1001 неприятность

Что я, Иван, что ли?

Окончательный вариант плана, сам не ведая того, подсказал лекарь, которого караван-сарайщик, убежденный золотой монетой и красноречивым поглаживанием рукоятки меча, привел для Ивана в ночью их прибытия в Шатт-Аль-Шейх.

Лекарь был стар, тощ, заспан и слегка нетрезв, что, возможно, объяснялось его именем – Абдухасан Абурахман аль-Кохоль.

В ответ на подозрительное принюхивание Серого ученый муж поспешно объяснил, что целыми днями, каждую минуту, свободную от приема больных и смешивания снадобий, занимается изобретением лекарства века – средства, которое избавило бы благодарное человечество от всех болезней. И естественно, как настоящий профессионал, все, что выходит из перегонного куба, должен сначала испробовать на себе.

И, по ехидному мнению отрока Сергия, по меньшей мере, от одного лекарство будущего уже помогало точно.

От краткосрочной памяти.

Потому что достопочтенный Абдухасан Абурахман во время осмотра Иванушки несколько раз засыпал, а будучи разбуженным сердитым тычком в бок, долго не мог вспомнить, где он находится, и чего от него хотят. И только закончив составлять крайне вонючую микстуру из компонентов странных и пугающих на вид, даже названия которых Сергию знать не захотелось, и споив ее до капли Иванушке, так и не пришедшему в сознание,[4 - И поэтому не оказавшему достойного сопротивления.] Абдухасан Абурахман проснулся окончательно.

– Как договаривались, теперь вы должны заплатить караван-сарайщику за комнату, где я буду спать остаток ночи, – напомнил он, убирая баночки, мешочки, пузырьки и коробочки с тщательно выведенной на них тушью надписью «Смертельно для жизни» в сумку и доставая пергамент и перо. – Сейчас я еще выпишу вам один рецепт… Это средство будет бороться с лихорадкой, – перо быстро заскрипело по пергаменту, брызгая на всех чернилами. – Сейчас у меня нет с собой всего необходимого, поэтому завтра обратишься к любому знахарю – хозяин подскажет, куда пойти – тот тебе всё смешает и приготовит Но не вздумай идти среди ночи, юноша – твой товарищ проживет до утра, хуже ему не будет, а вот ты можешь стать добычей наших грабителей. Или еще того сквернее – встретить калифа, да прославится его благородное имя в веках! – поспешил предостеречь клиента Абдухасан Абурахман, увидев, что Волк, вскочив на ноги, уже протянул руку за рецептом.

– Калифа? – озадаченно переспросил Серый. – Ночью? На улице? Он что у вас – призрак, или привидение какое?

– Что ты, что ты! – испуганно замахал руками старичок. – Да как ты можешь такое говорить про повелителя Сулеймании, самого блестящего правителя наших дней! Он жив-здоров, да продлятся его благословенные годы до бесконечности!

– А что же тогда?

– Да будет тебе известно, любопытный юноша, что далекий предок нашего достославного калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса – да даруют ему боги крепкого здоровья! – знаменитый основатель этой династии – Гарун аль-Марун был прославлен далеко за пределами нашей страны и сопредельных держав. О нем слагались легенды и предания…

– И чем же он был так знаменит?

– Наберись же терпения, о беспокойный отрок! – протестующее вскинул ладони лекарь, приготовившийся переквалифицироваться в сказители. – Я как раз собирался поведать эту старинную историю, которая тянется от древних времен до наших дней, пока ты не прервал меня в самом начале!

– Ах, тянется… – пробормотал Серый, начинавший жалеть, что вообще завел разговор на эту тему.

Любителем историй у них был Иванушка. Волк же являлся любителем поспать. Нет, если история, конечно, того заслуживала, то есть была очень занимательная и не очень длинная, то послушать можно было бы… Но СТАРИННУЮ историю… Которая, к тому же, еще и ТЯНЕТСЯ… После недели изнурительного пути, ссор и переживаний… А может, лучше потом как-нибудь?..

– Да. Кхм. Ну, так вот, – снова сосредоточился Абурахман. – Было это лет двести пятьдесят семь назад. Калиф Гарун аль-Марун был правителем богатым, добрым и справедливым, да пребудет его душа в самом прекрасном райском саду. Больше всего на свете он пекся о благосостоянии своего народа, всегда интересовался, как живется простому труженику Шатт-аль-Шейха – лекарю, гадальщику, меднику, каменщику, водоносу… Он всегда говорил, что его государство не может быть богаче и счастливее, чем самый его ничтожный подданный – вот какой великой души человек был этот Гарун аль-Марун. Какая еще страна может похвастать, что у нее есть такой правитель!.. Но как у всякого калифа, у него был визирь, министры, советники, евнухи, звездочеты, судьи, мудрецы и разные прочие придворные, которые, как всегда это бывает, лучше самого калифа знали, что ему следует делать, как себя вести и что кому говорить. И на все его вопросы, как живется его народу, они, естественно, отвечали, что все довольны, и все хорошо. Но великий аль-Марун был человеком не только большого сердца, но и не меньшего ума! Он даже стал подозревать, что иногда визирь и министры говорят ему не всю правду. И однажды он решил, что должен сам помогать своим самым нуждающимся подданым, в первую очередь тем, которые сами не могли или не смели попросить за себя. Но только тем, кто действительно был достоин помощи! И тогда он с наступлением ночи стал выходить в город, оставляя позади безопасные и привычные стены дворца, и бродить по улицам в одежде нищего – в засаленной тюбетейке, дырявых сапогах и залатанном плаще, заходя в кофейни и чайханы. Там он…

– Он же был калифом, – сонно удивился Серый. – Откуда у него драная тюбетейка – что бы это ни было, старый плащ и развалившиеся сапоги?

– Вот-вот, правильно! Как ты абсолютно верно изволил заметить, о наблюдательный отрок, он был калифом, и поэтому приказал своим портным и сапожникам сшить себе самый лучший костюм нищего.

– А разве нищие шьют себе костюмы?

– Конечно, нет! Но ты же сам все верно сказал – откуда у него было взяться изношенному тряпью? Ведь он же был калифом!

– М-да… Похоже, в этой стране правителем быть нелегко… – зевнул Волк во всю пасть.

– Да. И когда лучшие придворные портные шили аль-Маруну его заказ, они пришили к внутренней стороне плаща целые россыпи бриллиантов, рубинов и изумрудов.

– Зачем?

– Они никак не могли взять в толк, как калиф может показаться на людях в простом плаще! А когда он запретил им строго-настрого, под страхом медленной смерти на колу, пришивать даже малую бисеринку снаружи, они все равно поступили по-своему и изукрасили плащ изнутри.

– И он посадил их на кол? – заинтересованно очнулся от полусна Волк.

– Нет. Калиф остался доволен. Находя нуждающегося в его помощи человека, он просто отрывал от подкладки драгоценный камень и отдавал его бедняку!

– Очень мило… – снова зевнул Волк и приготовился дремать дальше.

– А при дворе залатанные сверху плащи с драгоценными подкладками, равно как и эффект благородной засаленности для головных уборов и ажурная аппликация на сапогах, изображающая умеренную дырявость, надолго вошли в моду, – воодушевленно продолжил лекарь. – А имя его, не в последнюю очередь благодаря этой истории, сохранилось в веках как имя монарха, заботившегося о благе простых смертных будто о собственном. О нем складывали легенды и сочиняли сказки…

– Хм. Все это, конечно, очень любопытно, но что-то я так и не понял – при чем тут ваш сейчашний калиф? Ведь это не он, а его предок был любитель походить ночью в народ? – не открывая глаз, уточнил Серый.

– Загони верблюдов своих вопросов в караван-сарай ожидания, о нетерпеливый отрок, – снова по-отечески пожурил Серого Абдухасан Абурахман. – Ибо теперь мое повествование дошло и до наших дней, до калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса, да умножатся его года до бесконечности. С младых ногтей он старался узнать, что значит быть хорошим правителем для своего народа. Он беседовал об этом со многими мудрецами и прочел несметное множество книг на эту тему. Некоторые говорят, что целых шесть! И вот однажды он, как и приличествует достойному отпрыску древнего рода, изучал в библиотеке многовековую историю своей семьи…

«Зевал и ловил мух, пока какой-нибудь писец, высушенный, как пергамент, на которых эта история записана, скучным голосом зачитывал ему эти байки вслух. Или просто не мог уснуть после обеда, и приказал почитать ему что-нибудь такое-этакое… Для пищеварения», – мысленно расшифровал для себя Волк, снова начинавший потихоньку засыпать.

А старичок вдохновенно продолжал:

– …Он понял, что это была не сказка! И тогда замечательнейшая идея пришла его величеству в его наипросвещеннейшую голову. «Надо начинать возрождать былое величие семьи с древних традиций», – решил он, и приказал своим портным сшить точно такой же наряд, какой, по преданию, носил Гарун аль-Марун, когда тайно выходил в город, чтобы, как и его великий предок, выходить по ночам за стены дворца и узнавать, как живет его народ. Через неделю всё было пошито придворными портными и сапожниками в лучшем виде – говорят, на тюбетейку не позарился бы даже самый отчаянный старьевщик, а сапоги не взял бы в руки и настоящий нищий, не говоря уже о самой важной детали – плаще…

Серый, небрежно прикрываясь рукой, зевнул во весь рот и подумал: «Я бы на месте портных просто взял то, что выбросили бы старьевщик с нищим, и дурью не маялся… И вообще, что-то дедок разговорился под утро. Может, и спать бы уже пора как-нибудь? Ленка, поди, уже часа три как дрыхнет. И Иванко, вон, притих. Намучался…»

– … а на отделку подкладки пошли самые отборные самоцветы! Всё было сделано точно, как рассказывалось в летописи. Все предвещало успех. И вот однажды ночью, несмотря на уговоры озабоченных визиря и советников, калиф отважно вышел на улицы Шатт-аль-Шейха.

Абдухасан Абурахман сделал театральную паузу и отхлебнул из одного из своих пузырьков.

– И что? – то ли охнул, то ли зевнул отрок Сергий.

– И его той же ночью ограбили и едва оставили в живых! – с удовлетворением проглотив мутную жидкость с сивушным запахом, покачал головой сулейманин. – Мудрый великий визирь сейчас же провозгласил это ни чем иным, как государственной изменой. Вся городская стража, все осведомители были подняты на ноги. У-у!.. Были тут дела! Немало крови утекло и голов укатилось в тот месяц, но нападавших так и не нашли.

– Но калиф не сдался, – предположил заинтригованный Волк.

– Нет! О, нет! Едва оправившись от того злоключения, он заявил, что такая мелочь не испугала бы великого Гаруна аль-Маруна на праведном пути ко всеобщему благоденствию, приказал пошить второй костюм дервиша, и снова стал выходить по ночам на улицы!

– Мало побили, – резюмировал Серый с видом человека, твердо знающего, для чего существуют ночи.

Абдухасан Абурахман зыркнул на него из-под кустистых седых бровей, но ничего не сказав, осуждающе вздохнул и продолжил историю:

– Но урок пошел впрок. И теперь наш добрый калиф тайно выходит в город не один. За ним в отдалении – метрах в трех – следует отряд бдительных стражников. И по строжайшему приказу великого визиря Фаттаха аль-Манаха они хватают всех и каждого, и не только тех, к кому подойдет его величество, но и того, кто всего лишь поимеет неосторожность повнимательнее взглянуть на него.

– И что они с ними делают?

Лекарь приложил палец к губам, испуганно оглянулся по темным углам комнаты и сказал:

– Тс-с-с! Никто этого не знает… Они просто исчезают и больше не появляются. Великий визирь говорит, что они все – государственные преступники, замышляющие новое покушение на драгоценную жизнь нашего беззаветно-самоотверженного монарха. Значит, наверное, так оно и есть… Не нам, простым смертным, обсуждать правильность решений самого великого визиря.

В немытой взлохмаченной голове Волка, в мозгу, засыпающем от усталости и не спадающей даже ночью жары, зашевелилась-заворочалась, раздирая толстые покровы сна и стараясь привлечь внимание, какая-то идея.

Серый сосредоточенно нахмурился, поджал губы и помял левой рукой подбородок. Потом приподнял брови и, склонив голову набок, медленно потер шею – признак того, что глас вопиющего был услышан, принят к рассмотрению и одобрен.

– И что, часто он выходит благодетельствовать в народ, этот ваш заботливый правитель? – задумчиво поинтересовался он.