Легкое дыхание лжи

Он все время сравнивал Лану с мамой, против собственной воли. Казалось, эти женщины родились на разных планетах: мама терпела боль, унижения и при этом преданно любила своего мучителя. А Лана устраивала свою жизнь, как ей хотелось и нравилось, без оглядки на чужие суждения. Мужчины ее боготворили – Лана сумела заставить себя уважать. А почему Ася, мама, не сумела? Почему рабски целовала занесенную над нею руку?

Была ли она мазохисткой? Любила ли она, когда ей причиняют боль? Или она относилась к тому поколению женщин, которых вырастили в рамках сознания, что мужчина – хозяин? И бьет – значит, любит?

Ему становилось душно от одной этой мысли. Так душно, что хотелось рвать воротник, бежать на свежий воздух – отдышаться. В истории человечества много несправедливых и дурных вещей, но ведь тогда уже двадцатый век заканчивался – совсем другой век, с другими идеями! О ценности человеческой жизни, о неприкосновенности личности, о равенстве полов, о… Как мог этот скот, задержавшийся в развитии на уровне пещерного века, поднять руку на его маму? Как могла мама сносить это?!

Он не понимал. Не понимал, нет!

Но ему приходилось с этим жить. С его запоздавшей во времени жаждой, с запоздавшей возможностью защитить мать. Он зарабатывал деньги изо всех сил, надеясь с их помощью сделать жизнь мамы если не счастливой, то хотя бы приятной, комфортной…

Но он опоздал. Алкоголь убил ее.

Или ее убила эта странная любовь?

Лана будто прочитала его мысли. Собственно, почему «будто»? Она хороший психолог, она знала, о чем он думает.

– Тебе обязательно нужно было убедиться на собственном опыте, что любовь – это не подчинение одного человека другим, а совместная радость. Секс – это совместное наслаждение, а не повинность или стыд. Но я не знала, кто станет твоей первой женщиной и не испортит ли она тебе твой первый опыт. Поэтому ею стала я. И я тебе хороший опыт дала, мой дружочек. Теперь ты знаешь, как это должно быть. И я тебе больше не нужна.

– Нужна!!!

Роману было хорошо с Ланой, он не хотел с ней расставаться…

– Ты стал привязываться ко мне, Ромка. Как мужчина, я имею в виду… А это уже лишнее. У нас с тобой нет никаких перспектив для хеппи-энда. Мне за тридцать, пора подумать о семье. Надеюсь, ты не собираешься делать мне предложение? – засмеялась она и тут же спохватилась: видимо, выражение его лица ее напрягло. – Во всяком случае, я за тебя замуж точно не собираюсь, – твердо произнесла она. – Я на двенадцать лет тебя старше. Ты очень славный, я тебя нежно люблю, но…

– Останемся друзьями? – улыбнулся Роман.

Что-то внутри у него ныло и саднило – он действительно привязался к Лане как мужчина, не только как друг. Но он понимал, что она права. И надо принимать ее правоту достойно.

– Конечно, мой хороший. У тебя будут другие женщины, больше подходящие тебе по возрасту. – Лана обошла столик, обняла его, поцеловала в макушку.

Оказалось, это была их последняя ночь.

Но дружбу они сохранили. И, само собой, на решение Романа изучать психологию Лана тоже невольно повлияла.

…Что он будет делать, получив диплом психолога, Роман не знал. Но от поступления в вуз (предстоящего) до диплома еще о-го-го, – в конце концов, он начнет учиться, а там видно будет. Не понравится – бросит. Работу он не оставит: поступать Роман собрался на заочно-вечернее отделение. Зарабатывать-то на жизнь надо. Отец (настоящий отец, которого Рома не так давно нашел) сказал, едва услышав о его планах: я тебе помогу материально! Ну уж фигушки, Роман себя сам содержит с детства, и мать содержал, пока была жива. На шею он не станет садиться даже любящему папе. Или, правильнее сказать, зависеть финансово. В общем, как ни назови, а независимость дороже.

А пока что надо готовиться к экзаменам…

Девушка в окне

В последующие дни Роман не раз замечал в том же окне девушку, но упорно делал вид, что не видит. Направляясь в сельский магазин, он рассмотрел повнимательнее дом за высоким забором: куб из красного кирпича с жестяной крышей, слепившей на солнце; глухие металлические ворота с камерой видеонаблюдения. Никто оттуда никогда не выходил и никто не входил, по крайней мере в те моменты, когда Роман оказывался рядом. Со двора не доносился шум – если бы он не увидел девушку в окне, решил бы, что дом необитаем.

Что-то странное было в этом. Девушка, насколько позволяло рассмотреть расстояние (разделяло их метров пятьдесят, около десяти до забора и все сорок с той стороны), весьма миловидна, а живет одна, будто отшельница… Ни веселых молодежных вечеринок, ни хотя бы родительских заездов на дачу… Может, она, как и он, уединилась здесь для подготовки к экзаменам?

Заинтригованный, Роман решил последить за домом более пристально. Он обнаружил, что в окне отшельницы вечером зажигался неяркий свет, будто от настольной лампы, и гас около полуночи. Возможно, в этой комнате девушка только занимается? А потом спускается вниз, смотрит телевизор или слушает музыку, или болтает с друзьями через Интернет… Высокий забор не позволял ему увидеть два нижних этажа, но все верхние окна были постоянно закрыты ставнями (кроме комнаты его таинственной соседки, которая закрывала их лишь на ночь), отчего дом казался необитаемым…

Обнаружилось и еще кое-что любопытное: в девять вечера из ворот выходили двое мужчин, и двое входили. Позже выяснилось, что точно такая же смена караула происходит в девять утра. Они охраняют дом?

Или девушку?

После нескольких дней наблюдений, вконец заинтригованный, Роман дождался, когда она появится в окне. На этот раз он не стал прятаться – напротив, поднялся на свое крыльцо и помахал ей.

Девушка помахала ему в ответ.

– Как тебя зовут? – что есть мочи прокричал он, приставив ко рту ладони рупором.

Девушка вдруг всплеснула руками, затем резким движением приложила палец к губам и быстро закрыла окно, оглядываясь куда-то назад. Стекла сверкали на солнце, и ничего за ними разглядеть уже было нельзя. Роман постоял на крыльце, немного подождал и пошел в дом.

Наука, однако, его теперь занимала куда меньше, чем загадочная девушка. Окошко горенки выходило как раз на кирпичного уродца, и Роман не столько читал учебник, сколько ждал: появится ли незнакомка снова в проеме окна наверху?

Она появилась часа через два. И явно высматривала Романа в саду Андрюхиной бабушки. Он выскочил на крыльцо.

Девушка, увидев его, снова приложила палец к губам, призывая его к молчанию. Затем жестами, покручивая кулачками у глаз, дала ему понять, что ему нужно обзавестись биноклем.

Роман, уже до предела увлеченный тайной, смотался в Москву, купил бинокль и вернулся в деревню уже затемно. Пришлось ждать следующего дня, хотя нетерпение в нем булькало кипятком.

Он проснулся рано и принялся караулить окно незнакомки, настраивая бинокль. Наконец оно распахнулось. Роман подкорректировал фокус…

Девушка была действительно хороша собой. Русые прямые волосы немного ниже плеч, светло-серые лучистые глаза, изящные черты лица: узкая переносица, нежная линия рта.

Не то чтоб он подумал – скорее, почувствовал, будто что-то внутри радостно толкнулось: она, девушка эта, одной с ним крови, одной породы!

От матери Роман унаследовал утонченную внешность, и это оказалось, как ни странно, проблемой. Клиентки-женщины часто говорили, что ему не идет профессия автомеханика, что скорее его можно принять за поэта. А мужчины, случалось, намекали, что он голубой. Роман занимался в спортзале, и его тело приняло нужные очертания – но не лицо. Оно оставалось по-прежнему утонченным.

Впрочем, девушкам он нравился. Беда, однако, заключалась в том, что многие девичьи лица, сами по себе хорошенькие, рядом с ним смотрелись грубо или вульгарно. Роман страдал из-за этого, девушки тоже. Отразившись вдвоем в зеркале единожды, они впредь избегали приближаться к зеркалам ближе чем на пятьдесят метров. Но кроме зеркал существуют взгляды, и они отсылали им тот же приговор: не подходите вы друг другу, ребята…

А эта, на которую он смотрел в бинокль, – казалось, она была выписана тем же художником, что и Роман.

Он медленно, почти с опаской, опустил бинокль пониже. Округлые плечи с лямками голубого летнего сарафана… Кости не торчат, повезло. Еще чуть ниже… А вот и две вполне приятные выпуклости, не слишком строго прикрытые тканью сарафанного декольте… Да, повезло: она не худая. Роман не любил худых девушек – они казались ему нездоровыми. И он знал, откуда это. Из-за мамы. Когда она стала худой, она стала больной. Или наоборот. С тех пор Роман считал идеальной фигуру, конечно, стройную, но округлую. Такую фигуру, как была у его мамы раньше, когда в жизни царило Лето. Когда она была здорова…

Комплекс у него или что, – но его тестостерон реагировал только на этот тип женщин.

Роману пришлось вдохнуть-выдохнуть, прежде чем он сумел сосредоточиться и перевести бинокль на лист бумаги, который держала в руках незнакомка.

На нем красным фломастером, крупными печатными буквами было написано: Я МИЛА. МЕНЯ ПОХИТИЛИ И ДЕРЖАТ ВЗАПЕРТИ!!! ПОМОГИ МНЕ!!!

Ну что ж, так он и думал. А что, собственно, еще думать, когда девушка боится, что ее услышат?

У нее бинокля не имелось, – иначе б она принесла его к окну. Да и откуда, если ее держат взаперти… Роман вспомнил детский язык жестов – когда с помощью пальцев и рта, служившего вспомогательным элементом в некоторых буквах, составлялись слова – и показал ей: «Я РОМАН. КТО ТЕБЯ ПОХИТИЛ?»

Мила вглядывалась в его жесты, пару раз знаками просила повторить – то ли не очень хорошо понимала этот язык, то ли не слишком внятно видела – и наконец кивнула. Она отошла от окна, но не закрыла его и вскоре вернулась с новым листком: «ОДНА СВОЛОЧЬ. НАЛОЖНИЦЕЙ ХОЧЕТ МЕНЯ СДЕЛАТЬ».

– КАК? – спросил Роман и тут же понял, что вопрос его будет неверно истолкован. Потому поспешил, делая новые знаки. – КАК Я МОГУ ПОМОЧЬ?

Мила снова отошла от окна – Роман ждал. Он знал, что она пишет ответ.

– ПОМОЧЬ СБЕЖАТЬ ОТСЮДА, – выставила Мила в окошко новый лист.

У Романа не было листов формата А4 – у него были только общие тетради. А на тетрадной странице крупно не напишешь… Подумав, он сделал знак Миле – мол, подожди – и принялся писать большими буквами, жирно штрихуя их элементы ручкой – фломастера у него не имелось.