Врата Мертвого дома

Бидитал – маг Апокалипсиса в Рараку

Мебра – шпион в Эрлитане

Прочие

Салк Элан – загадочный путешественник

Хентос Ильм – заклинательница костей у т’лан имассов

Легана Брид – т’лан имасс

Олар Этил – заклинательница костей у т’лан имассов

Кимлок – таннойский духовидец

Бенет – главарь каторжников в Черепке

Ирп – маленький прислужник

Радд – еще один маленький прислужник

Апт – демоница-аптори

Панек – ребенок, которого усыновила Апт

Карполан Демесанд – торговец

Була – хозяйка таверны

Паннионский Провидец – таинственный пророк и тиран, правитель земель к югу от Даруджистана

Котильон – бог, Покровитель Убийц

Престол Тени – владыка Высокого Дома Тени

Реллок – слуга Искарала Прыща

Моби – крылатая обезьянка, фамильяр

Псы Тени (Гончие Тени):

Барен

Бельмо

Зубец

Крест

Шан

Пролог

Что видишь ты

На потемневшем горизонте,

Но все ж не в силах

Заслонить рукой?

    Ток-младший. Сжигатели мостов

1163-й год Сна Огни Девятый год правления императрицы Ласин Год Великой чистки

С трудом волоча ноги, он вошел с аллеи Душ в Круг Правосудия – будто уродливое облако из мух. Сонмы жужжащих насекомых с бессмысленной настойчивостью ползали по его телу; иногда они отваливались черными блестящими комьями и разбивались о булыжники мостовой, разлетались в стороны обезумевшими роями.

Час Жажды близился к концу, и жрец шел, пошатываясь, – слепой, глухой и безмолвный. В этот день служитель Худа, Владыки Смерти, почтил своего бога и присоединился к другим собратьям, которые раздевали казненных убийц и смазывали себя кровью мертвецов – той самой кровью, что хранилась в громадных амфорах, стоявших вдоль стен в нефе храма. Затем торжественная процессия жрецов двинулась по улицам Унты, чтобы поприветствовать посланников своего бога и присоединиться к пляске смерти, которой был отмечен последний день Поры Гниения.

Стражники, расставленные по периметру площади, посторонились, давая жрецу пройти, а потом еще сильнее расступились, пропуская жужжащее живое облако, что следовало за ним. Небо над Унтой по-прежнему казалось скорее серым, чем голубым, потому что мухи, влетевшие на рассвете в столицу Малазанской империи, поднялись в воздух и медленно двинулись над заливом в сторону соленых болот и подтопленных островков за рифом. Мор пришел вместе с Порой Гниения, которая теперь являлась неслыханно часто – вот уже в третий раз за последние десять лет.

Воздух в Круге Правосудия все еще гудел и переливался, словно в нем висела взвесь из крупного песка. Где-то на соседней улице отчаянно скулила издыхающая собака, а рядом с центральным фонтаном на площади лежал полумертвый мул и слабо сучил ногами. Мухи пробрались внутрь через все отверстия, и теперь несчастное животное раздуло от газов. Мул, упрямый, как и все его сородичи, отчаянно сопротивлялся, и агония длилась вот уже около часа. Когда старик слепо прошаркал мимо, насекомые взлетели с мула и влились в жужжащее облако, окутывающее человека.

Фелисин было совершенно ясно, что жрец Худа ковыляет прямо к ней. Он смотрел на мир тысячью крошечных мушиных глаз, и бедняжке казалось, будто все они в упор устремлены на нее. Но даже нараставший в душе ужас не мог сорвать покров оцепенения, которым было окутано сознание девушки; это чувство, что поднималось внутри, скорее являлось воспоминанием о пережитых страхах.

Эта была уже третья Пора Гниения в жизни Фелисин. И если самую первую она почти позабыла, то вторую помнила во всех деталях, ибо с тех пор прошло всего три года. Фелисин провела тот день в безопасности, под защитой семейной усадьбы, за крепкими стенами дома, где все окна были закрыты ставнями, щели заткнуты тканью, а во дворе и на высоких стенах стояли жаровни, от которых исходил густой дым тлеющих листьев истаарла. Последний день Поры Гниения и Час Жажды были для нее мгновениями неприятными, даже отвратительными, но не более того. Тогда она и не думала о бесчисленных городских нищих, об одичавших животных, которым негде было спрятаться, и даже о просто небогатых горожанах, которых потом насильно заставляли убирать улицы столицы.

А теперь все изменилось: тот же самый город, но совершенно другой мир.

Девушка гадала, пропустят ли стражники жреца, подходившего все ближе и ближе к жертвам Великой чистки, которую затеяла императрица Ласин. Поскольку этот служитель культа ничего не видел и не слышал из-за окружавшего его облака мух, то он вроде как двигался наобум, однако Фелисин нутром чуяла: ох, неспроста этот человек направляется именно сюда. Интересно, сдвинутся ли с места солдаты в высоких шлемах? Попробуют ли они провести жреца через Круг Правосудия подальше от арестованных?

– Сомневаюсь, – сказал Фелисин ее товарищ по несчастью, сидевший на корточках справа от девушки. И пояснил: – Нет, я не умею читать мысли, просто вижу, как ты судорожно переводишь взгляд с охранников на жреца и обратно. – В его глубоко запавших глазах сверкнуло что-то похожее на веселье.

Высокий молчаливый мужчина слева от нее медленно поднялся на ноги, натянув цепь. Фелисин поморщилась, когда кандалы дернулись и врезались в кожу, а сосед скрестил руки на покрытой шрамами груди. Он посмотрел на приближавшегося жреца, но промолчал.

– Что нужно от меня служителю Худа? – прошептала Фелисин. – Чем я заслужила его внимание?

Мужчина справа перенес вес тела на пятки и подставил лицо лучам послеполуденного солнца.

– Ох, Королева Грез, никак с этих пухлых нежных губ слетают слова самолюбивой юности? Или же это просто дает знать о себе благородная кровь: ведь аристократы привыкли считать, будто весь мир вертится вокруг них.

Фелисин нахмурилась:

– Ну вот, начинается. Как было хорошо, пока ты молчал. Я уж подумала, что ты спишь или умер.

– Мертвецы, да будет тебе известно, девочка, на корточках не сидят, они лежат пластом. А жрец Худа идет вовсе не к тебе, а ко мне.

Фелисин обернулась, и цепь между ними звякнула. Ее сосед справа больше напоминал жабу с запавшими глазами, чем человека. Лысый череп и лицо его покрывали тонкие черные линии татуировки, в затейливом узоре скрывались мелкие квадратные символы, которых насчитывалось столько, что кожа казалась сморщившимся пергаментным свитком. На старике не было ничего, кроме изодранной набедренной повязки – когда-то красной, но теперь сильно выцветшей. По всему его телу ползали мухи; насекомые не спешили улетать и танцевали по коже – но, вдруг поняла Фелисин, делали они это вовсе не беспорядочно! Неожиданно причудливая татуировка превратилась в четкую картинку: на лицо старика накладывалась морда вепря, замысловатый лабиринт курчавого меха струился вниз, на руки, охватывал бедра и голени, а ступни украшало тщательно прорисованное изображение копыт. До сих пор Фелисин была слишком потрясена случившимся и поглощена собственными переживаниями, чтобы обратить внимание на соседей по шеренге, скованных цепью узников, а теперь сообразила: этот человек был жрецом Фэнера, Вепря Лета, и мухи, казалось, это знали, понимали настолько, что даже изменили свой безумный маршрут. У старика не было кистей обеих рук, и сейчас девушка с болезненным восхищением смотрела, как насекомые собирались на его культях, не коснувшись по пути к ним ни единой черточки татуировки. Мухи вились в безумном танце, всячески стараясь избежать знаков бога, но тем не менее плясали алчно и рьяно.