Гора из черного стекла

Она провела его узкой лестницей на первый этаж.

– И долго меня не было?

– Целых двадцать лет, мой господин.

– Тогда почему моя жена думает, что я кто-то другой? Или почему она думает, что я сейчас должен отправиться в Трою?

Евриклея покачала головой. Она была абсолютно спокойна.

– Возможно, горе расстроило ее ум. А может быть, кто-то из богов затуманил ее взор, и она не может видеть истину.

– А может, я проклят, – пробормотал Пол. – Может, я обречен на вечные скитания.

Евриклея неодобрительно прищелкнула языком:

– Следи за своими словами. Боги все слышат.

Он лежал, свернувшись калачиком на утрамбованном земляном полу в кухне. Солнце село, и холодный ветер с океана гулял по огромному дому. Грязь и пепел на полу с лихвой вознаграждались уютным теплом печи. Но хотя ему было тепло, а он ведь мог быть сейчас на улице, промерзая до костей, душа Пола была неспокойна.

«Обдумай все, – сказал он сам себе. – Ты с самого начала знал, что будет трудно. Служанка сказала: „Может быть, кто-то из богов затуманил ее взор“. Вдруг это правда? Заклятье или что-то в таком же роде?»

В этом мире может происходить все что угодно, а у него так мало информации – только то, что рассказал ему Нанди Парадиваш, да и тот многое скрыл. В детстве Пол никогда не умел отгадывать загадки или играть в игры, ему больше нравилось мечтать. Но сейчас он осуждал себя, маленького, за слабость. Ведь никто за него ничего не сделает. Когда он размышлял о своем нынешнем (возможно, единственной думающей фишке на игровом поле Греции великого Гомера), к нему пришло осознание, приглушенное, но глубокое, как далекий гром.

«Я все делаю неправильно. Я считаю сим-мир реальностью, хотя на самом деле это выдумка, игра. А я должен думать о самом замысле. Каковы здесь правила? Как функционирует эта Сеть? Почему я Одиссей и что должно со мной случиться?»

Он попытался припомнить школьные уроки классической литературы. Если этот сим-мир построен на продолжительном путешествии гомеровского Одиссея, тогда королевский дом в Итаке мог фигурировать только в начале истории, когда непоседа только собирался в путь, или в конце, когда он вернулся. Сама локация выглядела вполне реально, как и те сим-миры, которые он уже посетил, однако не все случайности могут быть учтены программой. Вероятно, даже у владельца Сети Иноземья бюджет лимитирован. Это значит, что количество вариантов ограничено возможностями восприятия марионеток. По крайней мере, появление Пола вызвало несколько противоречивых реакций у женщины, чье имя в данный момент было Пенелопа.

Но если он вызывал противоречивые реакции, то почему служанка Евриклея сразу признала в нем Одиссея, вернувшегося после долгих скитаний, и не отказалась от своих слов? Это полностью соответствовало сюжету поэмы, если он правильно его помнил. Так почему же служанка вела себя правильно, а хозяйка – нет?

«Потому что они – существа разного порядка, – догадался он. – В этой симуляции не два разряда существования – реальный и нереальный, – есть как минимум еще один, третий разряд, даже если я и не знаю, что он собой представляет. Гэлли принадлежал к этому разряду. Женщина-птица, Ваала, или Пенелопа, или как там еще тоже должна относиться к третьему разряду».

В этом был смысл, насколько он мог понять. Марионетки – просто часть симуляции, у них нет сомнений насчет того, кто они такие, что вокруг них происходит, и, скорее всего, они не выходят из симуляции, для которой были созданы. В самом деле, марионетки, такие как старая служанка, ведут себя так, будто все происходящее абсолютно реально. Они прекрасно запрограммированы и, как актеры-ветераны, полностью игнорируют любые ляпы участников-людей.

На противоположном конце шкалы – реальные люди, граждане. Они всегда знают, что находятся в симуляции.

Но, очевидно, был третий тип, как Гэлли и женщина-птица. По всей видимости, они могли переходить из одного сим-мира в другой и при этом частично сохранять память и свою личность в новом окружении. Так кто же они? Неполноценные граждане? Или более сложные марионетки, новая модель, не привязанная к конкретной симуляции?

Его вдруг осенило, и, несмотря на исходящее от печи тепло, по телу побежали мурашки. «Бог мой, это объясняет и Пола Джонаса, и их всех. Почему же я думаю, что я реален?»

Яркое утреннее солнце Итаки пробралось почти во все закоулки дома странствующего царя, заставляя царя самозванного рано подняться с постели у печи. У Пола не было желания слоняться по дому: хоть он и знал, что служанки виртуальны, но все равно стеснялся своих грязных лохмотьев.

У старой Евриклеи рабочий день был уже в разгаре: она выполняла приказания женихов и прочих домочадцев. Однако служанка позаботилась, чтобы Пол не остался голодным. Конечно, она могла бы принести ему не только кусок хлеба и чашку сильно разбавленного вина, но Пол не хотел вызывать зависть и подозрения. Он не без удовольствия жевал подсохший хлеб и размышлял о том, как же питалось его настоящее тело. Однако, несмотря на скромность трапезы и старания гостя остаться незаметным, некоторые служанки начали шептаться, что не мешало бы попросить пару любимых женихов Пенелопы вытолкать грязного старика из дома. Пол не хотел сражаться ни с одним из этих хлыщей, хотя ему была дана сила и выносливость победить в поединке одного крепкого воина. Он устал, был подавлен и не хотел опять принимать участие в боях. Чтобы избежать возможной ссоры, Пол взял корку хлеба и отправился на мыс погулять и подумать.

Что бы ни задумали создатели симуляции, они замечательно передали удивительно яркий и чистый свет Средиземноморья. Даже ранним жарким утром скалы вдоль побережья были такими белоснежными, что ослепляли. И хотя солнце было у Пола за спиной, ему приходилось прикрывать глаза рукой.

«Мне нужно узнать правила игры, – подумал Пол, наблюдая за парящими под ним чайками. – Не только относительно Греции, но и во всей Сети, или мне вечно бродить здесь. Одно из воплощений Ваалы, то, что первым появилось во сне, а потом и девочка из племени неандертальцев сказали мне, что я должен добраться до черной горы».

«Она достает до неба, – сказала ему Ваала, – Она закрывает звезды… Там ответы на все твои вопросы». Но когда он спросил, как туда добраться, она ответила:

– Я не знаю. Но, может, я узнаю, если ты меня найдешь.

Ваала из сна послала его сюда на поиски себя самой в другом воплощении. Но здесь возникала несуразность. Как она могла знать и не знать одновременно? Что это могло означать? То, что она не реальный человек и не симуляция, а что-то иное? Может, она хотела сказать, что в разных симуляциях у нее разные воспоминания?

«Похоже, что в образе Пенелопы она не знает вообще ничего, – подумал он с горечью. – Она даже не знает, что она – воплощение и что она сама послала Пола сюда».

Он наклонился, подобрал плоский камень и швырнул против упругого ветра… прошло несколько секунд, прежде чем камень шлепнулся у подножия скалы. Ветер сменил направление и подтолкнул Пола на шаг к пропасти. Пока еще расстояние было безопасным, но достаточно маленьким, чтобы у него похолодело в животе при мысли о падении.

«Я так многого не знаю. Могу ли я погибнуть от чего-нибудь в симуляции? Золотая арфа говорила мне, что, хотя все здесь нереально, можно пораниться или даже умереть. Раз это все – сетевая симуляция, первая часть ее утверждения верна, следовательно, я должен признать, что и вторая его часть тоже верна, хотя это выглядит абсурдно. Поведение Нанди в Ксанаду подтверждало, что мы были в опасности».

Его отвлекли вдруг зазвучавшие где-то сзади звуки простенькой музыки. Пол вздохнул. Новые и новые вопросы, им нет конца. Как там в другом греческом мифе? Многоголовое драконоподобное существо, гидра. Отрубишь одну голову – и из обрубка вырастут две новые. Вроде бы так. Полу раньше казалось, что встреча с Нанди и венецианкой Элеанорой раскроют все тайны, мучившие его, но чем больше он отрубал вопросов, тем быстрее вырастали новые головы гидры. Ему вспомнился запутанный модернистский рассказ о том, как вышли из-под контроля секретные разработки, и о том, как развивается параноидальный образ мышления.

Флейта прозвучала снова, будто ребенок, пытающийся привлечь внимание. Пол нахмурился, недовольный помехой, хотя чего хорошего можно ожидать в этом мире. Даже сообщения, посланные ему в помощь, выглядели сомнительно. Ваала из сна отправила его сюда на встречу с другим своим воплощением, но в этом образе она его не помнила. Ему помогла золотая арфа, которую он нашел в замке великана, но та не говорила с ним, пока он не попал в ледниковый период и пока арфа не превратилась в золотой кристалл.

«Так что, замок был сном или симуляцией? И кто послал мне сообщение об арфе? Если это люди Нанди, а только они могли пригреть кого-то вроде меня, то почему Нанди ничего про меня не знал? И кто эта женщина-птица? Почему я так чертовски, так мучительно уверен, что знаю ее?»

Пол вытащил последний кусок хлеба из складок своих лохмотьев, прожевал и проглотил его, а затем двинулся вдоль берега в направлении неутихающей флейты. По мере его продвижения по тропе к музыке стал примешиваться злобный лай. Не успел Пол это заметить, как перед ним появилась четверка огромных мастиффов. Они неслись по его следу, заливаясь лаем, с разинутыми пастями, возбужденные и кровожадные. Он остановился, пораженный и испуганный, попятился, но склон позади был крут, спрятаться негде, а убежать от этих четвероногих монстров невозможно. Пол наклонился, чтобы подобрать палку и отдалить неизбежное хотя бы на несколько секунд, – но тут раздался громкий пронзительный свист. Псы остановились в нескольких метрах от Пола, кружась и яростно лая, но не приближаясь. Худощавый молодой человек появился из-за камня, глянул на Пола и снова свистнул. Псы с рычанием отошли, огорченные, что у них отняли добычу. Они подбежали к молодому человеку, тот похлопал ближайшего пса по спине и отправил их всех вперед. Юноша жестом пригласил Пола следовать в том же направлении, поднес к губам флейту и побрел по тропе вслед за собаками, которые весело, под музыку, трусили перед ними.

Пол ничего не понимал в происходящем, но боялся оскорбить человека, который мог управляться с такими огромными недружелюбными животными. Он пошел следом.

За очередным поворотом открылось ровное пространство с несколькими строениями. Полу показалось, что он видит еще одно огромное здание, что-то вроде недостроенного дворца, но оказалось, что это строение для скота, а именно – для свиней. Огромная территория, обнесенная стеной, была разделена на свинарники, и в каждой такой секции под открытым небом находилось несколько десятков свиней. Еще сотни свиней разлеглись на огороженном пространстве, но вне свинарников, праздные, как туристы на пляже в странах третьего мира.

Молодой человек с псами куда-то исчез, но появился пожилой, который до этого, видимо, сидел в тени высокой стены и чинил сандалию – он еще держит ее в огромной руке. Борода его поседела, но крупное тело и мускулистые руки сохранили молодую силу. Пожилой слегка прихрамывал.

– Ну, приятель, – обратился он к Полу, – тебе повезло, что мой сын был с псами, когда они погнались за тобой. Я, надо признаться, очень этому рад. Мне не нужны проблемы. Было бы ужасно, если бы тебя прожевали и проглотили. Пошли, выпьем вина, а ты расскажешь мне что-нибудь новенькое.

Сам мужчина и его речь насторожили Пола, но он не мог сообразить, что это ему напоминало. Он снова обругал себя за то, что плохо изучал Гомера, когда учился в Крэнлее, а потом в университете.

«Откуда мне было знать? Конечно, если бы кто меня предупредил: „Послушай, Джонас, однажды тебя забросит в ожившую поэму „Одиссея“ и тебе придется сражаться за свою жизнь“, – я, может быть, усерднее бы читал книги. Но кто мог предвидеть?»

– Вы очень добры, – сказал он вслух, обращаясь, видимо, к главному свинопасу – старшему по производству свинины, можно сказать. – Я не хотел дразнить ваших собак. Я здесь впервые.

– Впервые? Наверное, прибыли на корабле, что бросил якорь у мыса Порсис. Добро пожаловать. Тем более, никто не скажет, что Евмей не оказал гостеприимства чужестранцу.

Пол был уверен, что слышал это имя, но простое знание имени ему ничего не давало.

Хижина пастуха была обставлена скромно, но все равно было так приятно уйти от жаркого солнца и от пыли. Разбавленное вино, предложенное Евмеем, тоже оказалось кстати. Пол сделал два больших глотка, прежде чем начать разговор.

– Скажи мне правду, незнакомец, – обратился к нему Евмей. – Ты ведь с того феакийского корабля, который встал на якорь у мыса, чтобы набрать пресной воды из источника?

Поколебавшись, Пол кивнул. В «Одиссее» определенно упоминался феакийский корабль – это он твердо знал.

– Ты прибыл в печальное время, если ты впервые в Итаке. – Евмей рыгнул и почесал живот. – В другое время я бы угостил тебя откормленным боровом, но сейчас могу предложить только молочного поросенка, да к тому же тощего и маленького.

Женихи, что расположились в доме моего хозяина, опустошают его кладовые. К тому же приходят нищие и странники, просят именем Зевса и не уходят голодными.

Свинопас еще долго развивал эту тему, подчеркивая порочность надоедливых женихов и жестокость богов по отношению к его хозяину, Одиссею. Пол смутно помнил, что Одиссей изменил свою внешность: один из богов сделал лицо героя неузнаваемым, чтобы враги не догадались, что супруг Пенелопы вернулся домой. Однако его удивляло, что рабыня Евриклея узнала его, а свинопас – нет.

Проговорив таким образом около часа, хозяин забил двух поросят и нарезал мясо для жарки на вертелах. Несмотря на доброту свинопаса, Пол ощущал растущее нетерпение и злость.