Победитель свое получит

Илья осторожно потрогал свой разбитый подбородок. Как все глупо! Могучие таинственные преследователи – всего лишь местные алкаши. Они позорно сбежали от собаки, которую вывела по нужде сопливая девчонка. Эх, ничего не напророчил настоящего и грозного сладкий, нездешний блюз! Все как всегда: мир тесен, зло мелко и липко, как выплюнутая жвачка, а спасение случайно и нелепо. Конец фильма. Зрители давно ушли, скучая и бранясь.

– Ладно, спасибо вам обоим, – сказал Илья, стараясь не поворачиваться к Снарку спиной. – Я бы, конечно, и сам с алкашами разобрался, но все равно спасибо.

– Пожалуйста, – серьезно ответила девчонка. – Вас проводить домой?

– К чему это? – удивился Илья. – Тебе самой пора! Маленьким в такое время положено кашку кушать и «спокушки» глядеть. А то по вечерам на улице всякая шпана бродит.

– Со Снарком я никого не боюсь.

Снарк громко фыркнул в подтверждение этих слов. Он, конечно, молодец хоть куда: грудь шире и крепче, чем у Ильи, лапы громадные, голова бычья, зубы крокодильи.

– Ну, пока, – сказал Илья.

Он пошел по аллее спокойно, не оглядываясь.

Та же звезда, что и прежде, маячила над головой, а вот луна куда-то пропала. Угол нужного дома на этот раз послушно приближался, ночь скучнела на глазах и стала почти прозрачной. У Ильи болело колено и ныл разбитый подбородок, облизанный Снарком. Самым противным было то, что внутри все-таки засела холодная неуправляемая дрожь и никак не хотела успокоиться. Уговорить ее было невозможно.

Дома Илья долго стоял под горячим душем. Потом он съел две тарелки огненных макарон, нарочно осыпав их самым злым, вышибающим слезу перцем. Слезы текли, как положено, однако холод внутри оставался. Тогда Илья включил компьютер, и тьма осталась снаружи, на постылой тополиной аллее. Тьма не бывает сплошной и вечной. Такой она остается, пока не вспыхнет божественная синева, а в этой синеве не разверзнется мир, который ты сам выбрал.

Например, сегодня сквозь зыбкие облака блеснуло море. Ничего курортного: море это холодное и светлое, как сталь. В мгновение ока на его берегу поднялись скалы, серый замок стал на вершине горы. Зубцы его стен бесчисленны, коридоры гулки, подземелья глубоки. Из углов, мутных от паутины, один за другим сразу полезли уроды с красными огнями глаз. Бояться их нечего – всех сокрушит твой светлый меч. Он громадный, но ничего не весит в верной руке. Теперь бей! Пусть нечисть дрогнет и разлетится в прах!

Стучат, катятся по камням гнилые черепа, гаснут скверные огни. Надо теперь шагнуть вперед, туда, где тьма и ужас родят новых чудовищ. Долго ты должен будешь, гулко ступая, крушить и крушить их. Твой меч лучом реет перед тобой и раздвигает потемки. Снова нечисть падает ниц кучкой костей и пепла, а впереди…

– Кто бы мог подумать – наша Барахтина! Илюша, ты должен ее помнить: я тебя водила на «Зайку-зазнайку». Ты еще сказал, это не зайка, а тетенька. И вот полюбуйся… Да подойди же на минутку!

От подобного крика шарахнется любой призрак – чудесное не выносит чепухи!

Бездонные глубины и бесконечные дали съежились и убрались в прямоугольник компьютерного монитора. Меч в руке обернулся половинкой серого пластикового яйца и стал называться мышью. Зато мир малоинтересный и скучный тут же разросся вокруг. Первыми возникли ближние предметы: стол, шторы в синюю полоску, пузатый, накренившийся к свету кактус на подоконнике. За шторами проступили ночные огни. Их тусклые созвездия обозначили окрестности: двор, соседний дом, детский сад, переделанный в парикмахерскую.

– Илюша, иди глянь на Барахтину!

Это звала из соседней комнаты мать. Она полулежала на диване. Ее лицо освещал пестрый фонарь телевизора, в глазах прыгали огоньки. Из телевизора кто-то кряхтел.

– Скорей же, Илюшка, не то сейчас что-нибудь другое покажут!

Илья уселся рядом с матерью на диван и запустил руку в пакет с жареными семечками. Дождалась-таки Барахтина – он тоже на нее взглянул! В «Фуроре» о Барахтиной целыми днями говорили как о родной. Эта артистка Нетского ТЮЗа недавно перебралась в Москву и уже снималась в сериале. Сериал, правда, был из самых завалящих, про младенцев, которых, как водится, подменили в роддоме. Роль Барахтиной тоже досталась не главная и отрицательная. Но Нетск все равно гордился землячкой и всякий вечер поджидал ее явления на экране, чем укреплял рейтинг сериала, который в других регионах дышал на ладан.

Мать Ильи, Тамара Сергеевна Бочкова, не пропускала ни одной серии. Сегодня она всласть насмотрелась, как какой-то злодей топил знаменитую уроженку Нетска в громадной ванне. Актеры ловко тянули время сто восемьдесят четвертой серии. Сначала Тамара Сергеевна следила за утоплением в одиночестве, потом призвала сына. Илья тоже посидел, посмотрел, нащелкал горсть семечек. Барахтину за это время можно было прикончить раз тридцать, даже не будучи таким атлетом, как напавший на нее супостат. Однако супостат, обхватив череп Барахтиной огромной лапой, окунал его в воду без всякого результата: двужильная Барахтина выныривала вновь и вновь. Она хрипела, громко икала, плевалась, а когда уходила на дно ванны, выбрасывала над радужной пеной то одну, то другую крепкую коричневую ногу с растопыренными пальцами.

– Очень сильная драматическая актриса, – со знанием дела отметила Тамара Сергеевна. – Я старая театралка и разбираюсь в актерской игре. Барахтина еще в Нетске обратила на себя внимание. Играет потрясающе!

– Чего тут играть? – не согласился Илья. – Дрыгай ногами да ори.

– Илюша, ты не понимаешь! Это очень убедительная сцена. Ты слишком мало видел в жизни, чтобы судить. Вот если б хоть раз тебе что-то всерьез угрожало…

Это ему-то ничего не угрожало? Как бы не так! Да если бы не победоносный пробег по компьютерному замку и не груды поверженных там врагов, коленки бы дрожали до сих пор! И Димон с Серым, плюясь, скакали бы перед глазами.

Памятная дрожь, привязавшись еще на аллее, все еще давала о себе знать. Это значило, что все сегодняшнее было на самом деле, а не привиделось в отвратительном сне, какие донимают утром перед самым звонком будильника. Впрочем, будильник у Бочковых не звенел – он гнусаво издавал песнь из «Лебединого озера». Просыпаться под такую заунывную музыку было особенно противно.

Оставив Барахтину пускать пузыри до конца серии, Илья снова устремился в стылые лабиринты своего нордического замка.

Прошло с полчаса, прежде чем к Илье вернулось спокойствие и уверенность в том, что он всесилен. Он перестал думать о погоне, чувствовать сбитый подбородок и видеть перед собой странно вдумчивую морду дурашливой собаки.

Плевать на собаку! У самого Ильи в прекрасном нордическом мире имелся свой верный зверь – огнедышащий дракон, тоже черный и когтистый, но куда крупнее и свирепее любого пса. Илья подумал, не назвать ли дракона Снарком. Звучное имя! С драконом не мог сладить ни один враг, даже сама волшебница Изора, облаченная в железное бикини и море розового газа.

Илья щелкнул мышью и вызвал белокурую Изору. Она раскачивалась перед ним в портретном окошке, как лист на воде, – тонула, всплывала, сыпала искрами раскосых глаз и сулила чудовищные беды.

Да, все женщины замка восхитительны, даже злодейки. Их совершенство пугало Илью – он слишком пригляделся к бренной телесности живых красавиц. Чего-чего, а красавиц в «Фуроре» пруд пруди! Однако их прелесть уравновешивается обидными пороками – глупыми нарядами, плохо прокрашенными шевелюрами, резкими голосами, мокрыми носами с мороза.

А вот Изора во всем безупречна – так же как Тара, верная сообщница Ильи в лабиринтах замка. Куда до нее фуроровским дурам! Длинноволосая Тара бесподобно владела мечом, луком и нунчаками. Она щеголяла в мрачных разбойничьих ботфортах, дырявом мини-платьице из кожи и была намного краше самой Изоры. Илья, конечно, понимал, что никакой Тары не существует, что скроена она из примитивных грез неведомого разработчика игр и потому выглядит старательно выточенной из дерева, холодной и гладкой, как учительская указка.

Ну и пусть! Сам Илья, отправляясь на встречу с нордической нечистью, тоже мало напоминает собственное отражение в зеркале ванной. Во-первых, зовут здесь его не Ильей, а Альфилом, и лет ему не семнадцать, а никак не меньше тридцати. Он, высокий, атлетического вида блондин с тяжеленным подбородком и густыми бровями, не только носит во лбу сияющую Звезду Избрания – за плечами у него клубится бесконечный плащ, меч бьет без промаха, а враги на суше и на море трепещут от одного его вида.

В торговом комплексе «Фурор», где Илья уже три месяца работал грузчиком, его вид ни у кого не вызывал трепета. Зато его тут по-своему любили – и как самого младшего члена коллектива, и как сына Тамары Сергеевны Бочковой, Томочки, как все ее звали. Илья вырос в «Фуроре» – вернее, в безымянном гастрономе, куда лет пятнадцать назад попала Тамара Сергеевна после того, как ее сократили в библиотеке завода «Мехмаш». Ничего не скажешь, лихие были времена!

Библиотекарша Тамара Сергеевна устроилась тогда в молочный отдел. Все, всегда и везде ее любили – полюбили и здесь. Ее покладистость и мягкие манеры не выветрились за годы, проведенные за прилавком. Конечно, ее голос в гастрономе сильно окреп, но своих покупателей, как прежде читателей, она неизменно звала голубчиками, душечками и «моими хорошими». Знала она и целую кучу других ласковых слов.

Такое обращение многих голубчиков поначалу возмущало и отталкивало. Придя в себя, они невольно начинали скандалить и ругаться матом, но в ответ нарывались лишь на бархатный взгляд Томочки и ее милую улыбку. Улыбка никогда не сходила с Томочкиного лица – круглого и для молочного отдела адекватно белого, как сметана.

Постоянных покупателей в «Фуроре» больше всего было именно у Тамары Сергеевны. Своим голубчикам она так умела расписать прелести товара, что его хотелось не только купить, но и съесть на месте, жадно разгрызая упаковку. Даже если кефиру случалось уродиться пронзительно-кислым, а в йогурт производители перекладывали ароматизатора, идентичного натуральному (это, как известно, ацетон), Тамара Сергеевна распродавала все. И ведь она ничего от покупателей не скрывала – лишь перекисшее называла пикантным, а пересохшее плотным. Это была правда в той же степени, в какой ее клиенты могли считаться душечками. Переварив плотное и пикантное, бедолаги наутро вновь брели к Томочке, чтобы принять дозу теплых словечек, на которую они давно подсели. Их ждала очередная сметана, «перед которой домашняя просто вода».

Илюша Бочков водворился в молочном отделе одновременно с матерью. И он, розовый, хорошенький и послушный ребенок, быстро сделался всеобщим любимцем. Из гастронома он пошел прямо в школу. После уроков он обычно устраивался позади прилавка, решал задачки и строил замки из стаканчиков с йогуртом. В отличие от Тамары Сергеевны он был молчалив, зато в неимоверных количествах поглощал всякие молочные отходы – давленые сырки, кефир из раскисших пакетов и сметану из коробочек, которые дали течь.

Так шли годы. Из-за своего бело-голубого прилавка Тамара Сергеевна без всякого злорадства наблюдала, как библиотека «Мехмаша», откуда ее безжалостно вышвырнули, закрылась окончательно. Скоро и сам орденоносный «Мехмаш» обратился в прах и неживописные развалины. Он зарос бурьяном и выглядел теперь даже печальнее, чем остатки крепости XVII века – главной достопримечательности Нетска.

А вот заштатный гастроном, где осела Тамара Сергеевна, окреп и раздался, поглотив соседние химчистку, телеателье и цветочную лавку. Он сменил нескольких хозяев, получил звучное имя «Фурор» и смотрелся теперь вполне прилично, хотя далеко не элитно.

Несмотря на все переделки и перепродажи «Фурора», Томочка до сих пор улыбалась из-за витрины с тем же молоком. Все хозяева как один ее любили – и за «голубчиков», и за полное отсутствие амбиций (она даже никогда не мечтала возглавить молочный отдел, так как хромала по математической части). К тому же Тамару Сергеевну отличала редкая душевность, что для работника ее скромного ранга означает готовность работать 8 марта и под Новый год, идти в отпуск в ноябре и быть при этом искренне счастливой.

Даже теперешний владелец «Фурора» Алим Петрович Пичугин, натура вообще-то крайне сложная и неуживчивая, очень ценил Тамару Сергеевну и ей одной доверял уборку своего личного кабинета. За это он доплачивал особо и щедро.

Когда нынешним летом сынок Тамары Сергеевны закончил школу, то не стал поступать на мясо-молочный менеджмент, о чем мечтала его мать, крепко свыкшаяся с молочным делом. Он замахнулся на университет, на информатику и, конечно, провалился. Уважая Томочку, Алим Петрович без разговоров принял Илью грузчиком – другой вакансии в «Фуроре» не оказалось.

Да, Илья больше не был тем милым бутузом, каким все знали его прежде, – покладистым, румяным, перемазанным клубничным йогуртом. Он вырос и изменился. Теперь это был тощий сумрачный подросток с заметной сутулостью компьютерного фаната, бесстрастным взглядом и репликами невпопад. Когда Илье было тринадцать лет, он опился жирными сливками. С того дня он перестал любить молочное, улыбаться покупателям и наивно рассказывать всякому любопытному, как у него дела.

Дела его были теперь таинственны и касались его одного. Скучный день, скучный «Фурор», скучная улица Радужная, глухая и пыльная, на которой он жил, – все это было только унылой необходимостью и почти сном (бывают же навязчивые сны, которые повторяются снова и снова!).

А вот ночь была смутна и непредсказуема. Она не управлялась никем, не принадлежала никому – вернее, принадлежала тому, кто ее желал. Скажем, Альфилу, суровому рыцарю с лазерным мечом, неустрашимому и свободному. Он был своим в потемках и играючи вершил в бессолнечном мире свое правосудие.

2

Илья оказался прав: Алим Петрович Пичугин в самом деле не пострадал от дыма и искр вечерних взрывов. Его телохранители отделались несерьезными пятнами на костюмах, да и машины все как одна остались целы.

Несмотря на это, уголовное дело о покушении было возбуждено. Алим Петрович, человек состоятельный, стало быть, мнительный и упрямый, поднял правоохранительные органы на дыбы. Он во всеуслышание заявил, что его кончину спят и видят конкуренты из сети гастрономов «Вкуснота», а также соседи по элитному поселку Суржево и какой-то Самсонов по кличке Смык, бывший бандит, а теперь владелец автомойки.

Машины, накануне озаренные фейерверком, к утру были свезены на экспертизу. Осмотр места происшествия выявил остатки взрывных устройств в виде цветных бумажек с китайскими иероглифами и пригоршни конфетти.

Эти красноречивые детали свидетельствовали: для покушения на Алима Петровича использовалась бытовая шутейная пиротехника. Она была приклеена к дну машины Тазита жвачкой и подорвана искрой, бежавшей по шнуру, который тянулся из-за ближайшего куста.