Частная коллекция ошибок

Банкир благодарно улыбнулся, но его глаза остались грустными.

3

Ольге Тюменцевой, директору музея, и следователю Юршевой сразу удалось поладить. Это важно, если женщинам предстоит работать вместе.

Когда нынче утром Ольга и Вероника познакомились, они пристально посмотрели друг на друга и остались довольны. Они поняли, что обе далеко, хотя и в разных направлениях, уклонились от общепринятого идеала настоящей женщины. Это значило, что обе не были красавицами на полном значении этого слова, обе равнодушно относились к моде, кулинарии и способам уловления в свои сети солидных мужчин. Также обе не проявляли никакого интереса к личной жизни звезд шоу-бизнеса и к дотошной холе собственной телесной оболочки.

Ольга была постарше. Она одевалась броско, но странно и была помешана на русском авангарде. Веронике Юршевой было всего двадцать восемь лет. Она делала успешную карьеру в Следственном комитете, причем брала умом, расторопностью и редким чутьем.

Назвать Веронику дурнушкой было нельзя. Но что-то в ее строгой фигуре, в ее темных волосах, гладко зачесанных на косой пробор, в узких губах и колючем взгляде заставляло собеседника внутренне застегнуться на все пуговицы и быстренько признаться в содеянном. Непосредственный начальник Вероники, Александр Степанович Егоров, большой знаток женской красоты, глядя на нее, почему-то всегда вспоминал дежурное блюдо своей тревожной юности – минтай в кляре.

Много лет Александр Степанович ел минтая в столовых по четвергам – рыбным дням. Это была тощая, узкая, жесткомясая рыба. Ее унылый хвост всегда подсыхал на сковороде так, что загибался кольцом. Если зажарить в кляре свернутую трубочкой бумажку, она имела бы тот же вкус и запах, то есть не имела бы ни того ни другого. Однако, покинув столовую, едок минтая внезапно начинал ощущать неистребимый рыбный дух и понимал, что сам источает его. Рыбой пахли волосы, плечи, рыбой пахли даже руки, вымытые после еды дегтярным мылом, самым зловонным из всех. Минтай был суров, неотвязен, могуч, неистребим. Таков же был и следственный дар Вероники Юршевой.

– Давайте еще раз уточним список похищенного, – обратилась Вероника к Ольге.

Они сидели на жестком диване в картинной галерее дома Галашина. Разбитое стекло еще не заменили. Дыру в нем заслонили картоном, и из окна безбожно тянуло едким осенним холодком. Ни о каком температурном режиме, подходящем для живописи маслом, говорить не приходилось. Со стены галереи слепыми глазницами глядели две пустые рамы. Из них неизвестный вор вырезал картины.

Вся прочая живопись уцелела. Ольга с отвращением косилась на «Утро в Гурзуфе», у которого в Бельгии имелся двойник. Почему-то «Утро» не прельстило воров. Интересно, по какому принципу они выбирали, что красть?

– Вы утверждаете, что похищенная картина «Дама с гитарой» представляет большую ценность, – начала Вероника. – Сколько примерно дадут за нее скупщики краденого?

– Не знаю, – ответила Ольга. – Я никогда не имела дел со скупщиками. Однако Коровин похожего качества приобретен в мае на «Сотби» за триста пятьдесят тысяч.

– Рублей?

– Если бы! Фунтов стерлингов.

Ольга выглядела спокойной. Она неплохо умела владеть собой, как и всякая женщина в ее годы. Она была очень компетентна. Она часто выступала на научных конференциях, а уж экскурсий в своей жизни провела столько, что гладкие сложносочиненные фразы одна за другой легко, без запинки слетали с ее румяных губ. Так бывал о даже тогда, когда ее мозги были заняты абсолютно посторонними вещами, вроде неоплаченных счетов за телефон или забытого в трамвае зонтика.

Вот и сейчас она просвещала следовательницу с тем же ровным усердием. Однако душа ее металась – то уходила в пятки, то рвалась прочь из груди вместе с прохладным ветерком, который задувал из разбитого окна. События прошлой ночи в галерее Галашина были странны, непонятны, неслучайны. Ольге казалось, что они имеют прямое отношение к ее грехам и к мукам ее совести.

Вероника вгляделась в фотографию «Дамы с гитарой».

– Надо же! – покачала она своей прилизанной головой. – Никогда бы не подумала, что такое может стоить кучу денег. Дама какая-то горбатая, а ноги у нее размера сорок пятого – сорок шестого.

– Ноги как ноги, просто у Коровина широкая манера письма…

Вероника продолжала удивляться:

– А этот Каменев Л.Л., «Старая мельница»? Коричневая, неприглядная. Что, тоже дорогая вещь?

– Несомненно. Живопись подобного рода в основном приобретают коллекционеры из России. Ажиотаж из-за авангарда теперь снизился, зато передвижники в ходу. Средств наши олигархи не жалеют, вот антиквары и вздувают цену.

Вероника скорбно вздохнула и указала шариковой ручкой на противоположную стену:

– А здесь, где гвоздики торчат, висели, значит, картины этого… Похитонова[9 - П о х и т о н о в И.П. (1850–1923) – живописец-передвижник, пейзажист, «русский барбизонец». Многие годы жил во Франции и в Бельгии.], правильно? Никогда не слышала про такого художника. Странно, что воры забрали картины вместе с рамами. Рамы были какие-то особенные?

– Нет, хотя довольно старые. А вот картины Похитонова необычные – маленькие очень. Он писал их на дощечках, пользуясь лупой. Отдирать такую мелочь от рамы хлопотно, проще взять все вместе. Вот и взяли. В коллекции было всего два Похитонова – «Роща» и «Снег в Нормандии». Обе вещи украдены.

Наконец и Вероника одобрила живопись:

– Да, красивые штучки. Особенно вот эта зимняя, с лошадкой. Хотя ноги у лошади слишком толстые, вам не кажется? Как у слона.

– Это першерон, особая порода – тяжеловоз.

– Вы серьезно? Вообще-то в живописи я ничего не понимаю, первый раз работаю по такому делу. Знаете, у нас в Нетске картины раньше никогда не крали. Какому дураку они нужны? Даже эти? Зато два других похищенных предмета наводят на размышления. Например, статуйка эта, «Вера Фокина в роли египтянки», наверняка сделана из ценных материалов.

Ольга кивнула:

– Можно и так сказать. Это хрисоэлефантинная скульптура, то есть выполнена из бронзы и слоновой кости. Плюс серебро и эмаль, плюс постамент из яшмы. А главное, это Чипарус![10 - Ч и п а р у с Дмитрий (Деметр) (1888–1950) – популярный скульптор румынского происхождения, работал в мелкой пластике в стиле арт-деко. Вдохновлялся темами русского балета.] Он сейчас у коллекционеров в большой моде.

– Наверное, оттого и взяли – ведь штуковина увесистая, тащить тяжело. Не то что табакерка… Вот табакерка красивая, не спорю. К тому же в карман ее сунуть проще простого, и стоит немало. Это ведь из бриллиантов веночек, да?

– Из бриллиантов, – подтвердила Ольга. – Портрет государя Николая Александровича эмалевый – посмотрите, какие краски свежие.

Вероника согласилась: наверное, живьем даже в лучшие свои годы император не был настолько клубнично-розовощек и золотоволос, каким изобразили его на крышке табакерки. Вокруг овального портрета теснились одинаковые ясные камушки, образуя над головой государя изящный бантик. Сама табакерка значилась в каталоге серебряной, но была сапфировой синевы.

– Это эмаль по гильоширу, – пояснила Ольга. – Видите волнистый узор по всей поверхности металла? Это особая машинная гравировка, а прозрачная эмаль нанесена уже сверху. Техника называется гильоше.

Вероника проявила редкую сообразительность.

– У моей бабушки на будильнике «Смена» сзади был сделан похожий узор, только из кружочков, – вспомнила она. – И тоже хорошая была вещь, старого качества – сколько бабушка швыряла будильник о стенку, он не ломался и звонить не переставал. А правда, что это табакерка самого царя?

– Не думаю, что Николай Второй нюхал табак из табакерки с собственным портретом – это явно дурной тон. Не знаю даже, нюхал ли он табак вообще, – призналась Ольга. – В его времена это вышло из моды. Но табакерка происходит несомненно из императорского кабинета. Это наградная вещь, дорогая и памятная, работы фирмы Фаберже. Таких табакерок сейчас в мире известно всего пять – их партиями заказывали, чтобы вручать отличившимся при случае.

– Жалко, что стащили табакерку. Красивая! И продать такую вещь ничего не стоит. Вот, думаю, «Египтянку» пристроить будет труднее, а уж через границу везти… Как вы думаете, почему взяли именно эти вещи? Тут ведь и другого полно.

Ольга зябко завернулась в шаль, пожала плечами:

– Знаете, я тоже все время задаю себе этот вопрос. С одной стороны, чувствуется своеобразный вкус: вещи взяты нерядовые, востребованные на антикварном рынке. С другой стороны, почему выбраны именно эти? Рядом другие не хуже. Коровин популярен, но с тем же успехом можно сбыть вон того Котарбинского[11 - К о т а р б и н с к и й B.A. (1849–1922) – русский живописец академического направления; позднее примкнул к символизму.] или Киселева[12 - К и с е л е в А.А. (1838–1911) – русский живописец-передвижник. Пейзажист.]. А их не тронули!

– Похоже на чей-то специальный заказ? – встрепенулась Вероника.

– Даже не знаю. Украденные вещи были хороши, но уж никак не уникальны.

– А табакерка?

– И табакерка. Правда, наши теперешние коллекционеры-инвесторы гоняются за всем, что связано с семьей Романовых. Вазы, мебель, запонки, шкатулки, безделушки – все нарасхват. Наш Сергей Аркадьевич тоже, как видите, имеет эту слабость. Но если кто-то охотился за романовскими вещами, почему не взят портсигар великого князя Михаила Александровича, младшего брата последнего царя? Вещица посерьезней табакерки. Портсигар господин Галашин довольно легкомысленно держит вон в том бюро розового дерева. Портсигар на месте. Это странно.

Вероника прикусила кончик шариковой ручки. Когда она думала, то всегда грызла ручку или карандаш, иначе мысли не шли или немилосердно путались. Для трудных дел она держала в сумке специальные запасы – перехваченный резинкой пучок дешевых одноразовых ручек и карандаши «Конструктор». Протоколы же она писала наградным «Паркером».

– Почему взяли эти предметы? – повторила она задумчиво. – Может, хватали наобум? Что под руку подвернулось?

– Не похоже. И живопись взята отличная, и статуэтку Чипаруса предпочли вон этому эффектному, но заурядному канделябру. Боюсь, не случайные люди работали.

– А если учесть, насколько дерзко и дотошно было продумано преступление…

Вероника оборвала фразу, где нужно – именно там, где кончались всем известные сведения и начиналась информация, которую посторонним и тем более заинтересованным лицам знать не следует. Никому не стоит говорить, что следствие в полном тупике!