. – Об отношениях Рима и Альбы Тит Ливий ничего не говорит, и в существовании договора, о котором упоминается ниже, можно сомневаться. На основании рассказа об избрании Меттия Фуфетия диктатором сомнительно, что и Клуилий был царем; вернее всего то, что с прекращением рода Сильвиев вместо царей стали избирать ежегодно сменяемых диктаторов.]. Из обоих государств почти одновременно отправлены были посольства требовать удовлетворения. Тулл наказал своим послам прежде всего вести переговоры о том, что им поручено, хорошо зная, что альбанцы откажут; таким образом можно будет объявить войну вполне законно. Альбанцы действовали беспечнее. Любезно и милостиво принятые Туллом как гости, они охотно участвуют в царском пиршестве. Тем временем римляне первые потребовали удовлетворения и вследствие отказа альбанцев объявили, что через тридцать дней начнется война. С этим известием они вернулись к Туллу; а тогда и он предложил послам высказать, зачем они пришли. Ничего не зная, они сперва напрасно оправдывались, что против воли своей, повинуясь приказанию, должны сказать нечто неприятное Туллу: они пришли требовать удовлетворения, и если оно не последует, то им приказано объявить войну. На это Тулл отвечал: «Возвестите вашему царю, что римский царь призывает в свидетели богов, пусть они взыщут за все ужасы предстоящей войны с того народа, который первый пренебрег требованием послов, просивших удовлетворения». Это известие и приносят альбанские послы домой.

23. И вот с обеих сторон начались усиленные приготовления к войне, весьма похожей на междоусобную, более того, чуть ли не к войне между родителями и детьми, ведь все они были потомки троянцев, так как Лавиний обязан своим происхождением Трое, Лавинию – Альба, а римляне – роду альбанских царей. Но исход войны не был особенно печален, так как до сражения дело не дошло и оба народа, ограничившись каждый разорением вражеского города, соединились в один. Альбанцы первые с огромными силами напали на римскую область и, расположившись лагерем не более как в пяти тысячи шагов от города, окапывают его рвом; в течение нескольких веков ров этот назывался Клуилиевым, по имени вождя, пока время не изгладило вместе с предметом и самого названия. В этом лагере умер царь альбанский Клуилий, и альбанцы избрали диктатором Меттия Фуфетия[64 - …альбанцы избрали диктатором Меттия Фуфетия. – Диктатор – должностное лицо с чрезвычайными полномочиями на срок, не превышающий шесть месяцев. Избирался в случае военной опасности, а позднее – для ведения определенных внутригосударственных дел. Назначался консулом по предложению сената. Меттий – латинизированная форма оскского титула meddix. – Примеч. ред.].

Между тем Тулл, храбрость которого особенно возросла после смерти царя, миновав ночью неприятельский лагерь, двинулся с войском в Альбанскую область, заявляя, что всемогущие боги, начав с царя, накажут весь альбанский народ за эту нечестивую войну. Это обстоятельство заставило и Меттия двинуться со стоянки; подойдя к неприятелю на возможно близкое расстояние, он посылает вперед посла с приказанием сказать Туллу, что прежде, чем вступать в битву, надо переговорить: если они сойдутся, то он сделает сообщение, несомненно столь же интересное для римлян, сколько и для альбанцев. Тулл, не отказываясь от приглашения, на случай неподходящего предложения, вывел войска на битву. Вышли и альбанцы.

Когда оба войска стали друг против друга в боевом порядке, на средину выступили вожди в сопровождении немногих приближенных. Начинает альбанский вождь так: «Кажется, я слышал, что царь наш Клуилий считал причиной настоящей войны то, что вы обидели нас и не дали удовлетворения, хотя оно было потребовано на основании договора; уверен, что и ты, Тулл, выставляешь то же основание. Но если говорить правду, а не нынешние фразы, то властолюбие подстрекает к войне два родственных и соседних народа. И я не вдаюсь в рассуждения о том, правильно ли это или неправильно: пусть об этом судит тот, кто начал войну; меня альбанцы выбрали вождем, чтобы вести ее. И я хотел бы тебе, Тулл, указать на одно: живя ближе к этрускам, ты лучше меня знаешь, какие большие силы их окружают нас и особенно тебя. Они очень сильны на суше, очень сильны и на море. Помни, что, как только ты дашь сигнал к битве, они будут наблюдать за обоими войсками, чтобы одновременно напасть на утомленных и истощенных победителя и побежденного. Итак, не довольствуясь верной свободой и начиная опасную игру в господство или рабство, изыщем, если мы угодны богам, способ решить без большой беды, без большого кровопролития с обеих сторон, вопрос: кому над кем властвовать».

Тулл одобряет предложение, хотя и по складу характера, и вследствие надежды на победу он был более склонен к войне. Изыскивая способ, обе стороны пришли к решению, осуществлению которого помогла и судьба.

24. Случилось так, что в обеих армиях было тогда по три брата-близнеца, одинаковых и по возрасту, и по силе. Точно известно, чуть ли не точнее всех других событий древности, что то были Горации и Куриации. Но, несмотря на эту точность, остается сомнение относительно имен, к которому народу принадлежали Горации, к которому Куриации. Писатели говорят и то и другое, хотя я нахожу большее число свидетелей, именующих римлян Горациями. На эту сторону склоняется и мое мнение. Цари начинают переговоры с тремя братьями-близнецами, чтобы они сразились за свое отечество: на чьей стороне будет победа, там будет и господство. Они соглашаются; сговариваются относительно времени и места. Перед поединком между римлянами и альбанцами заключен был договор с условием, чтобы тот народ, граждане которого выйдут из этого сражения победителями, в полном согласии повелевал другим народом.

Всякий договор, несмотря на различие условий, заключается одинаковым способом. Известий о каком-нибудь более древнем договоре нет, но тогда дело происходило таким образом. Фециал[65 - Фециал… – Фециалы – коллегия жрецов, ведавшая принципами международного права. Они совершали обряды, которыми сопровождалось объявление войны и заключение мира, и только при условии строгого выполнения этих обрядов война считалась справедливой, а договор действительным. – Примеч. ред.] спросил царя Тулла так: «Повелеваешь ли, царь, заключить союз с уполномоченным[66 - …союз с уполномоченным… – Уполномоченный (pater patratus) избирался особо всякий раз из коллегии фециалов и получал особое посвящение, о котором говорит здесь Тит Ливий. При заключении договора он являлся представителем всего римского народа, произносил клятву за него; он же объявлял войну, выдавал нарушителей международного права. Он назывался pater, как представитель всего народа, уподобляемого семье, patratus, как выбранный и посвященный (глаг. patrare) для совершения всех необходимых действий и принесения клятвы за народ.] народа альбанского?» Получив приказание от царя, он сказал: «Я требую у тебя, царь, священной травы[67 - …священной травы. – Трава эта (ее называют железняк) бралась на Капитолии и вырывалась непременно с землей, что служило символом территориальных владений государства. Траву эту вручал фециалу царь, а после – консул.]». Царь отвечал: «Вырви чистую траву». Фециал принес пучок чистой травы из Крепости, затем спросил царя такими словами: «Царь!

Уполномочиваешь ли ты меня с моими сосудами и спутниками[68 - …и спутниками… – По свидетельству Варрона, спутников обычно было четверо.] быть царским вестником римского народа квиритов?» Царь отвечал: «Уполномочиваю, и да совершится это без ущерба для меня и римского народа квиритов». Фециалом был Марк Валерий, уполномоченным он сделал Спурия Фузия, коснувшись волос на его голове священной травой. Уполномоченный назначается для произнесения клятвы, то есть для освящения договора, и производит это многословно, в длинной формуле, которую не стоит воспроизводить. Затем, по прочтении условий договора, он говорит: «Услышь, Юпитер, услышь, уполномоченный народа альбанского, услышь ты, альбанский народ! Римский народ не уклонится первым от исполнения всех условий, которые без злого коварства ясно прочитаны от начала до конца из этих навощенных досок и здесь сегодня вполне правильно истолкованы. Если же по общему совету, со злым умыслом он первый уклонится, то ты, Юпитер, в тот день так порази римский народ, как я здесь сегодня поражу этого поросенка, но ты порази тем чувствительнее, чем больше у тебя силы и могущества!» Сказав эти слова, он поразил поросенка кремнем[69 - …он поразил поросенка кремнем. – В храме Юпитера Феретрийского хранился кремень, служивший символом Юпитера, карающего нарушителя клятвы ударом молнии.]. Так точно альбанцы через своего диктатора и жрецов произнесли свою клятвенную формулу.

25. По заключении договора братья, согласно условию, берутся за оружие. Тем и другим соотечественники напоминали, что на их оружие, на их руки взирают теперь родные боги, отечество и родители, все сограждане, оставшиеся дома, и все находящиеся в войске; и вот они, мужественные и по своему собственному характеру, и вследствие одобрительных возгласов земляков, выступают на середину меж двумя армиями. С той и другой стороны перед лагерем сели воины, скорее свободные от настоящей опасности, чем от тревоги: дело ведь шло о господстве, и защита его возложена была на доблесть и счастье столь немногих. Итак, в крайне напряженном ожидании они устремляют свое внимание на это далеко не приятное зрелище.

По данному знаку шесть юношей, мужество которых равнялось мужеству больших армий, враждебно с оружием в руках сходятся, точно два строя. И ни те ни другие не думают о собственной опасности, но о господстве или рабстве государства, о последующей судьбе отечества, которую создадут они сами. Как только при первой схватке зазвучало оружие и сверкнули обнаженные мечи, страшная дрожь пробежала по членам зрителей, и когда победа не склонялась ни в ту ни в другую сторону, у них захватывало дыхание и прерывался голос. Уже видны были не только движения членов борющихся и ничего не решающие взмахи наступательного и оборонительного оружия, но и раны и кровь, как они схватились врукопашную, и два римлянина, ранив трех альбанцев, пали один за другим бездыханными. При виде этого альбанское войско подняло радостный крик, римские же легионы, потеряв всякую надежду, в ужасе терзались лишь заботой об участи одного, окруженного тремя Куриациями. По случаю он был невредим, так что, далеко не будучи равен всем вместе, был страшен каждому порознь. Итак, чтобы разделить битву с ними, он обращается в бегство, рассчитывая, что они будут преследовать, насколько каждому позволят раны. Уже он пробежал значительное пространство от того места, где сражались, как, оглянувшись, видит, что они гонятся за ним на значительных промежутках и один очень недалеко от него. Стремительно он обращается на него, и пока альбанское войско кричит Куриациям, чтобы они помогли брату, Гораций, убив уже врага, победоносно несся для второй битвы. Тогда римляне поддерживают своего воина кликами, в каких обыкновенно выражается участие к потерявшему было всякую надежду[70 - Тогда римляне поддерживают своего воина кликами, в каких обыкновенно выражается участие к потерявшему было всякую надежду… – Тит Ливий прибегает к сравнению, заимствованному из обычаев гладиаторских игр, когда бойца, потерявшего уже надежду на победу, начинает ободрять сочувственными возгласами стоящая за него партия.], и он спешит окончить битву. Итак, прежде чем подоспел третий, находившийся недалеко, он убивает второго Куриация, а когда шансы уже уравнялись и оставался один против одного, то ни уверенность, ни силы их не были равны: одному для третьей битвы прибавляло мужества отсутствие ран и двойная победа; другой идет навстречу победоносному врагу, ослабев от раны, утомленный бегом, удрученный смертью двух братьев. И это уже не было сражение. Ликующий римлянин кричит: «Двух я принес в жертву теням братьев; третьего я принесу в жертву во имя того, что возбудило настоящую битву, чтобы римляне повелевали над альбанцами». И когда тот еле держал оружие, он вонзил ему меч сверху в горло и снял доспехи с убитого.

Римляне, ликуя и поздравляя, встречают Горация, и тем большею была их радость, чем страшнее казалось дело. Затем приступают к погребению убитых далеко не в одинаковом настроении, так как одни получили главенство, другие подпали под чужую власть. Могилы находятся на тех местах, где каждый пал: две римских вместе, ближе к Альбе, три альбанских – по направлению к Риму, но на некотором расстоянии друг от друга, соответственно тому, как происходило сражение.

26. Прежде чем разошлись оттуда, на вопрос Меттия, какой приказ будет отдан согласно заключенному договору, Тулл велит держать молодых людей под оружием: ему нужна будет их помощь в случае войны с вейянами. Так войска были оттуда уведены по домам.

Впереди шел Гораций, неся перед собой тройные доспехи; перед Капенскими воротами его встретила сестра – девица, просватанная за одного из Куриациев; узнав на плечах брата плащ жениха; ею самой сделанный, она, распустив волосы, с плачем зовет погибшего жениха по имени. Вопль сестры, несмотря на его победу и столь великую радость государства, привел в негодование свирепого юношу. И вот, обнажив меч, он пронзил девушку с такими бранными словами: «Иди отсюда к жениху со своей несвоевременной любовью, ты, забывшая о павших братьях и о живом, забывшая об отечестве! Так погибнет всякая римлянка, которая будет оплакивать врага».

Этот поступок признан был жестоким и отцами, и народом, но недавняя заслуга смягчала его; тем не менее Гораций был схвачен и приведен на суд к царю[71 - …на суд к царю. – Царь является высшим судьей в государстве; он или сам расследует дело и произносит приговор, или же уполномочивает других лиц, назначая их перед народным собранием; в последнем случае царь уступает судебную власть народу, к которому обвиненный может апеллировать.]. Царь, не желая быть виновником столь печального и неприятного народу приговора и вызываемой им казни, созвав народное собрание[72 - …созвав народное собрание… – Так называемое contio, которое, не предпринимая никаких решений, должно лишь выслушать волю царя.], сказал: «На основании закона назначаю дуумвиров, которые будут судить Горация за государственное преступление» [73 - «На основании закона назначаю дуумвиров, которые будут судить Горация за государственное преступление». – Хотя Горация и выражала сочувствие врагу отечества, но брат, убив ее, присвоил себе принадлежащее государству право судить виновного. Комиссия для выполнения какого-нибудь дела назывались у римлян по числу членов – дуумвиры (2 лица), триумвиры (3 лица), децемвиры (10 лиц) и т. д.]. Закон[74 - Закон… – Из текста не ясно, существовал ли закон о наказании государственного преступника раньше или был издан только теперь.] заключал в себя ужасную формулу: «Дуумвиры должны судить государственного преступника; если на их приговор последует со стороны подсудимого обращение к народу[75 - …если на их приговор последует со стороны подсудимого обращение к народу… – Народ как высшая инстанция стоит выше спорящих сторон (в данном случае судьи и подсудимого) и имеет право миловать.], то он должен вести дело в апелляционном порядке; если дуумвиры выиграют, то голова его должна быть закрыта, его следует повесить на несчастном дереве[76 - …на несчастном дереве… – Так назывались деревья, посвященные подземным богам.] и бить или в городской черте, или за городской чертой». На основании этого закона были назначены дуумвиры. Они полагали, что, руководствуясь этим законом, они не могут оправдывать даже невинного, и когда обвинительный приговор был произнесен, то один из них сказал: «Я объявляю тебя, Гораций, государственным преступником; иди, ликтор, свяжи ему руки». Ликтор приблизился и уже готов был набросить веревку, как Гораций, по совету Тулла, снисходительного истолкователя закона, сказал: «Я апеллирую». Таким образом прения начались перед народом в апелляционном порядке. При этом на суде наибольшее впечатление на собравшихся произвел Публий Гораций-отец, заявивший, что, по его мнению, дочь убита заслуженно; в противном случае он наказал бы сына сам по праву отцовской власти. Затем он просил не лишать вовсе детей его, которого так недавно видели отцом прекрасного потомства. При этом старик, обняв юношу и указывая на доспехи Куриациев, водруженные на месте, именуемом «Горациевы копья» [77 - …на месте, именуемом «Горациевы копья»… – Место это находилось на краю форума у одного из окружавших его портиков.], сказал: «Ужели вы, квириты, можете видеть привязанным к колодке, претерпевающим побои и мучения того, которого вы только что видели шествующим с трофеями и торжествующим победу? Столь ужасное зрелище едва ли могли бы перенести даже альбанцы. Иди, ликтор, свяжи руки, которые только что оружием стяжали главенство народу римскому; иди, покрой голову освободителя этого города, повесь его на несчастном дереве, бей его хоть в черте города, только среди оружия и доспехов врагов, или вне черты города, только между могилами Куриациев. Куда в самом деле вы можете увести этого юношу, где бы его собственные трофеи не защищали его от столь позорной казни?» Не вынес народ слез отца и спокойствия самого подсудимого, одинаково относившегося ко всякой опасности, и освободил его, руководствуясь уважением к доблести, а не обстоятельствами дела. Но чтобы очевидное убийство было хоть чем-нибудь искуплено, отцу приказано было принести за сына очистительную жертву на общественный счет.

Он совершил некоторые искупительные священнодействия[78 - Он совершил некоторые искупительные священнодействия… – Так как народ оставил в своей среде преступника, то он считался оскверненным, и необходима была очистительная жертва.], переданные потом роду Горациев, перекинул через дорогу жердь и, закутав голову юноши, как бы провел его под ярмом. Эта церемония по сей день ежегодно устраивается на общественный счет и именуется «сестрин брус» [79 - …как бы провел его под ярмом. Эта церемония по сей день ежегодно устраивается на общественный счет и именуется «сестрин брус». – «Ярмо» сооружалось из двух столбиков (копий) с перекладиной; проведение под ярмом было унижающей процедурой.]. На могиле Горации, устроенной на том месте, где она была убита, воздвигнут памятник, состоящей из квадратных плит.

27. Мир с Альбой продолжался недолго. Негодование народа, что судьба государства поручена была трем воинам, поколебало неустойчивый ум диктатора, и так как справедливым его начинаниям не посчастливилось, то он пожелал снова привлечь к себе сердца соотечественников преступными средствами. И вот, как прежде, во время войны, он искал мира, так теперь, во время мира, начал искать войны; но видя, что у его государства больше храбрости, чем силы, он побуждает другие народы начать войну открытую, а для своих, под видом союзников римлян, приберегает роль изменников. Вооруженную борьбу начинают Фидены, римская колония, в союзе с Вейями, обеспечив себе переход альбанцев на их сторону. Когда Фидены открыто отпали, то Тулл, вызвав из Альбы Меттия с войском, двинулся на неприятеля. Перейдя Аниен, он располагается лагерем при слиянии рек. Между этим местом и Фиденами перешло Тибр вейское войско. Они заняли правый фланг строя, расположенный около реки, а на левом, ближе к горам, стали фиденяне. Тулл направляет своих против вейян, а альбанцев помещает против отряда фиденян. У альбанцев было столько же храбрости, сколько и верности. Итак, не дерзая ни оставаться на месте, ни открыто перейти на сторону врага, Меттий понемногу двигается к горам. Затем, считая, что достаточно подвинулся, он вытягивает весь строй и в нерешительности, чтобы оттянуть время, расставляет ряды. План его был – склониться на ту сторону, на которой будет перевес. Близко стоявшие римляне сперва удивлялись, видя, что их фланги за уходом союзников остаются открытыми; затем всадник, пришпорив коня, возвещает царю, что альбанцы уходят. В критическом положении Тулл дает обет учредить двенадцать салиев[80 - …дает обет учредить двенадцать салиев… – Упоминаемые здесь салии называются Квиринальскими, в отличие от старшей коллегии салиев, именовавшихся Палатинскими; они приносили жертвы на Квиринальском холме и были первоначально, вероятно, жрецами Квирина.] и построить храм Страху и Ужасу[81 - …храм Страху и Ужасу. – Божества, приводившие в смятение врагов; их признают тождественными Пику (лесному божеству, дававшему оракулы) и Фавну.]. Выражая порицание всаднику так громко, что враги могли слышать, он приказывает ему вернуться на место: нечего-де бояться; альбанское войско делает обходное движение по его распоряжению, чтобы ударить на открытый тыл фиденян. Вместе с тем он велит всадникам поднять вверх копья; это загородило большей части римской пехоты вид удаляющегося альбанского войска; а те, которые видели, доверяя словам царя, сражались с тем большею храбростью. Страх теперь переходит на неприятелей; они ясно слышали слова царя, и так как большая часть фиденян были римскими колонистами, то понимали по-латыни; так, чтобы не быть отрезанными от города внезапным движением альбанцев с гор, они обращают тыл. Тулл наступает, рассеяв фланг фиденян, с ожесточением бросается на вейян, смятенных чужим страхом. И они не выдержали натиска, но поспешному бегству мешала находившаяся сзади река. Добежав до нее, одни, позорно бросая оружие, в ослеплении кидались в реку, другие, остановившись на берегу и не зная, сражаться или бежать, были смяты римлянами. И никогда до того римляне не сражались с большим ожесточением.

28. Тогда альбанское войско, оставшееся зрителем битвы, выведено было на равнину. Меттий поздравляет Тулла с решительной победой над врагами; Тулл, со своей стороны, приветливо разговаривает с Меттием. Затем, что да послужит ко благу, приказывает альбанцам присоединиться к римскому лагерю; на следующий день приготовляется очистительное жертвоприношение.

С рассветом, когда все было готово, согласно обычаю, царь приказывает созвать оба войска на собрание. Глашатаи, начав с конца лагеря, сперва позвали альбанцев. Эти, заинтересованные делом, бывшим им в новинку, стали ближе всех, чтобы слышать речь римского царя. Римское войско нарочно становится вокруг с оружием; центурионам приказано было немедленно исполнять приказания. Тогда Тулл начинает так: «Римляне! Если когда раньше во время войн вам следовало прежде всего благодарить бессмертных богов, а затем уже свою доблесть, то это было во вчерашнем сражении. Ибо сражались мы не столько с врагом, сколько с изменой и вероломством союзников, а такое сражение и важнее, и опаснее. Не оставайтесь в заблуждении – альбанцы без моего приказания двинулись к горам, не делал я такого распоряжения, а сообразил и притворился, будто они повинуются мне, чтобы вы, пребывая в неведении, что вас покидают, продолжали храбро сражаться, неприятели же, думая, что их обходят, испугались и бросились бежать. И преступление, в котором я обвиняю их, совершено не всеми альбанцами: они последовали за вождем, что сделали бы и вы, если бы я вздумал куда-нибудь направить войско с места битвы. Меттий – тот вождь, который повел их по этому пути, Меттий же устроил эту войну, Меттий – нарушитель договора римлян с альбанцами. Пожалуй, и другой когда-нибудь отважится на такое дело, если я не покажу на нем пример, знаменательный для всех».

Вооруженные центурионы становятся вокруг Меттия, а царь продолжает: «Да послужит это ко благу, счастью и благополучию народа римского, мне и вам, альбанцы, – я решил весь альбанский народ переселить в Рим, плебеям дать право гражданства, старейшин назначить в отцы, сделать один город, одно государство. Как некогда альбанское государство разделилось на два народа, так теперь пусть соединится в один». На эту речь безоружная альбанская молодежь, окруженная вооруженными римлянами, отвечала молчанием, к чему вынуждал их общий страх, хотя желания у них и были различны. Затем Тулл сказал: «Меттий Фуфетий! Если бы ты мог научиться держать свое слово и блюсти договоры, то я живого тебя поучил бы этому; теперь же, так как ты неисправим, то, по крайней мере, научи человеческий род своей казнью считать священным то, что ты осквернил. Итак, подобно тому как недавно ты колебался между фиденянами и римлянами, так растерзано будет теперь на части твое тело». Затем подъехали две четверки и к колесницам был привязан распростертый Меттий; после того настеганные кони были пущены в разные стороны и разнесли на колесницах привязанные к ним члены. Все отвернулись от столь страшного зрелища. Это была первая и последняя казнь у римлян, явившая собою пример забвения законов человечности; в других случаях можно похвалиться, что ни один народ не употреблял более мягких наказаний.

29. Тем временем в Альбу уже посланы были вперед всадники перевести поселение в Рим. Затем отправлены были легионы разорить город. Когда они вступили туда, то не было там шума и смятения, как обыкновенно бывает во взятых городах, когда ломаются ворота, рушатся под ударами тарана стены, или как бывает по взятии крепости, когда крик врагов и бегающие по городу вооруженные люди мечом и огнем приводят все в смешение; напротив – печальное молчание и тихая грусть так поразили всех, что, не помня себя от страха, люди в недоумении спрашивали друг друга, что оставить, что взять с собой, они то стояли у дверей, то бродили по домам, чтобы в последний раз взглянуть на покидаемое. И когда раздался уже крик всадников, приказывавших уходить, когда на краю города послышался треск разрушаемых домов и поднявшаяся с разных сторон пыль точно облаком окутала все, – быстро вынося, что было можно, они начали выходить, покидая и ларов с пенатами[82 - …покидая и ларов с пенатами… – Домашние, фамильные лары были связаны с домашним очагом, семейной трапезой, почитались наравне с пенатами и Вестой как главные домашние божества. – Примеч. ред.], и жилища, где они родились и выросли; и уже непрерывная вереница удалявшихся заняла дорогу, взаимное сострадание при виде других вновь вызывало слезы, а порой слышны были жалобные возгласы, преимущественно женщин, когда они проходили мимо священных храмов, занятых вооруженными, и покидали как бы полоненных богов. По выходу альбанцев из города римляне сравняли с землей все общественные и частные здания и в один час предали разрушению то, что сооружалось в течение четырех столетий, которые просуществовала Альба; впрочем, храмы богов, согласно приказанию царя, были пощажены.

30. Между тем Рим с разрушением Альбы усилился: число граждан удвоилось, присоединен был Целийский холм и, чтобы он гуще заселялся, Тулл избрал его местом для дворца и жил там с того времени. Старейшин альбанских он избрал в отцы, чтобы усилить и эту часть государства; тут были Юлий, Сервилий, Квинкций, Геганий, Куриаций, Клелий. Священным местом собраний[83 - Священным местом собраний… – Тит Ливий называет место собраний сената templum потому, что оно должно было соответствовать всем требованиям авгуров и быть освящено; без этого решения сената не могли иметь законной силы.] усиленного им сословия он сделал курию, именовавшуюся до времени наших отцов Гостилиевой[84 - …сделал курию, именовавшуюся до времени наших отцов Гостилиевой. – Гостилиева курия находилась на юго-восточном склоне Капитолийского холма. В 52 году до н. э. сгорела и была заменена на Юлиеву.]. А чтобы с присоединением нового народа усилились все сословия, он набрал из альбанцев десять отрядов всадников[85 - …набрал из альбанцев десять отрядов всадников… – Триста всадников набрали из альбанцев. Соответственно трем центуриям Ромула в военном отношении эти три центурии делились на 10 отрядов по 30 человек каждый.], из того же источника он пополнил старые легионы и набрал новые.

Опираясь на такие силы, Тулл объявляет войну сабинянам, племени в то время самому могущественному после этрусков по многочисленности войск. С обеих сторон были нанесены обиды и напрасно требуемо удовлетворение: Тулл жаловался, что у храма Феронии[86 - …у храма Феронии… – Богиня Ферония почиталась сабинянами, этрусками и латинами; у храма ее, находившегося на горе Соракта, проходили многолюдные ярмарки.] во время многолюдного торжища захвачены римские купцы, сабиняне – что еще раньше их граждане бежали в рощу и были приняты в Риме[87 - …еще раньше их граждане бежали в рощу и были приняты в Риме. – Речь об убежище, открытом Ромулом (см. гл. 8), но и позже, по-видимому, сохранявшем свое назначение.]. Такие выставлялись предлоги к войне. Сабиняне, хорошо помня, что Таций переселил в Рим часть их войска и еще недавно Римское государство было усилено присоединением альбанского народа, тоже стали искать союзников. По соседству была Этрурия и ближе всех этрусков – вейяне. Так как там народ вследствие раздражения, оставшегося от войн, особенно легко поддавался соблазну нарушить договор, то оттуда они и привлекали добровольцев, а некоторых бродяг из неимущей черни приманивала и плата; от лица же государства они не получили поддержки, и вейяне остались верны заключенному с Ромулом перемирию; верность других народов не представляется столь удивительной. Во время напряженных приготовлений обеих сторон к войне, когда выяснилось, что все дело зависит от того, кто первый нападет, Тулл предупреждает врагов и переходит в Сабинскую область. У Злого леса произошла ожесточенная битва, в которой римляне получили перевес частью благодаря силе пехоты, но особенно благодаря недавнему увеличению конницы. Ряды сабинян были приведены в замешательство внезапным нападением конницы, а затем уже они не могли ни устоять в битве, ни беспрепятственно бежать, не терпя большого урона.

31. После победы над сабинянами, когда власть Тулла и все Римское государство достигло высшей славы и могущества, царю и отцам было возвещено, что на Альбанской горе шел каменный дождь. Это известие представлялось маловероятным, а потому были посланы люди посмотреть на это чудо; на глазах их действительно часто сыпались с неба камни, совершенно так же, как когда ветер гонит на землю смерзшиеся градины. Им показалось даже, что они слышали страшный голос, раздававшийся из рощи, лежавшей на вершине горы, и повелевавшей альбанцам совершать священнодействия по отеческому обычаю; между тем они, как будто покинув вместе с отечеством и богов, предали их забвению; они или приняли римские священнодействия, или же, разгневавшись по обычаю на судьбу, совсем бросили почитать богов. Под впечатлением того же чуда и римляне учредили девятидневное общественное жертвоприношение, или повинуясь небесному голосу, слышанному с Альбанской горы (существует и такое придание), или согласно предостережению гаруспиков[88 - …согласно предостережению гаруспиков… – Гаруспики – толкователи предзнаменований, разъясняли их по внутренностям животных.]; во всяком случае остался обычай назначать девятидневное празднество всякий раз, как возвещается подобное чудо.

Немного спустя разразилась моровая язва. Хотя она ослабляла энергию к военной службе, но воинственный царь, думая, что юноши на войне здоровее, чем дома, не давал отдыха, пока и сам не впал в продолжительную болезнь. А тогда вместе с телом сокрушился и его неугомонный дух предприимчивости до того, что он, считавший прежде менее всего приличным для царя заниматься жертвоприношениями, сразу поддался всем большим и малым суевериям и на тот же лад настроил народ. И люди, желая того же положения, какое было при царе Нуме, уже верили, что больным можно помочь только в том случае, если будет испрошена милость и снисхождение богов. Рассказывают, что сам царь, перечитывая записки Нумы, нашел, что были какие-то таинственные священнодействия в честь Юпитера Элиция, и отправился совершать их; но то ли начал, то ли повел это жертвоприношение ненадлежащим образом, а потому не только не явилось никакого небесного знамения, но Юпитер, раздраженный извращенным поклонением ему, сжег молнией дом царя вместе с ним самим. Тулл процарствовал с великой военной славой тридцать два года.

32. По смерти Тулла, согласно установившемуся уже сначала обычаю, власть перешла к отцам, а они назначили междуцаря. На собранных им комиссиях народ избрал царем Анка Марция[89 - …народ избрал царем Анка Марция… – Анк Марций – один из семи легендарных царей Древнего Рима, внук Нумы Помпилия; правил, по преданию, в 640–616 годах до н. э. – Примеч. ред.]; отцы утвердили избрание. Анк Марций был внуком царя Нумы Помпилия, происходя от его дочери. Приняв царство, он, помня о славе деда своего и принимая во внимание, что предшествующее царствование, замечательное во всех отношениях, в одном было несчастливо, вследствие ли небрежения, или ненадлежащего исполнения богослужения, счел за лучшее совершать общественные священнодействия согласно уставам Нумы, а потому распорядился, чтобы понтифик выписал их из комментариев Нумы на белую доску и выставил на публичном месте. Это обстоятельство подало надежду и гражданам, жаждавшим мира, и соседним государствам, что царь обратится к обычаям, установленным дедом.

Итак, латины, с которыми в царствование Тулла был заключен договор, подняли головы и, сделав набег на римские поля, на требование удовлетворения отвечали гордым отказом, рассчитывая на бездеятельность римского царя и на его мирное царствование среди капищ и жертвенников. По характеру своему Анк занимал середину между Нумой и Ромулом; он верил, что для царствования его деда мир был более необходимым ввиду молодости и излишней воинственности народа, но в то же время понимал, что ему, не подвергаясь обидам, не добиться того мира, которым пользовался его предшественник: теперь испытывают его терпение, а убедившись в нем, станут презирать; вообще по теперешним обстоятельствам более пригоден Тулл, чем Нума. Тем не менее, желая установить воинские церемонии – мирные были установлены Нумой, – чтобы войны не только велись, но и объявлялись по известному ритуалу, он заимствовал у древнего племени эквиколов[90 - …у древнего племени эквиколов… – Эквиколы, составная часть воинственного и разбойничьего племени эквов, жили в сабинской земле.] формы, в которые облекается требование удовлетворения и которыми ныне заведуют фециалы.

Посол, приблизившись к границе народа, от которого требуется удовлетворение, надевает на голову повязку (покров этот делается из шерстяной материи) и говорит: «Услышь Юпитер, услышьте, пределы, – называет имя племени, которому они принадлежат, – услышь, Священное Право! Я, вестник, явившийся от лица всего римского народа, – по праву и согласно с человеческими законами являюсь я послом и да слушаются слова мои с доверием». Затем он излагает требования. После этого он призывает в свидетели Юпитера: «Если я против законов божеских и человеческих требую выдачи поименованных людей и поименованных вещей, то не дай мне никогда больше видеть отечество!» Это говорит он, переходя границу, это говорит он тому, кто первым попадается ему на дороге, это же – вступая в город, это же – прибывая на форум, изменяя лишь немногие слова формулы и содержащие клятвы. Если требуемое не выдается, то по истечении тридцати трех дней, назначенных в праве фециалов, он так объявляет войну: «Услышь, Юпитер, и ты, Янус Квирин[91 - …и ты, Янус Квирин… – Прозвище Квирин придано Янусу потому, что он, по объяснению древних, – владыка войны, а орудие ее, копье, называется по-сабински curis.], и все боги-небожители, и вы, обитающие на земле, и боги подземного царства, услышьте! Вас я призываю в свидетели, что такой-то народ – называет его по имени – не прав и не исполняет долга; но об этом, как нам добиться принадлежащего нам по праву, посоветуемся дома со старейшими». Затем вестник возвращается в Рим для совещания.

Немедленно затем царь обращается к сенату приблизительно в таких словах: «Что думаешь ты, – он обращается к первому, мнение которого спрашивает, – о всех тех предметах, о спорных пунктах и о тяжбе, относительно которых уполномоченный римского народа квиритов предъявил требование к уполномоченному древних латинов и их гражданам, но которых они не выдали, не уплатили, не исполнили, хотя долг их был выдать, уплатить, исполнить!» Тогда тот отвечал: «Я думаю, что их следует искать войною честною и законною, с этим я согласен и так решаю». Затем по порядку спрашивал других, и когда большинство присутствующих высказывало то же мнение, то война считалась решенной. Затем, согласно обычаю, фециал нес к их границам железное или обожженное на одном конце копье, запачканное кровью, и в присутствии не менее трех способных носить оружие говорил: «Я и римский народ объявляю и открываю войну против народов древних латинов и их граждан за то, что народы древних латинов и их граждане сделали и погрешили против римского народа квиритов, так как римский народ квиритов повелел быть войне с древними латинами и сенат римского народа квиритов высказал мнение, согласился и признал, чтобы была война с древними латинами». Сказав это, он бросал копье в их пределы. Таким образом было тогда потребовано удовлетворение от латинов и объявлена война, и этот обычай приняли и потомки[92 - …и этот обычай приняли и потомки. – Церемония объявления войны сохранялась во все время существования республики, с тем, однако, ограничением, что фециал бросал копье от так называемой «воинской колонны» (columna bellica) у храма Беллоны. Изменение это вызвано было невозможностью точного исполнения ритуала, так как римляне вели войны с отдаленными народами и государствами, а не с соседними, как было в первое время.].

33. Поручив заботу о культе фламинам и другим жрецам, Анк набрал свежее войско, выступил с ним, взял город латинов Политорий и, по примеру прежних царей, усиливших Римское государство принятием в граждане неприятелей, перевел все население в Рим. И так как вокруг Палатина, первоначального места поселения римлян, сабиняне занимали Капитолий и Крепость, альбанцы – Целийский холм, то новым поселенцам дан был Авентинский холм. Туда же присоединились еще новые граждане немного спустя, по взятии Теллен и Фиканы. Затем снова началась война против Политория, который после опустошения заняли древние латины; это обстоятельство послужило для римлян основанием разрушить город, чтобы он не стал постоянным пристанищем для врагов. Когда, наконец, вся латинская война сосредоточилась около Медуллии, она довольно долго велась с переменным счастьем, так как победа склонялась то на ту, то на другую сторону; дело в том, что и город силен был своими укреплениями и надежным гарнизоном, и войско латинское, пользуясь положением римского лагеря на открытом месте, не раз сражалось врукопашную с римлянами. Наконец, собрав все силы, Анк сперва победил в битве; затем с огромной добычей вернулся в Рим, приняв и на этот раз много тысяч латинов в граждане; поселены они были около жертвенника Мурции[93 - …около жертвенника Мурции… – Жертвенник Венеры Мурции (Венеры Успокаивающей) находился в узкой долине между Палатинским и Авентинским холмом.], чтобы таким образом Авентин соединился с Палатином. Присоединен был и Яникул[94 - Присоединен был и Яникул… – Яникул – холм на правом берегу Тибра. Был присоединен с тем, чтобы можно было защищаться от нападения со стороны Этрурии.] – не потому, чтобы было тесно, но чтобы когда-нибудь он не сделался вражеской крепостью. Решено было соединить его с городом не только стеною, но еще мостом на сваях, который тогда в первый раз сооружен был на Тибре; последнее было сделано для удобства сообщения. Анком же вырыт и ров Квиритов, весьма важное укрепление для ровной, а потому и доступной местности[95 - …для ровной, а потому и доступной местности. – Имеется в виду местность между Целийским и Авентинским холмами.].

Огромный приток населения усилил государство, но так как среди такого множества людей стало путаться различие между справедливыми и неправильными действиями и появились тайные преступления, то для устранения усиливающейся дерзости сооружена была тюрьма посреди города[96 - …сооружена была тюрьма посреди города… – На Капитолийском холме были высечены своды в два этажа, из которых в нижнем находилась тюрьма Туллиан. В ней совершалась и смертная казнь.], над самым форумом. И не только город вырос в это царствование, но расширились и границы области: с отнятием Месийского леса[97 - …с отнятием Месийского леса… – Месийский лес находился на правом берегу нижнего течения Тибра.] у вейян государство достигло моря и у устья Тибра был основан город Остия; в окрестностях его устроены бассейны для соленой воды[98 - …бассейны для соленой воды… – Вода испарялась, а оставшаяся соль разрабатывалась для удовлетворения потребности горожан.], а за блестящие успехи на войне расширен храм Юпитеру Феретрийскому.

34. В царствование Анка переселился в Рим Лукумон[99 - …переселился в Рим Лукумон… – Лукумон – у этрусков правитель города. Тит Ливий ошибочно принимает за собственное имя наименование лица, стоявшего во главе каждого из двенадцати племен, на которые была разделена Этрурия.], муж деятельный и сильный своим богатством, руководимый преимущественно желанием и надеждой на большие почести, достичь которых в Тарквиниях не было возможности, так как и там он был чужеземцем. Он был сын коринфянина Демарата, который, бежав из отечества вследствие мятежа[100 - …бежав из отечества вследствие мятежа… – Демарат принадлежал к коринфскому царскому роду Бакхиадов, свергнутому около 660 года до н. э. тираном Кипселом.], случайно поселился в Тарквиниях, женился там и имел двух сыновей. Имена их были Лукумон и Аррунт. Лукумон пережил отца и унаследовал все его богатства; Аррунт умер раньше отца, оставив жену беременной. Отец ненадолго пережил сына; не зная, что невестка беременна, он умер, не упомянув в завещании о внуке, который, родившись после смерти деда и не получив ничего из его богатств, за свою нищету назван был Эгерием[101 - …за свою нищету назван был Эгерием. – От лат. egere – «нуждаться».]. Напротив, Лукумон, наследник всего имущества, гордился своими богатствами; его гордость разжигала жена его Танаквиль, происходившая из знатного рода и не допускавшая, чтобы положение ее мужа было ниже положения ее рода. А так как этруски презирали Лукумона как сына изгнанника-пришельца, то она не в состоянии была вынести этого унижения и, забыв о врожденной любви к отечеству, задумала переселиться из Тарквиниев, лишь бы видеть мужа в почете. Наиболее удобным для этого представлялся Рим; среди нового народа, где знатность возникает вдруг и всецело основывается на доблести, найдется место энергичному и деятельному мужу; царствовал же сабинянин Таций, приглашен же был на царство Нума из Кур, да и Анк, сын сабинянки, знатен лишь настолько, что мог выставить изображение одного только Нумы[102 - …знатен лишь настолько, что мог выставить изображение одного только Нумы. – Тит Ливий переносит на время царей позднейший обычай, по которому плебей, первый из своего рода получивший курульную должность (homo novus – «новый» человек), приобретал дворянство (nobilitas) и вместе с этим право оставить потомкам свое изображение (imago). Это была восковая маска, которая помещалась в зале (atrium) в особом шкафу (armarium). Чем больше у кого-либо было таких изображений, тем знатнее считался человек.]. Она легко склоняет мужа, так как ему хотелось почестей, да и Тарквинии были его родиной лишь по матери. Итак, собрав свое имущество, они выселяются в Рим.

Подъехали они случайно к Яникулу. Когда он сидел с женой в повозке, орел, паря в воздухе, тихо спустился и снял с него шапку, затем, летая с громким криком над повозкой, опять ловко возложил ее на голову его, точно посланный с неба для служения ему; затем он скрылся в высоте. Говорят, что Танаквиль, женщина знакомая, как все этруски, с небесными знамениями, приняла с радостью это предвещание. Обняв мужа, она уверяет, что его ждут высокие почести: такая явилась птица, с такой стороны неба, вестница такого бога; знамение свершилось над головой: птица сняла возложенное на нее человеком украшение, чтобы вернуть его с неба. С такими надеждами и мыслями они въехали в город и, купив там себе дом, он назвался Луцием Тарквинием Древним. Как человек новый и богатый, он сделался заметен в Риме. Этому он помогал сам, вступая снисходительно в беседы, любезно приглашая к себе и привлекая, кого можно было, благодеяниями; так молва о нем дошла и до дворца. Это знакомство с царем он скоро обратил в самую тесную дружбу, с достоинством и удачно оказывая услуги, так что принимал одинаково участие в общественных и частных, мирных и военных совещаниях, и наконец, испытанный во всех делах, назначен был по духовному завещанию даже опекуном царских детей.

35. Анк царствовал двадцать четыре года и был равен любому из предшествовавших царей славой и умением править в мирное и военное время. Его сыновья были близки к совершеннолетию. Тем более Тарквиний настаивал, чтобы поскорее были созваны комиции для избрания царя; когда они были назначены, то к этому самому времени он отослал отроков на охоту. Рассказывают, что он первый, обходя всех[103 - …обходя всех… – В республиканское время ищущие какой-либо должности обыкновенно обходили избирателей, брали их за руку, называли по имени и просили о содействии. Этот обычай позднейшего времени Тит Ливий переносит сюда.], просил царства и держал речь, составленную так, чтобы привлечь на свою сторону народ[104 - …просил царства и держал речь, составленную так, чтобы привлечь на свою сторону народ. – Очевидно, Анк хотел сделать царскую власть наследственной в своем роду, но пока прежний порядок избрания царя народом сохранился, с тем лишь изменением, что Тарквиний сам выступает кандидатом.]. Он говорил, что не просит ничего особенного, так как он не первый, что могло бы возбудить негодование или удивление, а третий, будучи иноземцем, стремится к царской власти: и Таций из врагов даже – не просто из иноземцев – стал царем, и Нума, не зная города, без просьб, добровольно был призван на царство; он же, как только стал самостоятельным, переселился в Рим с женою и всем имуществом. Большую часть той поры, когда люди исполняют гражданские обязанности, он прожил в Риме, а не в прежнем отечестве; дома и на войне, под руководством опытного наставника, самого царя Анка, он изучил римские законы и римские обычаи; повиновением и почтительностью к царю он соперничал со всеми, а благодеяниями, оказываемыми другим, даже с самим царем. После этой его правдивой речи римский народ с замечательным единодушием высказался за вручение ему царской власти. Этого мужа, отличного во всех отношениях, и на троне преследовало то же честолюбие, как и при домогательстве царства. Заботясь столько же об укреплении своей власти, сколько об усилении государства, он избрал сто человек в сенаторы, которые потом были названы младшими[105 - …он избрал сто человек в сенаторы, которые потом были названы младшими… – Откуда были взяты эти сенаторы, точно нельзя сказать; выражение Тита Ливия толкуется в том смысле, что они происходили из плебейских родов.]; эта часть сената, конечно, была на стороне царя, благодаря которому попала в курию.

Первую войну вел он с латинами, взял их город Апиолы и, привезя оттуда больше добычи, чем можно было ожидать по слухам о той войне, отпраздновал игры великолепные и с большими приготовлениями, чем предшествовавшие цари[106 - …отпраздновал игры великолепные и с бульшими приготовлениями, чем предшествовавшие цари. – Ранее упомянуты были лишь Консуалии (гл. 9), но, очевидно, существовали и Римские (Великие) игры.]. Тогда впервые намечено было место для цирка, именуемого теперь Большим[107 - …для цирка, именуемого теперь Большим. – Большой цирк (Circus Maximus) – древнейший и самый крупный на территории Рима; был расположен в долине между Палатином и Авентином. – Примеч. ред.]. Назначены были места для сенатаров и всадников, где они могли устраивать себе ложи[108 - …где они могли устраивать себе ложи… – Лишь на время игр, а не как постоянные места. Позже сенаторам было отведено место перед самой сценой, а с 67 года до н. э. всадникам предоставили следующие 14 рядов.]; названы эти места fori. Смотрели они из лож, поддерживаемых подпорами высотою в двенадцать футов. Зрелища состояли из конских бегов и кулачных боев; бойцы большею частью вызывались из Этрурии. С этого времени эти игры стали повторяться ежегодно и именуются различно – то Римскими, то Великими[109 - …то Римскими, то Великими. – Римские (Великие) игры появились под влиянием этрусков, и до того, как стать ежегодными, они были вотивными, т. е. давались по обету – в благодарность богам по особым поводам (обычно за победу). – Примеч. ред.]. Тот же царь роздал частным лицам места около форума для постройки, и были сооружены портик и лавки.

36. Он собирался еще обвести город каменной стеной, но осуществлению этого плана помешала сабинская война. Она была до того неожиданна, что неприятели перешли Аниен прежде, чем римское войско успело выступить навстречу и задержать их. В Риме господствовало смятение. В первом сражении понесены были огромные потери с обеих сторон, но победа осталась нерешенной. Затем, когда неприятель отвел свои войска в лагерь и дал римлянам возможность приготовиться к новой войне, Тарквиний, видя, что его силы больше всего нуждаются в коннице, решил к центуриям Рамнов, Тициев и Луцеров, набранным Ромулом, прибавить другие и назвать их своим именем. Так как Ромул учредил их на основании гадания, то Атт Навий, славный авгур того времени, заявил, что ни изменения, ни нововведения тут невозможны без согласия богов. Раздраженный этим, царь, издеваясь над искусством его, говорят, спросил: «Ну-ка ты, пророк, погадай, может ли быть то, что я задумал»? Тот, узнав точно посредством гадания, в чем дело, дал утвердительный ответ. «Так я задумал, – сказал царь, – что ты рассечешь оселок ножом; возьми вот это и исполни то, возможность чего предсказали тебе твои птицы». Тогда тот, как говорит предание, немедленно рассек оселок ножом. На том месте, где совершилось это событие, – на Комиции[110 - …на Комиции… – Комиций – место в Риме между форумом и курией, назначенное для народных собраний. Там исполнялись также казни и другие тяжкие наказания. – Примеч. ред.], на левой стороне самой лестницы, ведущей в курию, – находится статуя Атта, с покрытой головой; говорят, что там же положен был и оселок, чтобы служить для потомства памятником этого чуда. Во всяком случае авторитет гаданий и жреческого служения авгуров возрос настолько, что после того ни дома, ни на войне ничего не предпринималось без ауспиций[111 - …ни дома, ни на войне ничего не предпринималось без ауспиций… – Ауспиции («птичьи знамения») делились на государственные и частные, смотря по тому, касались ли они государства или частных лиц. Право совершать ауспиции принадлежало в ту пору исключительно патрициям.]: были распускаемы народные собрания и собранные войска, останавливалось все, если только этому противились гадания по птицам. И тогда тоже Тарквиний не произвел никакой перемены в организации центурий всадников, он только прибавил к существующим такое же число всадников, так что в трех центуриях их стало тысяча восемьсот[112 - …он только прибавил к существующим такое же число всадников, так что в трех центуриях их стало тысяча восемьсот. – Тит Ливий противоречит себе: Ромул установил 300 всадников (гл. 13), Тулл Гостилий прибавил еще 300 (гл. 30), удвоенное число, следовательно, должно было бы быть 1200, а не 1800. Очевидно, это известие Тит Ливий взял из другого источника, где говорилось о неизвестном нам увеличении числа всадников до 900.]. Теперь, ввиду удвоенного числа, эти центурии прозваны «шестью центуриями», а тогда прибавленные центурии, сохранив прежние имена, назывались только «младшими».

37. По увеличении этой части армии последовало новое столкновение с сабинянами. Но, помимо усиления римского войска, тайно прибегли к хитрости: посланы были люди, которые набросали в Аниен большое количество зажженного леса, лежавшего по берегам этой реки; эти бревна, большею частью связанные в плоты, сильно разгорались от ветра и, зацепившись за сваи, зажгли мост. Это обстоятельство во время битвы тоже навело на сабинян страх, а когда они были рассеяны, то помешало им бежать; и много народу, убежав от врага, погибло в самой реке. Их оружие, плывшее к городу по Тибру, было узнано и дало знать о победе чуть ли не прежде, чем можно было известить о ней. В этой битве особенно отличились всадники. Расположенные по обоим флангам, когда стоявший в средине их строй пехоты дрогнул, они столь стремительно атаковали врага с боков, что не только остановили сабинские легионы, яростно наступавшие на дрогнувшую пехоту, но сразу обратили их в бегство. Сабиняне в беспорядочном бегстве устремились в горы, но немногие достигли их: большая часть, как выше сказано, была загнана всадниками в реку. Тарквиний, считая необходимым преследовать испуганного врага, отослал добычу и пленников в Рим, доспехи врагов, посвященные Вулкану[113 - …посвященные Вулкану… – Вулкан – в римской мифологии бог разрушительного и очистительного пламени. Вулкану служил один из двенадцати младших жрецов-фламинов. В более поздние времена Вулкан был отождествлен с греческим Гефестом.], сжег, сложив в огромную кучу, а сам повел войско далее в Cабинскую область. Хотя сабиняне потерпели уже неудачу и нельзя было надеяться на успех в будущем, однако, так как обстоятельства не давали времени одуматься, то они выступили навстречу с кое-как набранным войском, снова при этом были рассеяны и, потеряв уже почти все, просили мира.

38. Коллация и все сабинские земли, лежащие по сю сторону ее, были отняты; Эгерий, племянник царя, оставлен там с отрядом. Я нахожу известия, что таким образом совершилась сдача Коллации и таков был порядок сдачи. Царь спросил: «Вы ли послы и ораторы, посланные коллатинским народом, чтобы сдать себя и коллатинский народ?» – «Да». – «Может ли распоряжаться собой по своей воле коллатинский народ?» – «Да». – «Сдаете ли вы себя и коллатинский народ, город, поля, воду, границы, капища, движимость – все, принадлежащее богам и людям, во власть мою и римского народа?» – «Сдаем». – «А я принимаю». Окончив сабинскую войну, Тарквиний с триумфом возвращается в Рим. Затем объявляет войну древним латинам. Там нигде не дошло дело до решительного сражения: весь латинский народ был покорен путем постепенного занятия отдельных городов. Корникул, Старая Фикулея, Камерия, Крустумерия, Америола, Медуллия, Номент, принадлежавшие древним латинам или отпавшие к ним, были взяты. Затем последовало заключение мира.

После этого он приступил к мирным занятиям с энергией, превышавшей то напряжение, с каким ведены были войны; он хотел, чтобы народ дома был не менее занят, чем на войне. Поэтому город в тех частях, где он не был укреплен, царь собирается окружить каменной стеной (начало этого предприятия было приостановлено сабинской войной); низкие места города около форума и другие равнины, лежащие между холмами, осушает при помощи каналов, проведенных покато в Тибр, так как сама вода не могла выйти из равнин; укрепляет площадь на Капитолии для храма Юпитера, обещанного в сабинскую войну, уже тогда предчувствуя, как священно некогда будет это место.

39. В то время во дворце случилось чудо, удивительное и по виду, и по результату: говорят, что на глазах многих пылала голова спавшего мальчика по имени Сервий Туллий. При виде этого чуда поднялся страшный шум, явился царь с царицей, и, когда кто-то из домашних принес воды, чтобы затушить огонь, царица остановила его; успокоив волнение, она запретила трогать мальчика, пока он не проснется сам. Вскоре вместе со сном исчезло и пламя. Тогда Танаквиль, уведя мужа в уединенный покой, сказала: «Посмотри ты на этого мальчика, которому мы даем столь простое воспитание; очевидно, он некогда будет спасителем нашим в критическом положении и опорою царского дома в минуту опасности; поэтому будем со всею тщательностью воспитывать его, и он послужит к великой славе государства и нашей!»

С этого времени мальчика стали держать как сына и обучать таким искусствам, которые подготавливают человека к великой будущности. Так как это дело было угодно богам, то оно имело счастливый успех: юноша вышел поистине царственного ума, и когда пришлось искать зятя Тарквинию, то никто из римских юношей не мог ни в чем с ним состязаться, и царь обручил с ним дочь свою. Столь великий почет, чем бы он ни был вызван, не позволяет верить, что он был сын рабыни, а в детстве и сам раб. Я склоняюсь более к мнению тех, которые рассказывают, что при взятии Корникула захвачена была беременная жена главного начальника этого города, Сервия Туллия, который при этом был убит; римская царица, узнав ее в толпе прочих пленниц, вследствие знатности ее рода не допустила ее стать рабыней, и она родила сына в Риме, в доме Тарквиния Древнего; столь великое благодеяние сблизило женщин, и мальчик, выросший с малых лет в доме, пользовался любовью и почетом. Судьба матери, попавшей по взятии родного города в руки врагов, заставила верить, что он был сын рабыни.

40. Около тридцать восьмого года царствования Тарквиния Сервий Туллий был в величайшем почете не только у царя, но и у сенаторов и народа. Тогда два сына Анка, уже раньше возмущавшиеся, что опекун обманом лишил их отцовского царства, что в Риме царствует пришелец не только не соседнего, но даже не италийского племени, особенно начали негодовать, опасаясь, что и после царство Тарквиния не будет им возвращено, а, опускаясь все ниже и ниже, перейдет к рабам; таким образом, в том государстве, где около ста лет назад тому царствовал Ромул, пока был на земле, сын бога, а затем и сам бог, власть захватит раб, сын рабыни. Будет бесчестием как для всего римского народа, так и особенно для их дома, если при существовании мужского потомства Анка царская власть в Риме станет доступна не только пришельцам, но даже рабам.

И вот они решаются предотвратить это бесчестие с помощью оружия. Но огорчение за нанесенную обиду больше вооружало их против Тарквиния, чем против Сервия, и они строят козни на самого царя, так как царь, если бы остался в живых, был бы более страшным мстителем за убийство, чем частное лицо, а затем, по убиении Сервия, он выбрал бы себе кого-нибудь другого в зятья и сделал бы его наследником царства. Для совершения злодеяния были выбраны два самых отчаянных пастуха; вооружившись обычными для них сельскими орудиями, они с величайшим шумом подняли притворно драку у самого преддверия дворца и обратили на себя внимание всех царских слуг; затем так как они оба призывали царя и поднятый ими шум услышан был во дворце, то их погласили к царю. Сперва оба они кричали и наперерыв перебивали друг друга; остановленные ликтором и получив приказание говорить поочередно, они наконец перестают спорить, и один, согласно уговору, начинает рассказ. Пока царь с напряженным вниманием слушал его, другой, подняв секиру, ударяет его по голове; оставив оружие в ране, оба бросились вон.

41. Окружающие приняли умирающего Тарквиния, а ликторы схватили бегущих. Поднялся крик, сбежался парод, с удивлением спрашивая, что случилось. Среди этой суматохи Танаквиль приказывает запереть дворец, удаляет свидетелей. Одновременно она старательно приготовляет все необходимое для лечения раны, как будто бы еще оставалась надежда, а на случай, если она окажется тщетной, готовить иные средства безопасности. Призвав поспешно Сервия и показав ему почти бездыханного мужа, она берет его правую руку и умоляет не оставлять без отмщения убиение тестя, не позволить врагам издеваться над тещей. «Если ты муж, Сервий, – сказала она, – то царство принадлежит тебе, а не тем, которые чужими руками совершили гнуснейшее злодеяние. Ободрись и следуй указаниям богов, которые предсказали тебе величие, окружив некогда твою голову небесным огнем. Да возбудит тебя теперь то божественное пламя, ныне проснись на самом деле! И мы, несмотря на то что были пришельцами, царствовали; и ты думай о том, кто ты, а не о том, какого ты рода! Если неожиданность сковывает твой ум, то руководись моими советами!» Когда крик и натиск толпы почти невозможно было сдерживать, Танаквиль обращается к народу с речью с верхнего этажа дома через окно, выходящее на Новую улицу[114 - …с верхнего этажа дома через окно, выходящее на Новую улицу… – Нижний этаж римского дома обыкновенно был окружен портиками, его окна выходили во двор, с верхнего же этажа – на улицу. Новая улица пролегала по северной и западной сторонам Палатинского холма.], – царь жил тогда около храма Юпитера Статора. Она приказывает не падать духом; царь-де был ошеломлен внезапным ударом; оружие не глубоко проникло в тело; он уже пришел в себя; кровь обтерта и рана исследована; все обстоит благополучно; она не сомневается, что скоро они увидят его самого; а тем временем царь повелевает повиноваться Сервию Туллию; он будет творить суд и исполнять другие обязанности царя. Сервий выходит в военной накидке в сопровождении ликторов и, сидя на царском седалище, одни дела решает, а о других притворно обещает посоветоваться с царем. Таким образом в несколько дней, когда Тарквиний уже скончался, но смерть его была скрываема, он, будто бы исправляя чужую обязанность, укрепил свое положение. Тогда только поднялся во дворце плач, и смерть была обнародована. Сервий, окружив себя крепкою стражей, первый принял царство не по решению народа, а только с согласия отцов. Сыновья же Анка удалились в изгнание в Свессу Помецию еще тогда, когда разнеслась весть, что совершившие злодеяние схвачены, царь жив, а Сервий заручился такой силой.

42. Для укрепления своей власти Сервий прибегал как к государственным мероприятиям, так и к частным: чтобы дети Тарквиния не были против него так же враждебно настроены, как дети Анка против Тарквиния, он выдал двух дочерей своих за царских сыновей Луция и Аррунта Тарквиниев. Но человеческие соображения не отвратили предопределения судьбы: жажда царской власти породила вероломство и вражду даже среди домашних.

Для сохранения спокойствия в настоящее время как нельзя более кстати была предпринята (за истечением срока перемирия[115 - …за истечением срока перемирия… – О каком перемирии говорит Ливий, непонятно, так как о войне речи не было.]) война с вейянами и другими этрусками. В этой войне проявилась и доблесть Туллия, и счастье; рассеяв огромное войско неприятелей, он вернулся в Рим несомненным царем, спросил ли бы он мнение сената или народа.

Затем он приступил к великому мирному делу, чтобы, подобно тому как Нума был творцом божественного права, молва среди потомства называла Сервия основателем сословного деления государства, которое определило различие в правах и положении. Он учредил ценз[116 - …учредил ценз… – Ценз (от лат. census – подсчет, оценка) – перепись населения, проводившаяся в Риме каждые пять лет для оценки имущества граждан с целью урегулирования податей и военной службы. Согласно таким критериям, как размер имущества и происхождение, граждане причислялись к тому или иному разряду. Завершался ценз очистительной жертвой.] – установленье в высшей степени благотворное для государства, которому суждено было достичь такого величия: на основании его военные и гражданские обязанности были распределяемы не поголовно, как прежде, а по имущественному положению. Тогда установлены были разряды и центурии[117 - …установлены были разряды и центурии… – Деление граждан на разряды было установлено, прежде всего, для целей военных: чем состоятельнее был гражданин, тем больше требовало от него государство. Еще это деление важно было и для всей государственной жизни: чем больше служил государству гражданин, тем большими правами он пользовался. Это выражалось в числе центурий: старшие разряды имели больше центурий, младшие – меньше. Самое слово «центурия» имеет двоякое значение: с военной точки зрения центурия – отряд в 100 человек, с политической – она состояла из неопределенного числа лиц, принимаемых вместе за единицу при подаче голосов: чем старше разряд, тем меньшее число граждан составляло центурию.] и на основании ценза сделано было следующее распределение, удобное и для мирного, и для военного времени.

43. Из тех, кто имел сто тысяч ассов или еще больший ценз[118 - …кто имел сто тысяч ассов или еще больший ценз… – Тит Ливий приводит ценз времени конца республики; первоначально принадлежность к тому или другому разряду определялась количеством земли, которым владел гражданин. Переведено оно было на деньги впервые, полагают, при цензоре Аппии Клавдии, когда асс был в пять раз дороже, чем при Тите Ливии (тогда асс равнялся фунту меди); со времен Первой Пунической войны цена асса стала меньше в три раза. Следовательно, ценз I разряда составлял 20 тысяч тяжелых ассов или 20 югеров земли (по 1000 ассов) и т. д. соответственно.], он образовал восемьдесят центурий – по сорок центурий старших и младших[119 - …по сорок центурий старших и младших… – Старшие – от 46 до 60 лет, младшие – от 16 до 45 лет; только в случае крайней опасности первых призывали на службу вне города.]; входившие в состав их граждане названы были первым разрядом; старшие предназначены были для охраны города, младшие – для ведения войн вне города. Оружие для защиты тела определено им: шлем, круглый щит, поножи, панцирь – все из бронзы, оружие наступательное – копье и меч. К этому разряду присоединено было две центурии ремесленников[120 - …две центурии ремесленников… – Не принадлежа по цензу к I разряд у, они имели право подавать голоса вместе с центуриями I разряда.], которые несли службу без оружия; на них возложено было сооружение военных машин. Второй разряд образован был из имеющих ценз от ста до семидесяти пяти тысяч ассов, и из них составлены двадцать центурий, старших и младших. Оружие назначено: вместо круглого щита – продолговатый, а все остальное – то же, кроме панциря. Ценз третьего разряда определен в пятьдесят тысяч ассов; из них образовано столько же центурий и с тем же подразделением по возрасту. В вооружении также не сделано никаких изменений, кроме того, что отняты поножи. Ценз четвертого разряда – двадцать пять тысяч; из него образовано столько же центурий; вооружение изменено: им назначены только длинное копье и дротик. Пятый разряд многочисленнее: из него образовано тридцать центурий; они носили с собой только пращи и пращные камни; к ним причислены были[121 - …причислены были… – Позже под «причисленными» разумелись все граждане, выступавшие на войну без оружия и составлявшие запасные силы; они брали оружие убитых воинов и становились на их место.] горнисты и трубачи, разделенные на две центурии; ценз этого разряда был четырнадцать тысяч. Из остального населения, имевшего меньший ценз, образована была одна центурия, свободная от военной службы.

Устроив и распределив таким образом пехоту, он набрал двенадцать центурий всадников из самых состоятельных граждан. Кроме того, хотя Ромул образовал всего три центурии, он сделал из них шесть, дав им те же имена, которые были утверждены авгурами. На покупку лошадей назначено было по десять тысяч ассов из казны, а по две тысячи на прокормление их ежегодно должны были вносить вдовы[122 - На покупку лошадей назначено было по десять тысяч ассов из казны, а по две тысячи на прокормление их ежегодно должны были вносить вдовы. – Сумма на покупку лошади выдавалась единовременно, а кормовые деньги ежегодно; деньги эти уплачивались всеми независимыми и состоятельными женщинами, которых указывало государство каждому всаднику.].

Все эти повинности с бедных сложены были на богатых. Зато прибавлены были и почести. Не дано было одинакового права подачи голоса всем поголовно (как это было установлено Ромулом и сохранялось при прочих царях), а установлены степени, так что казалось, будто никто не лишен права голоса, и все же вся сила сосредоточена была у самых состоятельных граждан государства[123 - …и все же вся сила сосредоточена была у самых состоятельных граждан государства. – К подаче голосов сперва приглашались 18 центурий всадников и 80 центурий I разряда; если они голосовали согласно, то дальнейшая подача голосов являлась излишней, так как они составляли уже большинство (98 из 193).]. Прежде всего приглашались к подаче голосов всадники, затем восемьдесят пехотных центурий первого разряда; если там возникало разногласие, что случалось редко, то должно было приглашать и второй разряд, и почти никогда не спускались так низко, чтобы дойти до последних. И нечего удивляться, что тот порядок, который существует теперь, по установлении тридцати пяти триб, каковое число удваивается вследствие деления их на центурии, старших и младших, не сходится с числом, установленным Сервием Туллием[124 - И нечего удивляться, что тот порядок, который существует теперь, по установлении тридцати пяти триб, каковое число удваивается вследствие деления их на центурии, старших и младших, не сходится с числом, установленным Сервием Туллием. – Это место представляет некоторую неясность. Из существующих объяснений мы останавливаемся на следующем: в 241 году до н. э. произошло смещение деления на трибы и центурии таким образом, что каждая из 35 триб выставляла для каждого из пяти разрядов по одной центурии старших и младших, не касаясь, однако, 18 центурий всадников: таким образом, вместо 175 центурий Сервия Туллия (не считая 18 центурий всадников) появляются 350 новых центурий, и Тит Ливий указывает на невозможность согласовать оба деления.]. Ибо, разделив весь город, все его округи и заселенные холмы на четыре части, он назвал их трибами (как я думаю, от слова tributum[125 - …от слова tributum… – Tributum – налог, идущий на чрезвычайные нужды государства.], равномерное взимание коего, сообразно с цензом, установлено было им же), но эти трибы не имеют никакого отношения к разделению на центурии и числу их.