Билет на непридуманную пьесу

– Иди к Литваку, он ответственный за гастроли.

Дверь в кабинет с табличкой "Литвак Михаил Львович" была приоткрыта. Негромко постучав, Ксюша просунула голову.

– Разрешите?

– Да-да, – произнёс молодой человек в очках и с чёрными густыми бровями, которые, словно вторые очки, обрамляли умные глаза. При виде Ксении хормейстер встал, и она увидела, что росту он невысокого, да и вообще, фигура у него была как у подростка – щуплая и какая-то несолидная… – Вы что-то хотели?

– Да, моя фамилия Пономарёва, я новенькая… Я хотела спросить, меня тоже записали на гастроли?

Литвак взял с заваленного бумагами стола список и нашёл её фамилию.

– Да, вы тоже едете…

– А это надолго?

– Нет, всего на десять дней, – он неожиданно приятно улыбнулся, – считайте, что вам повезло – поездка несложная, а города на Волге очень красивые…

– Да, я знаю. А что я должна буду петь?

– То, что вы готовили на прослушивание, я полагаю. С нами поедет самый опытный концертмейстер, так что у вас будет возможность с ним позаниматься, а если вы ему понравитесь, то считайте, вам крупно повезло – обычно солисты, с которыми он занимался, у дирижёра при кастинге на спектакль имеют приоритет.

Теплоход "Максим Литвинов" медленно отчалил от речного вокзала. Пассажиры помахали провожающим и стали распределяться по каютам. На удивление, Ксюше досталась крайняя каюта с единственной кроватью, чему она была очень рада – она любила побыть одна.

Разложив вещи, она поднялась на палубу и стала искать уединённое место, чтобы почитать или просто полюбоваться видами вокруг.

Но Нева выглядела очень скучно – широкая, с серой водой. Ветер был крепким и прохладным, и казалось, что на дворе не шапка лета, а только-только наступила весна. Ксения жадно вглядывалась в очертания домов и старинных церквушек на берегу, непременно украшавших своими куполами почти каждое селение. Незаметно наступил вечер, и закат, который в городе она никогда и не видела из-за домов, здесь поражал своими багряными красками. Насмотреться было невозможно…

За ужином в кают-компании было шумно. Хористы предвкушали интересное путешествие и бурно обсуждали программу гастролей, словно это была не работа, а полноценный отпуск.

Юлька заняла лучший столик в кафе, и когда Ксения вошла, весело помахала ей рукой.

– Смотри, какая я молодец, – заговорщически зашептала приятельница, – рядом с нами компания важных людей, с которыми есть шанс познакомиться в непринуждённой обстановке.

Она выразительно повела глазами в сторону соседнего столика. Ксения осторожно повернула голову, чтобы рассмотреть трёх мужчин. Все трое были такие разные, словно вместе собрались Атос, Портос и Арамис. Такое сравнение сначала удивило саму Ксюшу, а потом она пригляделась и поразилась, как точно: первый, как поведала Юлька, – концертмейстер, полный пожилой мужчина с пухлыми щеками и губами. Его одутловатое лицо с набухшими веками свидетельствовало о любви к спиртному или болезни. Ксения смотрела на его полные пальцы и не верила, что он может хорошо играть.

Второй – худосочный молодой человек с грязными длинными волосами являлся режиссёром оперной труппы. При разговоре по его лицу всё время скользила самодовольная улыбка.

А третьим был самый симпатичный – мужчина лет сорока с восточными чёрными глазами, смуглой кожей и прекрасной белозубой улыбкой. Но улыбался он редко, больше слушал первого и с безучастным выражением лица осматривал людей вокруг, лениво потягивая воду из высокого стакана. Его взгляд задержался на Ксении, и она поспешила отвести глаза.

– Ты знаешь, кто этот красавчик с восточной внешностью? – тихо продолжала Юлька просвещать подругу, – это лучший солист нашего театра – Стасов Дмитрий Алексеевич. Его ещё совсем молодым нашёл вот этот толстый концертмейстер, Плетнёв Геннадий Борисович, а теперь он ему как сын. Если Стасову кто понравится, Плетнёв обязательно возьмёт к себе и поможет с карьерой. А если нет – пиши пропало, можно увольняться из театра.

Ксения не представляла, как она может понравиться Стасову, флиртовать она не собиралась даже ради карьеры.

Её внимание привлекла весёлая компания в другом конце зала. Четверо молодых людей, вероятно, из оркестра, что-то шумно праздновали: сначала русоволосый парень, сидевший к ней спиной, приподнял бокал и сказал тост, обращаясь к полному черноглазому другу, а потом вдруг чисто запел приятным баритоном "Многая лета!" Мелодию подхватили остальные, без труда разделившись на четыре голоса, так что Ксюша подивилась их слаженности.

Приятели шумно выражали свои эмоции, подшучивали над именинником. Русоволосый парень, видимо, был душой компании, потому что остальные внимательно вслушивались в его слова и взрывались таким громким хохотом, что на них уже начали обращать внимание.

А потом они снова запели:

Если приятель к тебе зашёл,

"Цоликаури" ставь на стол,

Если ты выпил и загрустил,

Ты не мужчина, не грузин!

"Цоликаури" кипи в крови,

Будем гулять мы до зари!

Двое залихватски выпевали мелодию, а двое других зычно тянули прозрачную квинту, как настоящие грузины.

Гогия, гогия,

"Цоликаури" гогия…

На припев кто-то из них прихлопывал по столу, кто-то по коленям, как бы подыгрывая на ударных инструментах.

Посетители кафе откровенно восхищались чистым, красивым пением, глядя во все глаза на шумную компанию. Но не все были довольны таким соседством. Юлька покосилась раздражённо:

– Эти оркестранты – алкаши несчастные, лишь бы что-нибудь праздновать, – проворчала она.

– Почему алкаши? – удивилась Ксюша, – поздравляют друга с днём рождения, что же тут плохого?

– Ты не туда смотришь, в этой компании ловить нечего. Посмотри лучше на Стасова, он чего-то не сводит с тебя глаз. Вот где крупная рыба…

– Юля, я не на рыбалке. Крупная рыба сидит у меня дома и даже не одна… – со вздохом сказала Ксения, вспомнив Маргариту Львовну, которая вдруг ей представилась в виде большой толстой акулы.

Вечером в каюте Ксения недолго почитала любимого Ремарка и не заметила, как уснула. Проснулась она от какого-то скрежета и стона – словно где-то не закрыли дверь, и та громко скрипела несмазанными петлями. Ксения попыталась отключиться от этого звука, но стоило лишь закрыть глаза, как жуткий скрежет отгонял всякий сон. Она вышла посмотреть – где это? Её каюта была крайней, а за ней глухая стена, оттуда и раздавался противный скрип. Что же делать?

Ксения вышла на палубу и чуть не задохнулась от сильного порыва ветра. Река выглядела уже не такой спокойной, как вечером – крупные волны качали теплоход. Вот откуда скрип – что-нибудь трётся из-за волнения. Она ещё постояла на палубе, но замёрзла и пошла обратно. Около лестницы ей встретился матрос, спешивший куда-то с озабоченным видом.

– Скажите, а у вас нет свободной каюты, а то в моей что-то скрежещет, и я не могу уснуть.

Матрос отрицательно покачал головой.

– Что вы, девушка, все каюты заняты. А от волнения на реке скрипят компенсационные швы. Ветер успокоится, и скрежет исчезнет.

Он убежал, а Ксюша озаботилась, как она будет спать, если волнение будет каждую ночь.

На следующее утро хормейстер Литвак собрал их в музыкальном салоне и начал составлять программу выступления. Вид у него был безрадостный – как оказалось, опытная солистка, на которую он возлагал большие надежды, в последний момент свалилась с температурой и осталась на берегу. Кто теперь будет петь со Стасовым дуэт из оперы Верди?

– А какой дуэт? – тихо спросила Ксюша. Верди был её любимым композитором, и все госэкзамены она сдавала только на его музыке.

– Дуэт Амелии и Ренато из оперы "Бал-маскарад", – с надеждой в голосе ответил Литвак.

– Я знаю его, могу попробовать спеть.