Сердце из нежного льда

– Почему? – спросил ее Петр Николаевич.

– Не пью – и все! – не пожелала обсуждать этот вопрос Алла.

Башлачев только недоуменно пожал плечами. Сам он уже был хорошо подшофе, по телу разливалось приятное тепло, Ванесса пиликала на своей скрипке нечто очень эротическое, и дело оставалось за малым: сообразить, каким образом лучше приступить к штурму вожделенного тела. Петр Николаевич вспомнил фотографии, лежащие во внутреннем кармане его куртки, укрепился духом и решил особенно не мудрствовать. Он встал со своего кресла, обошел столик, за которым они сидели, и приблизился к Алле, чтобы запечатлеть на ее шее долгий, как пассаж Ванессы Мей, поцелуй. Белозерова отклонилась и с ласковой улыбкой спросила:

– Чего ты хочешь, Петя?

– Ну… это… самое… – ответил он, игриво поводя плечами.

– Да? – еще шире улыбнулась Белозерова. – Это можно. Раздевайся.

– Как раздевайся? – Башлачев удивился так, будто она предложила ему перед занятием любовью надеть тулуп, валенки и завязать под подбородком тесемки шапки-ушанки.

– А разве ты можешь не раздеваясь? – Алла смотрела на него самыми невинными глазами.

Петр Николаевич, разумеется, мог. Ему всего-то и надо – кое-что расстегнуть. Раздеваться как раз должна она.

– Ну… я не знаю… – замямлил он, даже слегка протрезвев. – Может, не здесь… Тут курица… и все такое…

– Курица тебя не тронет, она мертвая, – совершенно серьезно сказала Белозерова. – К тому же мы ее почти всю съели. Раздевайся.

– М-может… т-ты… сначала… – начал заикаться Башлачев.

– Как скажешь, Петя, – согласилась Алла и вместо него дернула за язычок свою «молнию». Куртка распахнулась, и перед глазами Петра Николаевича появилась обнаженная грудь Белозеровой, столь же прекрасная, как в его мечтах и на фотографиях. Алла, совершенно не смущаясь, посмотрела ему в глаза и резко сказала: – А теперь ты.

Башлачев вздрогнул и стал раздеваться, как в кабинете у врача, складывая одежду ровной стопочкой, а Алла только командовала:

– Дальше. Дальше.

Оставшись в одних рябеньких плавках и стесняясь повисшего над ними молочного животика, а также по-женски покатых плеч и веснушек на груди, Петр Николаевич окончательно протрезвел и, окинув взглядом комнату, в которой не было спальных мест, с надеждой спросил:

– Может… это… того… в спальню… пойдем?

– А зачем? Что мы, закоснелая супружеская пара? А на столе тебе не слабо? – И она принялась составлять на пол тарелки с остатками трапезы.

На столе Башлачев никогда не пробовал, хотя именно об этом не раз мечтал, разглядывая глянцевые фотографии в любимом мужском журнале «Пингвин». Когда столешница засияла гладкой освобожденной поверхностью, Алла спросила:

– Ну как, Петя, ты готов?

– Вроде… – промямлил Башлачев.

– Что-то не заметно, – усмехнулась она. – Снимай трусы, поглядим.

– Зачем? – очень сильно, до испарины, испугался Петр Николаевич.

– Проверим готовность. – И, не дожидаясь ответных действий с его стороны, Белозерова подошла вплотную, сдернула вниз его рябенькое нижнее белье и разочарованно протянула: – Ну-у-у… Петя… Что такое? Это же не рабочий инструмент, а какая-то… съежившаяся куриная шея.

Потрясенный Петр Николаевич опустил вниз глаза и мысленно согласился с предложенным определением. Краска унижения залила не только его лицо. Она поползла вниз по шее, по веснушчатой груди, дойдя чуть ли не до «куриной шеи». Да… Подобная обстановка его явно не бодрила. Он был большим ходоком по женщинам, но раздеваться перед их глазами догола, как на советской военно-призывной медицинской комиссии, ему еще ни разу не случалось. Все всегда происходило быстро и споро. В крайнем случае, он снимал только брюки, а уж женщин раздевал, как хотел, или они сами услужливо раздевались. Что же эта… шлюха себе позволяет? Вон как позировала перед фотографом, только что наизнанку не выворачивалась! Ему очень хотелось с презрением и гадкими матерными словами бросить Алле в лицо фотографии, присланные Николаем Щербанем, но он сдержал свой порыв. Им, фотографиям, найдется лучшее применение! Погоди, Алла Константиновна, то ли еще будет! Он почувствовал, как к горлу на смену унижению подкатывает лютая злоба. Лицо его перекосило, и он, не натягивая трусов, пошел на Белозерову.

– Не нравится, значит! – проревел он. – А ты постарайся, чтобы «инструмент» пришел в боевую готовность! Знаешь, поди, что надо делать!

Он так разозлился, что собрался изнасиловать ее в назидание. Все-таки он сильный, здоровый мужчина и запросто справится с глупой бабой. Она еще пожалеет, что нарвалась! Он сейчас отделает ее по первое число и всеми известными ему способами! Эта мысль до того взбодрила Петра Николаевича, что «куриная шея» сама собой начала выправляться. Наблюдая за этим процессом, Белозерова так звонко расхохоталась, что Башлачев приостановился.

– Не собрался ли ты, Петя, меня насиловать? – сквозь смех спросила она. – Имей в виду, я не позволю. У вас очень болезненное причинное место, поэтому побереги его лучше! В другой момент может очень даже пригодиться!

Алла встала перед ним по-прежнему с обнаженной грудью, совершенно не стесняясь и не выражая ни малейшего испуга. И Башлачев вдруг сдулся, как воздушный шарик. Он натянул трусы, быстро оделся и, застегнув на последнюю пуговицу пиджак, с угрозой сказал:

– Ты еще пожалеешь…

Алла не посчитала нужным ответить, а Петр Николаевич схватил куртку с компроматом на нее и стремительно покинул поле проигранной им битвы. Пока проигранной, как он очень надеялся. На одном только этапе.

Когда за Башлачевым захлопнулась дверь, Алла в изнеможении опустилась на диван. Что ж! Все ясно. Цветочки в гофрированной бумаге, предложенное к совместному посещению кафе «Пируэт» – все это звенья одной цепи. Вот, значит, на каком фронте Петр Николаевич решил развернуть военные действия! Как и все мужчины, уверенный в своей сексуальной неотразимости, он, похоже, решил, что изобрел нечто новое в деле завлечения в свои сети неприступных капризниц. Все это Алла уже проходила: все эти ладони на коленях, на плечах, на запястьях и доверительный интимный шепот. Глупец! Он даже не может предположить, насколько стоек ее иммунитет против подобных действий…

Когда Алла училась на третьем курсе политеха, очень страшный предмет под названием «Сопротивление материалов», больше известный в определенных кругах как «Сопромат», вел у них Стефан Бедросович Тонев, очевидно, чех или болгарин по происхождению. Он был небольшого роста, плотно сложенным мужичком, обожающим светлые пиджаки и белоснежные рубашки. На его смуглом лице поражали воображение карие глаза. Они были до того огромны и так широко распахнуты, что коричневому зрачку, чтобы ненароком не затеряться в них, оставалось только прилепиться куда-то под верхнее веко, оставив под собой достаточно широкое и свободное молочно-белое пространство. Из-за этого казалось, что глаза Тонева все время возведены к небу в некоем подобии молитвенного экстаза. Впечатление, впрочем, тут же разрушал тонкий крючковатый нос и слишком наполненные малиновой кровью губы. Стефан Бедросович обожал хорошеньких студенток. В Аллиной группе, где было всего пять девушек, его особенно привлекали две: Алла Белозерова, яркая брюнетка, и Галочка Верховцева, томная натуральная блондинка с завитыми в тугие кольца кудрями. Свои лекции Тонев читал только для них двоих, не отвлекаясь и не обращая внимания на других студентов и студенток. Однокурсникам это было на руку, поскольку они могли себе позволить на его лекциях заниматься чем-нибудь более в тот момент для них насущным.

Алла с легкостью строила эпюры, решала задачи и потому Стефана не боялась. Галочка дрожала на лекциях и практических занятиях осиновым листом и с ужасом ждала экзамена, который преподаватель принимал у каждого студента отдельно. Особо не мучил, принимал довольно быстро, но – один на один. Когда Галочка наконец дождалась экзамена, зайти в кабинет к Тонееву ей довелось как раз перед Аллой. Провела она там неожиданно много времени, вылетела красная, распаренная, с вылезшей из юбки блузкой и с «пятеркой» в зачетке. Алла застала Стефана в кабинете тоже разрумянившегося, с прилично приспущенным полосатым галстуком и необыкновенно живым блеском в глазах. Он со своими яркими губами напомнил Алле вампира, только что от души полакомившегося Галочкиной кровью.

Она вытащила билет. Тонев показал рукой на стул, стоявший к нему слишком близко. Когда Алла с опаской села на его краешек, Стефан поморщился и велел устраиваться поудобнее без всяческого стеснения, потому что разговор у них будет долгим. Это несколько испугало Аллу, но не настолько, чтобы бежать от него куда глаза глядят. Преподаватель сразу задал ей несколько вопросов по билету, и девушка поняла, насколько прекрасно знает он свой предмет. Он не давал времени на подготовку. Ему не нужны были пространные речи студентов и выразительное чтение с мелко исписанного в каждой строчке листка в клеточку. С помощью двух-трех точных вопросов он мгновенно уяснял себе, кто чего стоит. Алла Белозерова во всех отношениях стоила дорого. Стефан дал ей задачу и приступил к тому, о чем мечтал целый учебный семестр. Его воздержание должно было быть наконец вознаграждено. Начал он с того, что по-отечески положил Алле руку на плечо, будто бы для того, чтобы быть поближе к решению задачи. Потом его рука как бы ненароком съехала на талию, а потом на ягодицы. Алла заерзала на стуле, пытаясь освободиться от обжигающей даже через одежду ладони, но не тут-то было. Рука преподавателя крепко вцепилась в ее бедро, а другая смело полезла под юбку с другой стороны. Алла повернула голову, чтобы посмотреть Стефану в глаза. Они закатились вверх более обыкновенного и не выражали ничего человеческого. Только гнусное вампирское вожделение. Ей показалось, что еще чуть-чуть, и из уголка его рта потечет отвратительная красная слюна. Если бы Стефан мог знать, на кого покусился, то был бы более бдительным и осторожным. Алла давно умела терпеть и выжидать. Она дождалась, когда рука преподавателя забралась настолько глубоко в колготки и трусы, чтобы ее непросто было оттуда вмиг вытащить, и закричала так страшно и оглушительно, что в кабинет мгновенно ворвались испуганные однокурсники. Скандал был невероятный. Вмешались родители. Показания против Вампира-Тонева давал чуть ли не весь институт. Его хотели с позором изгнать из старейшего, тогда еще Ленинградского, вуза, но он, страшно унижаясь, упросил, чтобы ему позволили уволиться по собственному желанию. Памятуя о том, скольких классных сопроматчиков мужского пола выпестовал Стефан Бедросович, ректорат решил пойти ему на уступки.

Петр, значит, собирался отыграться на ней в стиле Стефана Бедросовича. И конечно же, за то, что недавно произошло в кабинете директора их института. А что, собственно, такого ужасного произошло? Она всего лишь сказала правду. Алла вспомнила тот день, когда решалась ее судьба, до мельчайших подробностей…

В тот день Алла Константиновна Белозерова, руководитель группы одного из отделов Научно-исследовательского института общего машиностроения, решила, что должна выглядеть на все сто. Она специально встала пораньше, чтобы не спеша привести себя в должный вид. Сначала она вымыла голову и высушила волосы феном, одновременно оттягивая их, чтобы стильная геометрическая стрижка лежала идеально. Не должно быть ни одного колечка, ни одной волны. Только строгие прямые линии. После того как волосы улеглись вороненым шлемом, Алла приступила к глазам. На веки – немного бежевых теней разного оттенка, чтобы глаза казались в легкой дымке. Тушь для ресниц – очень дорогая, зато каждая ресничка, вытянутая ею вверх, живет своей отдельной жизнью. Никаких «лапок паучка»! Ни одного комочка! Никаких черных точек под глазами! На кожу – ровный бежевый тон, на порядок светлее теней. Помада – кораллово-коричневая, без вульгарного перламутра и сексапильного мокрого блеска. И никаких духов. Алле не нужно, чтобы на запах слетались всяческие «насекомые» и роились вокруг нее.

Выйдя из ванной, Алла направилась к дивану, на котором был разложен черный брючный костюм выверенных, вытянутых форм и строгая белая блузка. Довершали туалет туфли-лодочки, тоже черные, без всяких украшений и такая же изысканная в своей простоте сумка на тонком длинном ремешке. Стиль – облегченный унисекс, с легким уклоном в ненавязчивую женственность. Алла надела на пальцы пару тонких серебряных колец, в уши вставила крошечные сережки-пусетты и осталась вполне довольна собой. Все сделано, как надо: строго и изысканно. Ничего лишнего, круглого, мягкого и слащавого. Именно так она выглядела всегда, а сегодня ей особенно важно чувствовать себя сильной, строгой и собранной. Сегодня в кабинете их директора будет решаться ее судьба. Месяц назад освободилось место начальника одного из отделов, и Алла сама выдвинула на эту должность свою кандидатуру. Конкурент у нее только один – Петр Николаевич Башлачев. Формально силы у них абсолютно равны: оба работали в институте с юности, оба были распределены с одного факультета политеха, оба кандидаты технических наук, тридцати восьми лет от роду. Алла считала, что у нее есть даже некоторое преимущество перед Башлачевым, потому что она уже несколько раз замещала престарелого, а потому болезненного начальника этого отдела, который в конце концов так и не смог оправиться и подал в отставку. На самом деле Алла была уверена, что преимуществ у нее гораздо больше: Башлачев был недалеким и ограниченным человеком, его диссертация была всего лишь компиляцией из десятков чужих. Это прекрасно знал и директор института, и те люди, которые в случае назначения Петра Николаевича начальником отдела могли оказаться у него в подчинении.

Башлачев явился в приемную директора тоже при полном параде, но Алла видела, что ему несколько не хватает вкуса: галстук не подходит по тону к рубашке, пиджак на спине морщит, а туфли не слишком тщательно вычищены. Конечно, к должности начальника отдела это не имело никакого отношения, но все же боссы, по мнению Аллы, должны быть образцом во всем.

То, что произошло в кабинете директора НИИ, Аллу не удивило, хотя она очень хотела получить новую должность. Начальником отдела без всяких объяснений был назначен Петр Николаевич Башлачев. Собственно, объяснения Алле и не были нужны. Все предельно ясно и так. Главное преимущество Башлачева состояло в том, что он был мужчиной. Алле предложили должность руководителя одной из групп отдела Петра Николаевича.

– Я и так руководитель группы, – напомнила начальнику НИИ Алла на тот случай, если он вдруг забыл.

– Но группа в отделе Башлачева состоит из значительно большего числа сотрудников, потому и ответственность больше, и, естественно, зарплата, – терпеливо объяснил ей директор. – Кроме того, на первых порах вы подстрахуете Петра Николаевича и поможете ему.

– Если бы вы назначили на эту должность меня, то я обошлась бы без помощи Башлачева, и вы это прекрасно знаете, – очень спокойно сказала Алла, не давая ни одной отрицательной эмоции обезобразить ее прекрасное лицо.

Петр Николаевич владел собой гораздо хуже, а потому выпустил на лицо все эмоции, которые при этом заявлении Аллы тут же взбудоражили его организм. Оно, его лицо, покраснело, а рот слегка съехал набок, в одну линию с уже давно съехавшим на сторону галстуком.

– Правильно ли я понимаю, что вы отказываетесь? – на всякий случай спросил Аллу директор НИИ.

– Правильно, – согласилась Алла.

Директор, который давно уже все решил, вступать в дискуссию намерен не был и ненавязчиво дал всем понять, что аудиенция окончена именно на этом этапе.

– Ну и зачем ты это сказала? – набросился на Аллу Башлачев, едва они вышли из директорского кабинета.

– Я сказала то, что думаю, – ответила она и с сожалением окинула взглядом покрасневшее от негодования и натуги лицо Петра Николаевича.

– А кого интересует твое мнение? – окончательно вышел из себя новоиспеченный начальник отдела.