Три женщины одного мужчины

– Она вообще сейчас ничего не ест, – напомнила внучка. – В кухню зайдешь: одни миски по углам. Как в ресторане. Хочешь – «Вискас», хочешь – колбаса. Хоть сама садись и ешь, – горько пошутила Вера. В этой семье, похоже, чувство юмора было неискоренимо.

– А чего тогда не ешь? – не осталась в долгу бабка.

– Кусок в горло не лезет, – криво улыбнулась горбоносая Вера.

– Вот и Моте моей не лезет, – подвела итог Кира Павловна и, немного подумав над горькой участью осиротевшей, как она считала, кошки, обратилась к Льву Викентьевичу: – А ты все-таки, Лева, позвони. Позвони Нине, чтоб вхолостую не ходила.

– Не надо никуда звонить, дядя Лева. – В голосе старшей внучки Киры Павловны Вильской зазвучали железные нотки. – Не слушайте ее. – Вера кивнула в бабкину сторону и подняла брови, явно о чем-то сигнализируя отцовскому другу.

Лев Викентьевич поймал Верин взгляд и медленно поднялся со стула, задержав взгляд на галстуке покойного.

– А галстук какой красивый! Ты отцу покупала?

– Да что вы! – грустно улыбнулась Вера. – На папу невозможно было угодить – это он все сам. Видели его коллекцию? – Она была так похожа на покойного Вильского, что при взгляде на нее Левчику стало не по себе и он, пробираясь мимо роняющего слезы Вовчика, чуть не опрокинул стоявший на трех табуретах гроб.

– Осторожно! – в один голос воскликнули все присутствующие, а сидевшие рядом схватились руками за края гроба, словно за борта переворачивающейся лодки.

– Фффу, черт! – выругался жизнелюбивый Лев Викентьевич, интуитивно избегавший любого соприкосновения со смертью. На похоронах, а они случались все чаще и чаще, Лева всегда предпочитал получить роль главного организатора, чтобы иметь объективные причины заявить воображаемой смерти, что он здесь – по делу, а не в очереди стоит.

В ситуации с неожиданно ушедшим из жизни Женькой Вильским такая возможность Льву Викентьевичу предоставлена не была: «пальму первенства» из его рук изящно выхватили две взрослые дочери школьного друга, Вера и Ника, всерьез обеспокоенные тем, чтобы угодить преждевременно ушедшему из жизни отцу.

– Может, автобус заказать? Вдруг людей много будет? – предложил свою помощь Лев Викентьевич Рева и с мольбой посмотрел в глаза Вере.

– Закажите, дядя Лева, – с готовностью приняла предложение старшая дочь Вильского и подошла к отцовскому товарищу так близко, что тому не осталось ничего другого, как обнять красавицу Веру и погладить ее по спине. Она всхлипнула и уткнулась Льву Викентьевичу в плечо.

– Поплачь, поплачь, Верочка, – прошептал ей на ухо Лева и сжал еще сильнее. – Ты ведь мне как дочь, – произнес Рева и неожиданно даже для себя самого смутился, почувствовав, что в его словах правды и на один процент не наберется. Гладя Веру по спине, он испытывал отнюдь не отцовские чувства. Спина женщины была столь беззащитна, что Льву Викентьевичу пришла в голову совсем уж бредовая, как он счел, мысль: «Вот бы и мне такую. С такой вот спиной и острыми, как у девочки, ключицами».

– Пойдемте, дядя Лева, – прошелестела ему куда-то в шею Вера, и Левчика обдало жаром.

– Куда? – со странной надеждой в голосе спросил он.

– Галстуки покажу, – напомнила дочь Вильского и потянула отцовского друга за собой.

– Не надо! – напугался Лев Викентьевич Рева.

– Почему? – искренне изумилась Вера и отпрянула от него.

Лева хотел сказать «примета плохая», но не решился и, как всегда, наврал:

– Не могу, Верочка. Боюсь, сердце не выдержит на это смотреть. Потом как-нибудь.

– А я хотела, чтобы вы в память о папе для себя галстук выбрали.

Реве от этих слов стало нехорошо: сначала чуть гроб не перевернул, потом – галстук, черт его дери, так и недолго следом за товарищем…

– Давай, Вера, я выберу, – скромно предложил заплаканный Вовчик, даже не предполагая, какую поддержку оказывает перепуганному насмерть другу. – Мне можно?

– Конечно, дядя Вова, – с готовностью отозвалась Вера и устремилась к стоящей у стены «Хельге».

На фоне тщательно подбираемой отцом техники (компьютер, телевизионное панно, домашний кинотеатр, синтезатор) этот сервант казался полным анахронизмом, но избавиться от него не было никакой возможности из-за капризов девяностолетней бабки, по-прежнему считающей наличие «Хельги» в доме главным признаком социального и материального благополучия.

– Только через мой труп! – бывало, кричала она на сына и гневно потрясала усохшим кулачком.

– Ма-а-ать! – взвивался Евгений Николаевич, в очередной раз предложивший привести комнату в соответствующий двадцать первому веку вид. – Это ж не сервант! Это гроб дубовый!

– Вот в нем меня и похоронишь! – доводила бедного Женьку до белого каления Кира Павловна и, тяжело дыша, набирала номер старшей внучки. – Житья никакого не стало! – жаловалась она на сына и для пущей убедительности всхлипывала, причем глаза оставались совершенно сухими. – Все из дома выносит. Чисто пьяница какой!

– Ну что ты говоришь, бабулечка, – пыталась успокоить разгневанную бабку Вера. – Папа же не пьет.

– Много ты знаешь! – не сдавала позиций Кира Павловна. – Раз вино держит в доме, значит, пьет! Дед вот твой не пил, и вина у нас сроду не бывало.

– Что случилось? – Верин голос менялся, и это заставляло Киру Павловну собраться с мыслями и изложить суть дела внятно.

– «Хельгу» мою хочет выбросить, – шептала она внучке в трубку и спешно добавляла: – Подожди, дверь закрою, а то подслушивает.

– Бабушка, – строго говорила Вера, – прекрати нести ерунду.

– Никакая это не ерунда! – сопротивлялась внучке разрумянившаяся от негодования Кира Павловна. – Знаешь, сколько эта «Хельга» стоит?

– Сколько? – устало интересовалась Вера.

– Тыщ десять! – шепотом сообщала бабка.

– Кто тебе сказал?

– Никто, – отказывалась выдать сообщников Кира Павловна.

– Тогда откуда ты знаешь? – Вера пыталась вразумить бабушку.

– Люди сказали.

– Понятно, – хмыкала внучка и сочувствовала отцу. – А папа что говорит?

– Как всегда! – снова заводилась Кира Павловна.

– А точнее! – Голос Веры становился строже.

– Говорит: «Ни одной женщины в дом не могу привести, чтоб не напугалась».

– А ты?

– А я говорю: «И нечего этим шалавам у меня в доме делать!»

– А он? – механически задавала вопросы старшая внучка.

– А он – дверью хлоп, и дело с концом!

– Дай трубку отцу, – требовала внучка, и довольная Кира Павловна победоносно кричала из своей комнаты запершемуся в зале Евгению Николаевичу: