Все лики любви

Симпатичная и очень, и даже больше чем симпатичная – сдержанная такая, истинная красота русской глубинки, ничего и намеком нет от яркой экзотичности или восточности – белая кожа, не поверите: румянец! Свой, натуральный, здоровый румянец! Прямой тонкий носик с еле заметной, только намеком, горбинкой, губки… Ну, это он уже оценил по достоинству, бровки ровными дугами, правильной овальной формы личико, светло-русые волосы, собранные в строгий пучок на затылке. Здорово!

– Лучший, – тихо ответила она после небольшой паузы.

– Что? – был грубо вырван из своих фантазий Бармин.

– Вы спросили, хороший ли он доктор, – напомнила Верочка, поджав губки в сдерживаемой, понимающей улыбке, – а я ответила: лучший. Он ужасно талантливый, я подозреваю, что гений.

– Понятно, – вернулся в реальность Егор и спросил: – А вы тоже доктор, хирург?

– Нет, – ответила Верочка, и он мог поклясться, что где-то в глубине ее синих глаз полыхнула не то боль, не то обида, но она быстро спрятала это чувство, справилась с собой и пояснила: – Я операционная медсестра.

– Понятно, – повторил он как-то совсем глупо.

– Зато старшая, – добавила Верочка…

И улыбнулась! И вот тут Бармин поплыл! От улыбки ее лицо словно осветилось внутренним светом, задором, в глазах скакнула пара чертиков, а на левой щечке обозначилась ямочка, делая девушку потрясающе притягательной, с неким флером таинственности. Охренеть!

– Наверняка вы тоже талантливый медик, – утвердил, а не спросил Егор.

– Наверняка, – удивив его искренностью и отсутствием принятого в таких случаях жеманства скромности, согласилась она. Они так и смотрели друг другу в глаза, и Веру что-то неведомое подтолкнуло вдруг на откровенность. – Всегда мечтала стать врачом. С детства. Все девочки с куклами играли в семью, в маму-папу, детей, а я всегда только в больницу. У меня был такой игрушечный медицинский чемоданчик с инструментами, и я ставила всем уколы, градусники раздавала. А когда мне было лет семь, бабушка сшила для меня белый докторский халат и шапочку, ну, тут совсем родне туго пришлось, заделалась я доктором, и каждый вечер всю семью лечила, с важным видом прием проводила и рецепты выписывала.

– Я бы хотел на это посмотреть, – улыбнулся Бармин, сразу же представив себе маленькую Верочку в белом халатике с очень серьезным личиком, и спросил, хоть и понимал, что не надо бы: – А почему врачом не стали?

У нее изменилось лицо, словно потухло. Егор ругнул себя мысленно, собрался исправить ситуацию, сказать что-то легкое, шутливое, но…

– Вера! – выглянул из-за брезентового полога палатки Васильев. – Иди к нам.

– Ну, прощайте, Егор Бармин, – поднимаясь с лавки, Верочка протянула ему руку. – Спасибо вам за помощь. Если бы не вы, Иван мог умереть. Пока бы я его еще доволокла…

– Он бы не посмел, – встав следом за ней, Егор взял ее ладонь в свою руку и снова придержал дольше положенного. – Он не смог бы вас разочаровать. А вы бы справились и без меня, – и вдруг предложил: – Может, составите мне компанию за обедом? А потом мы могли бы пойти на видовую площадку и посмотреть на битву. Бой все еще продолжается.

– Не могу, – с легким сожалением отказалась Вера, – у меня работа здесь, и наверняка придется какие-то показания давать.

– Придется, – кивнул Егор, чувствуя странную горчинку разочарования. – Ну, тогда до встречи, Вера.

– До встречи, – чуть подумав, все же согласилась она, и вытащила свою ладошку из его руки.

И ушла. Ладно – подумалось Егору легко и с неким позабытым ухарством – еще не вечер и не ночь! А именно тогда по известному всем участникам плану мероприятия будут проводиться всякие отмечания, встречи с устроителями, посиделки у костров с гитарами и песнями военных лет, выступление артистов с концертными программами – много чего, и он сопроводит Верочку на одно из этих мероприятий.

Егор твердо намеревался продолжить столь неожиданное и интригующее знакомство. Понравилась ему девочка Вера, игравшая все детство в доктора.

* * *

«Надо сменить будильник!» – традиционно, как всегда утром, подумала Вера, шаря рукой по прикроватной тумбочке. Нашла. Хлопнула по большой пластмассовой кнопке.

Скотина! Это не будильник, это скотина натуральная! Об стенку бы его!

Несколько месяцев назад сломался старенький, но любимый будильничек, который вместо противного пиликания и громыхания играл мелодию Вивальди. Громко играл, так, что Вера просыпалась, хотя разбудить ее – это еще надо сильно постараться. Скорее всего, эта мелодия в исполнении часового механизма развила в ней устойчивый рефлекс к бодрствованию. Вера собралась отнести механизм в починку, но Милка возмутилась:

– Еще чего, всякое старье чинить! Ему сколько лет-то?

Лет-то ему было много, выглядел будильничек и вправду неказисто и зашарпанно, зато просыпалась Верочка под музыку и с хорошим настроением. Но Милка аппарат у нее экспроприировала втихую, пока Вера была на работе, купила взамен новый и преподнесла в виде подарка этого монстра, который орет по утрам натуральным коровьим мычанием! Да так орет, что создается устойчивое впечатление, что буренка либо рожает, либо ее режут живьем! Пошутила так подружка.

Ладно. Вставать все равно надо, хоть под Вивальди, хоть под буренку. Вера никогда не разлеживалась в кровати по рабочим, будильничным утрам, пытаясь добирать хоть немного неги и сна – слишком ранние подъемы никакая нега под одеялом не компенсирует, а заснуть снова – это за ней не задержится, тогда считай все пропало! Вот и вставала, как солдатик, – и бегом собираться!

Она стояла под душем и пыталась вспомнить свой странный сон. Знаете, бывают такие сны, запутанные, неясные, словно размытые, как сквозь туман пробираешься, и только ощущения яркие запоминаешь. Вот и у нее осталось яркое, сильное чувство какой-то радости, того, что все правильно. Что правильно? Пойди пойми. Но теплилось, теплилось в груди, вызывая невольную улыбку.

Какой-то мужчина был в том сне, непонятный силуэт, но ощущение, что хорошо знакомый, и какой-то звук, словно бубен большой где-то далеко бухает, и танцуют размытые странные фигуры…

«Ерунда какая-то!» – тряхнув головой, чтобы скинуть все еще не отпускающие ощущения от сна, Верочка решительно закрыла кран, вышла из душевой кабинки, принялась вытираться и вдруг вспомнила Егора.

Больше месяца прошло с той незабываемой исторической реконструкции. А Вера часто его вспоминала, не специально и навязчиво, а как-то сам собой вдруг всплывал его образ, глаза эти удивительные, голос, и непроизвольно она начинала улыбаться несколько грустно, словно думала о чем-то несбывшемся.

Они тогда с Васильевым сотворили чудо.

Правильнее сказать: сотворил Васильев, а она ассистировала, хотя если честно, то и ей пришлось отличиться во время операции, но не суть важно. Важно то, что у Ивана не было практически шансов. К тому моменту, когда он попал на операционный стол, все его шансы уже исчерпались. Васильев парня вытащил.

А когда они вышли вдвоем из госпиталя после операции на свет божий, под яркое и щедрое майское солнышко, под громкий гомон птиц, слышимый, несмотря на то что издали еще доносился шум продолжающейся баталии, Верочка испытала такое чувство правильности и чуда жизни, что даже зажмурилась от теплоты этого ощущения.

А когда открыла глаза, заметила, что на лавочке сидит их с Иваном добровольный помощник, имени которого она так и не узнала, в компании двоих незнакомых мужчин. Ну вот теперь Вера наконец смогла его рассмотреть.

Очень интересный мужчина. И загадочный. Чувствовалось в нем нечто сильное, а еще наполненность некими знаниями-умениями, тайнами, что ли. Ну, и лидерство – это, уж будьте любезны, в первую очередь, на раз.

Высокий, такой весь… как пуля крупнокалиберная, жилистый, словно перекрученные, как жгуты, мышцы натянули на костяк. Эти серые стальные глаза, тонкий, с небольшой горбинкой нос, волевой подбородок. Породистое такое лицо, которое в целом можно было бы назвать аскетичным и строгим, если бы его не смягчали чувственные ироничные губы, постоянно готовые к полуулыбке, и дугообразные негрубые брови. Он снял фуражку, и она лежала теперь рядом с ним на лавке. Вера с удивлением отметила, что у мужчины не короткая стрижка, а стильная прическа на темных волосах средней длины. Кстати, это ему необычайно шло, как ни странно, не смягчая образ, а, наоборот, усиливая впечатление силы и мужественности.

Ну не красавец, но ой-ей-ей! Привлекательный, как сам черт. Зараза!

Они представились, и Вера, севшая с ним рядом, на мгновение утонула в его обманчивых, жестких как сталь, с синими крапинками тепла, глазах.

Егор Бармин. Ему шли и имя, и фамилия, подчеркивая излучаемую им силу и загадочность личности.

И он не скрываясь проявлял к ней интерес. Верочка это прекрасно чувствовала и понимала и… и пошла бы с ним тем вечером на общие гулянья, и подпевала бы песням у костра, и выпила бы, наверное, винца немного, и, может, даже целовалась бы с ним в небольшом сосновом подлеске у главной поляны. И призадумалась бы о продолжении знакомства, а потом, кто знает… Еще неизвестно, откуда он приехал, там, на реконструкции, народу собралось из разных городов и весей, люди и с Северов приезжали специально. Но и это бы выяснилось, и у них либо сложилось что-то, либо нет. Главное, что она первый раз за несколько лет по-настоящему заинтересовалась мужчиной, и кровь стучит, и все как-то правильно интригующе в душе… Позабытое уже чувство – ожидание чего-то – немного захватывает дух!

А не судьба, видимо. Совсем не судьба. Не срослось.

Ивану к вечеру стало хуже, поднялась температура, и его срочно потребовалось эвакуировать в областной центр. Вере пришлось ехать сопровождающей, как человеку, знающему весь ход операции и клиническую картину больного, да и сам больной держал ее за руку и просил его не оставлять.

Просидев сутки рядом с Иваном и его родными, которые примчались, как только узнали о беде, Вера уехала в Москву и практически все оставшиеся от трехдневной отгульной лафы сутки проспала, добирая сон вперед с запасом на всю следующую рабочую неделю.

Она могла бы попросить Васильева, и тот быстро отыскал бы данные об этом Егоре Бармине – Виктор Аркадьевич был одним из постоянных членов клуба памяти ВОВ, еще с самого его образования, и дружил с его организаторами, у которых имелись подробные списки участников той реконструкции. Но Вера не стала.

Вполне вероятно, что Егор благополучно женат и имеет пятерых детей или троих, или одного ребенка, что, собственно, не меняет сути, а все, что миражом проскочило между ними, – интерес, нечто обещающее, могло быть просто весенним флиртом, или его желанием-ожиданием очередной интрижки на стороне.

Подумала: а если не женат, свободен и если действительно сильно ею заинтересовался, то сам найдет, ну а не станет искать… Если нет, то и не надо. Вот так.

Так бывает. Часто именно так и бывает в жизни. Людям неожиданно предоставляются новые возможности, судьба подкидывает шанс, но вдруг что-то незначимое, мелочь какая-нибудь, не срослось что-то, помешало в тот момент, и всего лишь нужно приложить совсем небольшое усилие, чтобы не упустить эти новые возможности, но… Но за ленью, инертностью, за укоренившимися комплексами и привычным страхом быть отвергнутыми, за простыми, рутинными делами, мы упускаем этот шанс и проходим мимо, грустно думая: «А могло бы быть!» И все.

И знаете, что самое страшное? А ведь действительно могло быть!