Спасатель (сборник)

Слышала ли я! Да я только из-за этих криков, которые вдруг резко усилились (может быть, дверь слегка приоткрылась, или губернатор контроль над собой потерял?), и терпела болтовню наглого москвича. Он думал, что я его слушаю. А я слушала, как кричит на капитана Самойлова булгаковский губернатор…

– Но почему это случилось в тот момент, когда по мосту шел поезд? Как ты посмел! Ты! Идиот!.. Самоубийца!.. Ты сам все решил…

Эта тирада донеслась до меня слишком отчетливо, чтобы можно было сомневаться в услышанном. Хотя истинный смысл этих фраз от меня и ускользал, слова надежно запечатлелись в памяти…

Дверь неожиданно резко распахнулась и из комнаты хозяйской походкой вышел высокий и плотный человек с кудрявой густой шевелюрой на голове, разгневанным взглядом зацепил меня с болтуном-москвичом и, проигнорировав нас, словно каких-то букашек под ногами, как танк, двинулся к выходу с этажа. Четыре охранника, будто свора дворняжек, засеменили за ним по коридору…

Я уже было хотела повторить свою попытку проникнуть к Самойлову, но в конце коридора показался полковник Краевский. Встреча с ним никак не входила в мои планы. Я быстренько повернулась лицом к Морозову и кокетливо ему улыбнулась…

– Ни разу не встречалась ни с одним из московских психологов…

В слово «встречалась» я намеренно вложила интонационную двусмысленность. Он даже глаза на меня вытаращил. А я, напирая на него грудью, словно мадам Грицацуева на Бендера, затолкала его в соседнюю комнату, из которой он недавно вышел, и сказала очередную двусмысленность грудным, волнующим мужчин голосом:

– Надеюсь, у вас не много работы с этими вашими популярными подопечными. Вы найдете сегодня вечером пару часов, чтобы поделиться со мной опытом – как делать заключения?

Самый умный мужчина часто становится полным дураком, когда женщина сама идет ему в руки… А Морозов к тому же оказался не очень умен… Он смотрел теперь на меня, как кот на жирную мышь.

– У-ух, крошка, – томно прошептал он, – ты мне нравишься все больше… Я научу тебя и заключениям, и соприкосновениям, и проникновениям…

Его длинные руки с потными ладонями слишком свободно начали себя вести и оказались на моей талии с явным намерением переползти на грудь… Пожалуй, достаточно. Краевский не будет долго торчать в коридоре… А Морозову в наказание устроим «динамо»…

Я отстранилась от него и, уже приоткрыв дверь, ляпнула наобум – поскольку совершенно не знала города: я, кроме набережной, ничего в Булгакове не видела. Ну что ж, пусть поторчит на набережной…

– Сегодня в девять. На Центральной набережной. У тридцать девятого фонаря, считая от моста… Не опаздывайте, Морозов…

И выскользнула в коридор.

Уйти из гостиницы не составило никаких проблем, на выходе никто документов не проверял. Но перед тем, как уйти, я зашла в диспетчерскую спасательных работ на втором этаже и за пару минут выяснила, что на борту теплохода в последнем рейсе было всего двести пятьдесят восемь человек. То есть пассажирская вместимость была использована на семьдесят процентов… Разве может это называться – «слишком много пассажиров»? Слишком много для чего?

Так и не найдя ответа на этот вопрос, я представилась симпатичной молоденькой девушке-консультантке из числа волонтеров МЧС журналисткой и попросила ксерокопию списка пассажиров, которую и получила буквально через минуту… Стоило только аргументировать свою просьбу тем, что моя газета собирается якобы опубликовать этот список, чтобы облегчить усилия родственников раненых и погибших, разыскивающих своих родных…

Сама не пойму, как это случилось, но я пропустила свою рабочую смену на теплоходе. Абрамыч, наверное, с ума там сошел, волнуясь за меня… Хотя… Не девочка же я, в конце концов… Раз не приехала на теплоход, значит, произошло что-то важное…

Но на самом деле ничего фактически не случилось… Просто, когда я уже переодевалась, меня что-то дернуло включить телевизор, стоявший у меня в палатке. Игорек раздобыл у какого-то прапорщика-интенданта два телевизора, один мне отдал, а второй себе с Кавээном в палатку поставил. Плохонький такой телевизор, черно-белый, с маленьким экраном, с ломанной-переломанной антенной. Каналы переключать – только плоскогубцами, которые Игорек мне доставил в комплекте с телевизором…

Не знаю, чего я хотела, когда включала этот допотопный аппарат, может быть, просто минуты три музыку послушать, но передавали в это время «Вести» на РТР и, естественно, не обошлось без информации о булгаковской катастрофе. Но информация была такая, что я как была в наполовину надетом комбинезоне, так и села на раскладушку перед телевизором… Симпатичная ведущая (никогда, кстати, не запоминаю их имен) сообщила, глядя мне прямо в глаза:

«Представитель компетентных органов, не захотевший, чтобы не только его имя, но и название организации, которую он представляет, фигурировали в эфире, сообщил нашей программе, что в погоне за сенсацией редакции некоторых столичных изданий стали жертвами дезинформации. Вслед за «Булгаковскими вестями» многие газеты сообщили о существовании так называемой народно-освободительной экстремистской подпольной группы коренных волжан «Внуки Разина», которая якобы взяла на себя ответственность за организацию террористического акта у железнодорожного моста через Куйбышевское водохранилище на Волге в районе города Булгакова.

Компетентный орган, который представлял наш корреспондент, заявляет, что «Внуки Разина» – это название краеведческого кружка в расположенном ниже по течению Волги городе-спутнике губернского центра – Новобулгаковске. Никаких боевиков среди новобулгаковских краеведов нет. В кружке состоят трое учителей пенсионного возраста и два десятка школьников, учащихся третьих – восьмых классов новобулгаковских школ. По свидетельству учителей и ребят, в редакцию газеты «Булгаковские вести» никто из них не звонил и никакого заявления по поводу катастрофы не делал…

Можно было бы счесть провинциальных журналистов, а вслед за ними и их столичных коллег жертвами циничного розыгрыша и собственной доверчивости. Но их доверчивость с большой выгодой для себя использовал губернатор Булгаковской области Федор Губенко. В заявлении мифических террористов его имя связывалось с причиной катастрофы. Воспользовавшись этим, губернатор проводит сейчас серию митингов в свою поддержку, громя своих противников, обвиняя их в цинизме и преступлении против человечества.

Что же касается истинной причины катастрофы, то она еще не установлена. Государственная комиссия продолжает свою работу, снимая показания с капитана теплохода «Сергей Есенин» и его помощника…»

Еще не дослушав до конца, я принялась стаскивать с себя так и не надетый до конца комбинезон и вновь натягивать мое гражданское платье, делающее меня легкомысленной, по крайней мере, на первый взгляд, и провоцирующее мужчин на проявление своего расположения ко мне.

Не пойду же я искать Ефима в спецкомбинезоне… Он же не на мосту будет торчать и не на останках теплохода, он сейчас наверняка в гостинице «Волна», где-нибудь поближе к шестнадцатому этажу, к заседающей государственной комиссии, чтобы первым узнать и первым сообщить о ее выводах.

Ефим Шаблин – мой старинный друг-репортер, с которым мы познакомились в Москве во время известного августовского путча в девяносто первом. Я тогда была глупой студенткой факультета психологии тарасовского университета, только-только определившейся с темой диплома и мобилизованной МЧС через Министерство высшего образования. В Москве нам кратко объяснили задачу и рассредоточили по местам скопления народа.

Фима был в то время начинающим газетным репортером, только-только опубликовавшим свои первые репортажи. Оба мы были молодыми, оба – глупыми, оба – наивными… Мы как встретились у «Белого дома», так и не расставались двое суток…

С тех пор, как приезжаю на место бедствия, обязательно внимательно смотрю на шныряющих повсюду журналистов. И в семи случаях из десяти обязательно встречаю Фимку… Здесь, в Булгакове, я его уже видела, правда, мельком, издалека. Но поставила себе в уме галочку – непременно его разыскать и посидеть, поболтать со старым приятелем… А теперь у меня к нему и просьба появилась.

Фимка просто счастлив будет мне помочь. Он долго в меня влюблен был, пока не дошло до него, что из этого все равно ничего не получится. Не воспринимаю я его как мужчину, хотя и уважаю как хорошего друга. Он дулся на меня сначала, а потом то ли привык, то ли понял, что глупо это… Короче, с тех пор дружим, не отягчая наши отношения межполовыми проблемами…

В гостинице у дежурного координатора на первом этаже я узнала номер его пейджера, который предусмотрительный Фима оставил в Булгакове в самых разных местах, чтобы расширить свою «контактную зону», как он выражался. Передав сообщение, в котором я назвала себя и попросила его позвонить дежурному координатору, я прождала его звонка минут десять и уже хотела, слегка обидевшись, повторить вызов и кое-что добавить поэмоциональней в его адрес, как из лифта буквально вылетел вечно спешащий Фимка и бросился ко мне целоваться с криком:

– Ольга! У меня есть четыре минуты! Две минуты говоришь ты, две – я! Начинай!..

Понятно. Он вместо звонка сам решил явиться. Молодец, Фима, умница…

Я в двух словах изложила свою просьбу, и Ефим, секунд тридцать подумав, хлопнул себя ладонью по лбу – это означало, что он сообразил, как мне помочь. Он помчался разыскивать номер телефона, потом долго набирал номер, который оказывался постоянно занятым, наконец, дозвонился, о чем-то низким грудным голосом ворковал с какой-то, без всякого сомнения, женщиной и вернулся ко мне сияющий… Значит, узнал все, что я просила…

– Нипочем не хотела говорить, – сообщил он мне, – ныла все – «меня уволят, меня уволят» – пришлось наобещать ей черт знает чего…

– Фимуля, да ты по существу мне ответь, – взмолилась я, – сказала она тебе, что это за компетентные органы такие…

– Сказала, – кивнул он, – шепотом, но сказала. Сообщение поступило из Министерства чрезвычайных ситуаций, из службы ведомственного надзора и внутриминистерской разведки. По крайней мере, так она запомнила. Саму бумагу главный редактор «Вестей» сразу в сейф спрятал, но она все прочитала, когда ее регистрировала… Это твои коллеги, Ольга, информацию дали…

– Разведка внутри МЧС?.. – пробормотала я. – Ничего не понимаю…

Глава четвертая

Я распрощалась с Ефимом, вышла на набережную и присела на лавочке в тени, в относительном уединении. Относительном потому, что рядом со мной на лавочку тут же плюхнулся какой-то старичок-пенсионер с клюшкой в трясущихся руках. Но поскольку смотрел он только прямо – на волжскую воду, признаков жизненной активности не подавал, я моментально про него забыла.

Я курила уже вторую сигарету, когда поняла, что думаю все об одном и том же. О странной структуре внутри МЧС, о существовании которой я только что узнала с помощью Ефима Шаблина.

Появление такого рода скрытых формирований внутри стабильно существующей структуры типа нашего МЧС однозначно свидетельствует о том, что появились симптомы нарушения стабильности. Или уже произошедшее, например, из-за конкурентной борьбы с ФСБ, или – планируемое, что, может быть, связано только с перспективными планами нашего руководства, а скорее всего – самого министра.

Постойте! Уж не в президенты ли он нацелился? А что? Имидж у него отличный для предвыборной кампании – энергичность, воля к действию, оперативность такая, что нашим остальным чиновникам только в кошмарном сне может привидеться. Сам всегда выезжает на сложные и опасные объекты. Молод, по крайней мере, на вид. Лицо – открытое, улыбается редко (серьезен), но улыбка добрая, располагающая. Говорит мало (зря не болтает), но обдуманно. За свои слова всегда готов ответить. Наконец, уже в силу своей профессии – всегда выступает в роли спасателя. Трудно ли для умелого политика сделать шаг от спасателя к образу Спасителя всей России?..

Я даже рассмеялась своим мыслям… Господи, какой ерундой я себе голову засоряю! Словно подумать больше не о чем…

Раз уж я решила «сачкануть» сегодняшнюю смену, вдохновленная на это туманным благословлением своего командира, то не тратить же время на интеллектуальные упражнения по поводу президентского кресла, которое, кстати, и сейчас не пустует…

Я достала из сумочки список пассажиров теплохода и еще раз посмотрела на их общее число – всего двести пятьдесят восемь человек. Теплоход фактически шел полупустым… Как же тогда понимать фразу капитана? В каком же это смысле пассажиров было слишком много? Интересно, а будь их человек сто, например, это как – много или мало. Или – достаточно? Достаточно – для чего? Как же мне все-таки умудриться поговорить об этом с капитаном Самойловым, на пути к которому неожиданно встал этот отвратительный хлыщ – Морозов?

Ответа на этот вопрос я не находила. В голове машинально всплыл разгневанный голос булгаковского губернатора: «Как ты посмел? … Ты сам все решил!..» Что – посмел? И что решил? И при чем здесь сам губернатор? Он-то тут с какого бока?

Я рассеянно проглядывала список пассажиров. Против некоторых фамилий стояли отметки – «погиб». Таких было много, я не стала пересчитывать, но не меньше ста человек…

Вдруг на глаза мне попалась знакомая фамилия… Я даже лоб наморщила, стараясь вспомнить, почему она застряла у меня в памяти… Распространенных фамилий в списке было немало, но эта была редкой и даже какой-то странной – двойная фамилия «Патрицианов-Горбенко». Где же она мне попадалась?..

Ну конечно! Мы же совсем недавно с Игорьком смеялись, что нельзя с такой фамилией проповедовать идеи пролетарского единства… Ведь это пресс-секретарь председателя ППИ – «партии пролетарской идеи», или, как ее называют политические противники, «партии принципиальных идиотов».

Против фамилии Патрицианов-Горбенко стояла красная отметина – «погиб»… Вот и появился повод отблагодарить Фимку за его услугу. Нужно ему срочно сообщить о моем открытии, вряд ли он успел изучить списки погибших… Он, как и большинство репортеров, больше по верхам порхает – на крыльях собственной фантазии…