Мечтать о такой, как ты

– Только белые медведи, – усмехнулась я. – Я тебя с ними познакомлю.

– Договорились, – хмыкнул Стас и снова принялся крутить радиостанции.

Так мы развлекались постоянно. Он слушал новости, а я переключала на музыку. Он обратно на новости и потом ругался, говорил, что я бесполезный обыватель. И что из-за таких, как я, в нашей стране бензин не дешевеет, хотя нефть просела на бирже втрое. Как же легко и просто мне бы с ним было, если только ни о чем не думать!

Когда его руки уверенно и спокойно обнимали меня, мысли разбегались в разные стороны, оставляя после себя пепелище. Это было как раз то, из-за чего мне не хотелось говорить ни слова. Ни про отношения, ни про его ответственность, ни про мои мечты. Когда он рядом, я со всей отчетливостью понимала, что никогда в жизни еще рядом со мной не было такого прекрасного мужчины. Я просто никогда не встречала таких. Возможно, что таких больше и нет вообще. И что, неужели есть причина, из-за которой я добровольно должна его потерять? Потому что он не знакомит меня с мамой? Бред. Или нет?

Мы подъехали к дому, вокруг которого еще не замело следы от моих шин.

– У тебя тут даже еще тепло, – присвистнул Стас, снимая в сенях свою дорогую черную куртку с меховым воротником.

Когда я впервые увидела Стаса, то подумала, что он выглядит на миллион долларов. Он тогда только получил место нашего директора и ходил по нашему офису в каком-то совершенно потрясающем костюме, держа в руке невероятный, несуществующий еще в России телефон. Со временем я поняла, что в руках Стаса все начинает смотреться дорого и стильно. Даже я. Рядом с ним я чувствовала себя женщиной, которую можно носить на руках.

– Давай еще подтопим? Холодно, все моментально выстужается. Наверное, девчонки только утром уехали, – сказала я.

Стас закатал рукава, у него были большие руки с длинными изящными пальцами, как у музыканта. Только играл он не на пианино или чем-то там таком, его скрипкой был черный ноутбук, который Стас везде таскал с собой в кожаной сумке, а когда он работал, то был немного похож на пианиста. Вообще, все, что он делал, он делал прекрасно. Кроме каких-то естественных вещей, которые мужчина должен делать руками. Ни разу не видела, чтобы он забил гвоздь или ввернул какую гайку.

– Ты умеешь топить? – удивилась я.

– А почему нет? Чего там сложного? – удивился он.

– Вообще-то ничего, – пожала я плечами.

Стас сосредоточенно чиркал спичками.

– Что-то с ними не так. Может, они сырые? – нахмурился он.

– Тебе точно не нужна помощь? – еле сдержалась я. Кто бы мог подумать, что дрова не разгораются только оттого, что к ним подносится горящая спичка.

– Это не должно быть сложно. Что ты смеешься?

Я хохотала, а он вымазался в саже и злился.

– Газету! Сунь ты туда газету! – сквозь смех выпалила я.

Стас опешил.

– Зачем?

– Ты что, никогда не разжигал костер? Никогда не ходил с классом в походы?

– Давай сюда свою дурацкую газету, – пробурчал Стас, а я вспомнила, как когда-то у меня дома он увидел на кухне висящую связку сухих белых грибов и недоуменно спросил, что это. Оказывается, он грибы видел только в супе и думал, что они растут уже жареными.

– Подвинься, дай-ка я сама. Тут еще подуть можно. – Я деловито оттолкнула его от «амбразуры», подоткнула смятую газету под дрова, чиркнула спичкой и осторожно дала огоньку разрастись.

Огонек побежал по поленьям, а я вдруг всей кожей почувствовала, что Стас смотрит на меня. Смотрит совсем другим взглядом.

– Ты чего? – Я скосила взгляд и наткнулась на блестящую синь его глаз. Он не был писаным красавцем, но глаза – за такие глаза убивают. За такие глаза уходят на край света. Чего я, дура, еще хочу? Он тут, со мной…

– Я скучал, – сглотнул он и оторвал меня от печки.

Через несколько секунд мне стало все равно, горят там дрова или нет. В моей груди начинался самый настоящий пожар. Говорят, есть люди, которые подходят друг другу психологически, а есть – физически. Про первое не знаю, но когда Стас прикасался ко мне…

– Я тоже скучала, ты не представляешь как.

– Молчи. Где тут у тебя кровать?

– Там. – Я коротко вдохнула, почувствовав, как он поднимает меня на руки. Во мне живого веса меньше, чем в большой собаке, так что носить меня – дело нетрудное, но все же как это приятно!

– Ты мой самый лучший подарок, – тихо прошептал Стас мне на ухо. Отведя мои волосы от лица, он усмехнулся и легонько щелкнул меня пальцем по кончику носа.

– Что ты делаешь? – возмутилась я.

– Ты имеешь что-то против?

– Я – за, – вздохнула я и отдалась его уверенным рукам.

Ему исполнился сорок один год, и он совершенно точно знал, что и как делать, чтобы я тихо мурлыкала, греясь в лучах его взглядов. Когда он смотрел так, мне и в голову не могло прийти, что наши отношения несерьезны. Возможно, я ошибалась. Меня терзали сомнения.

Потом мы долго лежали, глядя на небо за окном. Я чувствовала, что засыпаю. Тихое счастье кошки, нализавшейся сметаны. А Стас, напротив, в возбуждении рассказывал мне что-то о проигрыше «Дженерал Моторс» в конкурентной борьбе. О двух с половиной миллионах человек, которые могут остаться без работы, о том, что американские машины уже никогда не догонят японские… Я дремала, изредка приходя в себя и кивая первому попавшемуся обрывку фразы. Я лежала в его объятиях, и не было ничего прекраснее этого умиротворения. Было странно, что такое вообще возможно в моем мире. Я никогда прежде не любила; кажется, никогда прежде не любили и меня. Хотя было немало мужчин и немало разговоров под одним одеялом.

Наверное, все могло бы так и остаться, если бы я так и не подняла в тот раз вопрос о наших отношениях со Стасом. Да, наверное, могло. Я забила бы на все, целовалась бы, смотрела на полную луну и лопала жареные сосиски, доставая их из печки. Зачем будить лихо, пока все так тихо и чудесно? Наверное, все так и было бы, если б Стас не сказал:

– Мама будет у меня еще пару недель. Придется нам пока не встречаться.

– Не встречаться? Почему? – нахмурилась я.

Он же, нисколько не смутившись, пояснил:

– Я не хочу, чтобы кто-то узнал, что у меня кто-то есть, понимаешь?

– Не очень, – тихо пробормотала я.

– Что? Я не расслышал, – сказал Стас, достав из печки еще одну сосиску.

Я глубоко вдохнула и поняла, что это, видимо, неизбежность – нужно все выяснить.

– А что, ты стыдишься наших отношений? – спросила я. Мне хотелось надеяться, что это прозвучало, как нейтральный вопрос. Такой же, как «ты будешь чай или кофе?».

Стас замер, потом встал и внимательно посмотрел на меня.

– Что ты говоришь ерунду? Конечно же, нет.

– Тогда почему бы твоей маме не узнать, что у тебя есть я? И твоим друзьям, кстати, – добавила я, понимая, что нейтральный тон у меня не выходит.

– Потому, что я не хочу бессмысленных расспросов, – недобро ответил он и отвернулся.

Интересно, что он думал в этот момент?