Естественное убийство – 3. Виноватые

– Я сейчас пью пусть бурду, но зато уже медленно и размеренно! – огрызнулся в пустой лестничный пролёт Соколов.

«И гроша ломаного не стоит твоя размеренность. Ты просто пытаешься оттянуть момент неизбежного похода к Рите!» – хохотал Сева откуда-то из собственной соколовской утробы, заглушая глухое подъездное эхо.

– Это заразно! – вздохнул Соколов и поставил чашку на перила. – Но Северный-то хоть сам с собой разговаривает, потому что живёт один. А мне, слава богу, есть с кем поговорить. Жена, пятеро детей… – Семён Петрович судорожно вздохнул. – Боже мой! Мне всего лишь тридцать восемь лет, а у меня жена и пятеро детей. Я живу во всего лишь квартире, как лох! Дом не построил, ни одного дерева собственноручно не посадил, сына пока не вырастил… Да и, признаться честно, дети у меня какие-то придурки, а вовсе не индиго! Особенно Дарий и Жорыч. Ну полные идиоты! Даже для своих лет. Да я в их годы… Стоп! А в свои годы я что?! Олигархом не стал! А раз не стал до тридцати восьми, то уже, видимо, никогда и не стану. И не просто «видимо», а вполне очевидно! Ни один из моих сыновей не поступит в Массачусетский технологический в двенадцать, ни одна из моих дочерей не будет примой-балериной Большого театра, я никогда не увижу своё имя в списке «Форбс»… Зачем я живу? Боже мой, боже мой! Моя жизнь бессмысленна, я неудачник. Никчемный муж ненавистной жены, отец бездарных детей, бизнесмен из меня, как из молотилки операционный микроскоп…

Узрев внезапно разверзнувшуюся ещё больше бездну отчаяния (хотя, казалось бы, куда ещё больше?!), Сеня взмахнул рукой, и чашка с коричневой жидкостью рухнула вниз. Раздался приглушённый всплеск расколотившегося вдребезги фаянса.

– Вот так и я кану в ничто, разобьюсь в никчемные осколки, клочья моей гнилой плоти будут глодать опарыши! – надрывно всхлипнул Соколов. Глодающие его плоть опарыши оказались последней каплей. И Сеня пролил несколько искренних тихих слёз. Слизнув с верхней губы солоноватую влагу, он почесал толстый живот. – Я даже с телом своим ничего не могу сделать! – констатировал он и брезгливо отдёрнул от себя руку.

«Гнида, едь за собакой!» – раздалось в черепной коробке ехидно-директивное от Соловецкой.

– И ещё я сошёл с ума. Я слышу голоса.

Семён Петрович решительно щёлкнул резинкой трусов и вернулся в квартиру. Бесшумно и моментально собрался и стремительно донёсся до Бульварного кольца. Всё-таки по Москве иногда ещё можно ездить. Например, в половине пятого утра. Не рискуя разбудить Маргариту Пименовну так рано, он сел на скамейку под её подъездом и снова предался ментальному самоистязанию. Как ни крути, выходило что он, Семён Петрович Соколов, в свои без малого сорок – никто, ничто, имя ему никак. Он – самый обыкновенный, серый безликий обыватель, каких миллиарды на этой планете. В Сенином пузе возникла чёрная дыра безнадёги. И его стало стремительно засасывать в эту внезапно образовавшуюся дыру. Сене стало плохо, на физическому уровне. У него заледенели руки и ноги, несмотря на всё ещё летнее душное утро. В голове шумело и пульсировало. Ненависть к жене смешивалась с жалостью к себе. Обида на неисключительность детей умножилась на оскорбление собственной неспособностью стать олигархом… Он был просто не в состоянии сконцентрироваться. Его мутило.

– Сеня, что ты здесь делаешь?! Ты что, девочка, что ли? В обморок собрался? Долго догуливал вчерашние именины?!

Соколов еле-еле сфокусировался на знакомый голос. Перед ним стояла Рита Бензопила. И мутным, издалека разносящимся басом, растекающимся по матрице восприятия, ревела:

– Сеня! Что! Ты! Здесь! Делаешь!.. – И через мгновение обеспокоенно своим обыкновенным приятным близким контральто чётко, раздельно и осмысленно, разве что чуть медленнее обыкновенного: – Мальчик, с тобой всё в порядке?

– Да-да, спасибо, Маргарита Пименовна! Со мной всё в порядке! – невероятным волевым усилием Соколов пришёл в себя. И даже пошутил: – Я же уже взрослый мальчик! Всё хорошо, просто Сева прислал меня забрать пса. То есть меня прислала Алёна. Они оба меня прислали. Им зачем-то срочно нужен Севин пёс. Доброе утро, Маргарита Пименовна! – Сеня встал и слегка поклонился.

– Ты уже давно не мальчик! Какой ты, к чёрту, мальчик с таким пузом?! – саркастически усмехнувшись, Рита Бензопила посмотрела на Соколова удивлённо.

– Но вы же сами сказали: «Мальчик, с тобой всё в порядке?» – начал он, не менее удивлённо глядя на мадам Северную, но тут его перебили…

– Рряв-рряв-рряв! – раздалось снизу жизнерадостное, и что-то замолотило Сеню по ноге.

– Ах ты ж моя прелесть! Ты поздоровался с дядей Сеней? Какой умница! Какой умный пёсик! Сейчас мама даст куклёнышу вкусняшку! – Рита вытащила из кармана новеньких, не совсем соответствующих её солидному возрасту джинсов фольгу и, развернув, угостила угодливо метущего хвостом утреннюю московскую пыль терьера-полукровку кусочком сыра дор-блю. – Моя заинька, моя умница, моя прелесть, Ритин зайчик, мамин мальчик! – раздавалось в чистоте раннего утра, перебивая пение непонятно почему всё ещё живущих в этом городе птиц.

Соколов так и застыл с отвисшей челюстью. Это Маргарита Пименовна – грозная матушка его закадычного друга Северного? Её похитили инопланетяне и ставили над ней опыты? Или сегодня утром все сходят с ума и даже в этом он, неудачник и серость Семён Петрович Соколов, не уникален?

– Скажешь этим… – Рита ткнула остреньким подбородочком куда-то в сторону. – Скажешь этим, что хрен им, а не собака! Знаю я своего сына! Ему не то что собаку – ему таракана доверить нельзя! Так что давай катись отсюда, если ты в порядке! Общий привет!.. – И тут же, сменив свой обыкновенно высокомерный тон на сироп с вареньем, Маргарита Пименовна сладкоголосой сиреной запела: – Ритин пупсик, мамин котик, идём гулять! Идём, уже идём! Глупый дядя Сеня отвлекает мальчика от утренней прогулки!

– Кажется, и первый «мальчик» действительно был вовсе не в мой адрес, – растерянно пролепетал Семён Петрович, глядя вслед мобильной композиции «дама с собачкой». – Никто тебя не любит, Соколов. Никому ты не нужен. Никто не будет вставать ради тебя в пять утра… Господи, Рита встала в пять утра?! Да она раньше десяти глаза не продирала никогда и до полудня раскачивалась. Ванну принять. Выпить чашечку кофе. В ванне. С рюмочкой коньяка. Чтобы почки лучше работали. И с сигареткой. Чтобы рефлексы включить. А тут… В пять утра она бодро рысачит по двору с лохматой дворнягой?! Чтоб я провалился! Сегодня магнитные бури, не иначе.

Махнув рукой, он сел в машину.

– Я – чмо! – сказал он торпеде и включил зажигание.

Через полчаса он был у Северного.

– Рита не отдала собаку! – вместо приветствия сказал он замогильным голосом другу, открывшему дверь. Проплёлся с видом короля Лира в изгнании по уже залитой солнечным светом, почти лишённой стен Севиной квартире и шлёпнулся в кухонное кресло. Кресло жалобно заскрипело всеми фибрами своей соломенной души.

– И ты поэтому так мрачен? – после небольшой паузы, во время которой он внимательно смотрел на своего младшего товарища, уточнил Всеволод Алексеевич у непохожего на себя Сени.

– Нет. Хотя и поэтому тоже, отчего нет? Я не смог справиться с элементарным заданием – привезти другу его пёсика. Северный, сегодня утром я осознал, что я – никто, ничто, имя мне никак, жена моя – толстая корова-производительница, дети мои – обычные куски мяса с глазами… Северный, я – ничтожество!

– Стоп-стоп-стоп! Соколов, что с тобой случилось? Вчера вечером, если не сказать уже ночью, ты был доволен жизнью, любил свою жену, к слову – великолепно выглядевшую на своём дне рождения, и производил впечатление счастливого человека. Что случилось за пару часов? Тебя похитили инопланетяне и… Или ты бы предпочёл, чтобы твои дети были безглазыми кусками мяса?

– Кстати, об инопланетянах. Твоего не пойми какого терьера теперь зовут вовсе не «тварь» и не «лохматый саквояж», как в предыдущей серии, а «мальчик», «куклёныш», «зайчик», «прелесть», «пупсик» и «котик». И ещё он хавает дор-блю по утрам. Возможно, Рита даже поит его коллекционным винищем, – бесцветным голосом сообщил Семён Петрович.

– А где собака?! – прокричала вышедшая из ванной Алёна Дмитриевна, свежая, как рассветный ландыш. – Сеня, привет! – подбежав к старому другу, она чмокнула его в щёку. Он никак не ответил на её экспрессивное приветствие.

– Алёна, я не знаю, что такое моя матушка сделала с Соколовым, но подозреваю что-то страшное. Рита вполне способна сделать страшное, особенно с человеком, явившимся к ней в пять утра.

– Твоя маменька ничего со мной не делала, – пробормотал Семён Петрович. – Она в пять утра гуляла с собакой. В джинсах. С сыром в кармане. И она сказала, что собаку «им»… то есть тебе… то есть вам обоим… не отдаст.

Перед Сениным носом возникла чашка нормального кофе. Соколов втянул носом пряный коричный аромат и завыл:

– Сева-а-а, Алёна-а-а-а, я никто-о-о и ничто-о-о…

– Молчать! – рявкнул Северный так, что даже Алёна Дмитриевна слегка присела.

Сеня моментально заткнулся. Соловецкая, приняв у Северного чашку кофе и прикуренную для неё сигаретку, сдержанным тоном аккуратно восхитилась Всеволодом Алексеевичем:

– Ни фига себе ты можешь, – и тихонечко отхлебнула. – Опасно за тебя замуж выходить, – совсем уж себе под нос пробормотала она.

– А теперь говорить! – обратился Всеволод Алексеевич к поникшему другу. – Только кратко и по существу.

– После звонка Алёны я сначала возненавидел жену, потом унитаз, потом детей, а потом, когда курил на лестнице, то неожиданно, но со всей ясностью понял, что я дрянь! – скороговоркой выпалил Соколов. И снова замолчал.

– Понятно, – коротко резюмировал Северный.

Некоторое время все молча пили кофе и курили.

– А что тебе понятно? – почему-то шёпотом поинтересовалась Алёна Дмитриевна.

– Что наш друг со всей ясностью понял, – коротко пояснил Всеволод Алексеевич. – И поэтому сейчас со всей своей ясностью он отправляется к чертям собачьим, а мы с тобой после лёгкого завтрака нанесём визит моей разлюбезной матушке для внесения ясности же в собачий вопрос.

Глава третья

– Входите, дверь открыта, а я очень занята и руки у меня мокрые! – пророкотало в домофон одномоментно с нетерпеливым щёлканьем магнитного замка.

Сева с Алёной переглянулись и молча поднялись на второй этаж. Дверь действительно была открыта. И это с маменькиной-то нездоровой боязнью воров, убийц и сексуальных маньяков! Уж как Всеволод Алексеевич её ни обсмеивал на предмет страха последних, но Рита отщёлкивала сына фразой: «И на мой возраст найдутся – на то они и маньяки!» А тут – двери нараспашку!

– Проходите! Я мальчику попу мою, у мальчика понос! Чем ты его кормил, мерзавец?

– Ну уж точно не заплесневелыми сырами по утрам, – пробурчал под нос Северный и тут же удостоился от Алёны чувствительного пинка в бок.

Пара молча проследовала в кухню. Северный зашуршал принесёнными пакетами. (Вечная слава круглосуточным супермаркетам! Ура!) Явиться к матушке без набора № 1 «Завтрак добропорядочной пенсионерки»? Смелый человек не боится смерти, но ищет её только безумец. Кстати именно из-за последнего обстоятельства в том числе Рита Бензопила понятия не имела, что все её желания-капризы давно не только учтены любящим сыном, но пронумерованы и звучно поименованы. Узнай она о кодовом названии продуктового набора № 2 «Старушка при смерти», и Севины шансы оказаться в реанимации были бы куда достовернее маменькиных.

– Овсянку купил? – раскрасневшаяся Рита выскочила из ванной, держа в руках укутанного в полотенце метиса.

«Геркулес» Всеволод Алексеевич покупал Маргарите Пименовне раз в месяц. Потому что ела она его по ложке в сутки. С одной собственноручно покрошенной инжириной. («Покупай только у узбеков! Чтобы я больше не видела этой усушенной в пыль отравы в вакуумных упаковках! Ты что, в могилу меня хочешь свести?!») Миндальным, грецким и лесным размолотыми орешками – по одному на порцию, умещавшуюся в розетке для варенья. Залить столовой ложкой обезжиренного кефирного йогурта. («Не было этой фирмы? Надо было заехать в другой магазин! Уморить меня решил?») Странно, что таковая забота о здоровье и фигуре не мешала Рите хлобыстать коньяк мужскими, если не сказать лошадиными, дозами. («Алкоголь мне не нужен, я спокойно могу без него обойтись, но вмешиваться в привычки длиной в жизнь считаю делом рискованным»[4 - Одно из многочисленных замечательнейших высказываний Уинстона Черчилля об алкоголе.], – отвечала Рита сыну на его редкие замечания на этот предмет, приняв максимально англизированный, по её разумению, вид.)

– У тебя что, уже закончилась? – удивился Северный.