Роман с куклой

Михайловский прочитал стенограмму до конца. Потом следующую – всего их было девять, но ни в одной из них он так и не нашел того, что искал.

Он закрыл папку.

Дама из генеалогической фирмы вполголоса, но очень отчетливо жаловалась Любочке на привередливость некоторых клиентов:

– …нет, ну как будто я виновата, что в роду у них ни графьев, ни князьев нету! Что ж я, до Великого потопа должна сведения копать?! Да в те времена и бумагу еще не изобрели! Один вот недавно потребовал, чтобы я доказала, что он прямой потомок египетских фараонов… Псих! Якобы он точно об этом знает – из своих снов!.. Псих, я вам точно говорю, Любочка! Единственный плюс – платит он хорошо… А и ладно, я ему придумаю предков, позатейливее!

Михайловский обхватил голову руками и закрыл глаза.

Потом вышел в курительную комнату, отделанную белым кафелем, сел на подоконник и затянулся сигаретой. Его бесила толстая тетка, его бесили все.

Его бесили женщины. Ну, разве что кроме Любочки и Ивы.

Ива…

Она была единственной, с кем он мог спокойно общаться. Она была нормальной, нормальной – в высшем смысле. Исключение из правил, только подтверждающее правила!

Даниил Петрович Михайловский и рад бы был смиренно любить этих странных существ, называемых женщинами, но они сами все портили. Своей глупостью и алчностью, пристрастием к мелочам и вздорными капризами, своим упрямством и неистребимым желанием повелевать. Они были до такой степени неискренни, что только огромное горе или нечаянная радость могли на время сорвать с них маску, сделать живыми и человечными. Но все остальное время – они лицедействовали!

Да, они могли быть добрыми, но истинного милосердия в них не было. Даже сочувствуя кому-либо, они затаенно радовались тому, что в данный момент неприятности происходят не с ними. Страдая, всегда следили за тем, достаточно ли хорошо они выглядят. А в какой восторг они приходили, когда им удавалось по-настоящему уязвить кого-то…

Пустые, пустые и мелочные создания!

Их было два вида – курицы и стервы. Иногда – все вместе, и хуже этого убойного сочетания не было уже ничего!

Ива была исключением потому, что не пыталась переделать под себя весь мир, она была простой и искренней. За все эти годы она так ничего и не потребовала для себя, она была довольна всем. И самое-то главное – она не пыталась лезть к нему в душу, не пыталась быть его музой, никогда не мешала ему! Михайловский даже не классифицировал Иву, по своему обыкновению, – ибо прекрасно понимал, что Ива вне всяких классификаций, она одна такая. Даже добродушная Любочка имела изъян – при всей своей старательности она была из породы куриц…

Словом, за тридцать девять лет своей жизни Михайловский успел навидаться всякого и, казалось, мог бы ко всему привыкнуть. Но, как говорится, нет предела совершенству – не так давно он имел счастье (в кавычках) видеть некий экземпляр, чья стервозность зашкаливала все мыслимые границы.

Экземпляр звали Евой (вот она, ирония судьбы – женщина с именем нашей прародительницы!), и она была блондинкой (ха-ха!). Такого жгучего сочетания стервозности, глупости, вздорности, кокетства и наглости Михайловский еще не видел. За несколько минут их знакомства (меньше получаса, наверное) она успела вывести его из себя, заставила трястись от ненависти и бешенства.

Позже он просил Иву ни с кем его больше не знакомить. «Ты сердишься на меня из-за Евы? Знаешь, я сама не ожидала, что она себя так поведет…» – пыталась растерянно оправдаться Ива. «Ива, я не сержусь, но ради бога – никаких автографов!»

Михайловский был настолько выбит из колеи, что несколько дней не встречался ни с Ивой, ни даже с братом – восстанавливал душевное равновесие. Похоже, брат даже обиделся…

Дело в том, что не так давно телезвезда и бывшая спортсменка Голышкина вышла замуж – миллионер Олег Отвяньбеда, владелец нескольких колбасных заводов и фабрики по изготовлению макарон, показался ей выгодной партией. Бедный Отвяньбеда: Голышкина представляла собой классический тип амбициозной дуры и расчетливой стервы! Но это уже его проблемы…

Так вот, после своего замужества Голышкина перебралась к мужу, в особняк на Рублевском шоссе, а прежнюю дачу решила продать. Дачу в июле купил брат. Вернее, двоюродный брат (по линии матери) – Толя Прахов. Все бы хорошо, но Толя поселился там со своей мамашей, мерзкой теткой, которая ни о чем другом не говорила, как только о своих болезнях. Сколько Михайловский ее помнил, тетушка Вера Ивановна непрерывно лечилась от множества самых различных и почти не совместимых с жизнью недугов. Тем не менее она умудрилась пережить своего мужа, абсолютно здорового бодрячка, и двух своих младших братьев. Разумеется, на время переселения и обустройства Толя нуждался в Михайловском, тем более что Вере Ивановне уже несколько раз вызывали в Лапутинки «Скорую»…

…Михайловский затушил сигарету и вернулся в читальный зал. Следующим документом, который он взялся изучать, были воспоминания заместителя председателя Губчека, того самого Попова. Тот вспоминал о допросе Колчака:

«Как держался он на допросах?

Держался, как военнопленный командир проигравшей кампанию армии, и с этой точки зрения держался с полным достоинством. Этим он резко отличался от большинства своих министров, с которыми мне приходилось иметь дело в качестве следователя по делу колчаковского правительства…»

– Надо же, смелое признание для заместителя председателя Губчека! – усмехнувшись, пробормотал Михайловский. Но даже в этих воспоминаниях не было никакого намека на золотой запас. Несколько тонн (!!!) золотых рублей пропало тогда без следа…

Михайловский захлопнул последнюю папку. Сдал документы Любочке, спустился вниз, вышел из ворот, достал из кармана свой сотовый.

– Справочная? Будьте добры, скажите мне номер телефона какой-нибудь кукольной галереи… Да-да, той самой, где выставляются куклы. Ага, спасибо… Алло, это галерея? Девушка, милая, вы знаете такого мастера – Полякову Еву? Кто же ее не знает, ну да… А вы не дадите мне ее телефончик, я хочу приобрести одну из ее работ… Дадите? О, спасибо вам огромное…

Конечно, проще было обратиться к Иве и у нее узнать координаты Евы. Проще, но…

– Алло, – раздался в трубке знакомый, ненавистный и нежный голос.

– Алло, Ева? Ева, это Даниил Михайловский… Помнишь такого?

– Как не помнить… Что тебе, Даниил? – ничуть не удивившись, спросила Ева.

– Ты еще не передумала?

– О чем ты? – удивилась она.

– Ну как же – ты собиралась за меня замуж! – засмеялся он. – Так вот – я не против.

Зачем он все это делает, зачем говорит эти слова – Михайловский пока не знал. Он ненавидел таких, как Ева (потому что такие, как Ева, уже достаточно испоганили ему жизнь), он даже минуты лишней не желал проводить в их обществе… Но он хотел ее увидеть еще раз. Наверное, из чувства противоречия. Своего рода стокгольмский синдром…

Он ждал, что она сейчас пошлет его к черту. Нажмет на кнопку «отбоя». Скажет что-нибудь такое, чего он уж точно вынести не сможет, – и тем успокоит его. Но Ева, помолчав, изрекла следующее:

– Приезжай.

Всего одно слово. Безобидное. К нему даже не придерешься! О, боги…

– Куда? – коротко спросил Михайловский.

Она сказала адрес.

Он сел в машину. И поехал к ней, чувствуя себя человеком, который добровольно согласился заложить душу дьяволу.

…Ева открыла ему дверь – в коротких рваных джинсах, растянутой, выцветшей голубой майке, руки по локоть в чем-то испачканы.

– Привет. Заходи! Дверь только сам закрой, ладно?

Она ушла, судя по звукам – в ванную. Наверное, отмывала свои руки…

Вернулась через несколько минут. На ногах у Евы были сандалии с одной перепонкой, которые полностью открывали ее щиколотки и ступни. Маленькие круглые пальцы, серебристый лак… Наверное, в этом есть особый шик – выглядеть кое-как, при этом с безупречным педикюром.

Михайловский сначала даже обрадовался тому, что застал Еву неглиже, – вроде как есть шанс не потерять совсем голову, но потом понял, что и такой Ева хороша. Под майкой у нее ничего не было…

– Идем на кухню. Я работаю, как видишь, – буркнула она. – В комнате страшный кавардак.

– Ты работаешь? – удивился он, разглядывая ее шею сзади (волосы у Евы были сколоты на затылке пластмассовой девчоночьей заколкой).

– Ну да… А ты думал! – холодно бросила она через плечо. – Я девушка одинокая, спонсоров у меня нет… Да и не люблю я этих спонсоров! – с неожиданным злорадством зачем-то добавила она.

Откуда у него ее телефон, Ева даже не спросила.

В большой кухне помимо известных Михайловскому предметов, которые и должны присутствовать на кухне, был еще один странный агрегат.