Сколько стоит любовь?

Барнаби от неожиданности даже остановился, глядя на здание из красного кирпича, стоявшее в конце тенистой аллеи.

– Но там полно кубков, блюд, почетных знаков, которые наверняка чего-то стоят, если их расплавить. Разве не разумнее предположить, что вор охотился за ними?

– Большинство наград всего лишь позолочены либо посеребрены. Их ценность чисто символическая, ювелиры ничего за них не дадут. Этот вор – не профессионал, но человек весьма решительный. Кроме того, тут слишком много совпадений: кто-то расспрашивает о реестре, а вскоре пытается проникнуть в клуб, где тот находится.

– Верно. Но почему его хотят похитить? Выкуп? – оживился Барнаби.

Диллон вскинул брови.

– Об этом я не подумал.

– Потеря Реестра пород положит конец всем скачкам, поэтому требование выкупа со всего братства лошадников может плохо кончиться для похитителя. Если реестр и исчезнет, думаю, он как по волшебству снова возникнет не далее чем через три дня. В этой области нет недостатка в тех, кто не прочь взять правосудие в собственные руки, особенно в подобных делах.

Барнаби нахмурился:

– Но ты сам сказал, что вор охотится за реестром.

– За информацией, содержащейся в нем. Она на вес золота.

– Но почему?

– Точно ответить не могу. Все зависит от того, каким образом будет использована эта информация.

Взгляды друзей встретились.

– Подмена лошади. Раньше подобные вещи делались довольно часто. Предположим, есть лошадь, выигравшая несколько скачек подряд, ее заменяют двойником, выдавая за фаворита, и доверчивые игроки теряют деньги. Владельцы войдут в сговор с нечестными букмекерами и прикарманят неплохой куш от потерянных ставок, да еще и получат часть денег друзей, ставивших против чемпиона.

– Вот они! – воскликнул Барнаби. – Неожиданные потери на скачках во время весеннего сезона!

– Совершенно верно. И тут на сцену выходит Реестр пород, обязательный список родословных лошадей, подтверждающий право участвовать в скачках на английских ипподромах по правилам «Жокей-клуба». Родословные полностью задокументированы в Книге родословных. Реестр – всего лишь список лицензий: каждую лошадь необходимо осмотреть и одобрить, прежде чем позволить выступать на скачках под покровительством «Жокей-клуба». Вместе с кличкой лошади и общими деталями каждая запись содержит физическое описание, необходимое для того, чтобы различать лошадей. От владельцев требуется записывать лошадей на скачки за несколько недель вперед, чтобы все распорядители успели получить и проверить копии описания участников.

– И все это хранится в Ньюмаркете?

– Мои клерки делают копии для распорядителей, по крайней мере во время сезонов скачек.

– Вот почему наш предполагаемый вор так интересуется описаниями лошадей. Что это ему даст?

– Есть два варианта.

Диллон вскинул голову: они были уже почти рядом с «Жокей-клубом».

– Первый: хозяин хочет подменить чемпиона, владельцем которого является. Ему необходимо очень тщательно подобрать двойника, иначе его план провалится.

Они остановились у двух пологих каменных ступеней, ведущих на крыльцо клуба, и Диллон повернулся к Барнаби.

– Второй. Некто, пославший вора, действительно задумал подмену, но еще не знает, кого именно подменить. Чтение описаний займет время, но наверняка поможет найти желаемое. При этом нужно учитывать, что двойнику придется пройти только проверку перед скачками, а она далеко не так тщательна, как остальные. И, поскольку лошадь не придет первой, никто не подумает подвергнуть ее более строгой проверке после скачек.

– Значит, прошлой весной мошенники произвели несколько подмен и это им сошло с рук? – нахмурился Барнаби. – Кроме того, у нас есть некий ирландец, предположительно работающий на какого-то владельца лошадей, которому требуется получить доступ к Реестру пород, чтобы облегчить дальнейшие подмены.

Диллон кивнул:

– Конечно, предыдущие события не обязательно связаны с настоящими. Но я позволю себе предположить, что это так и есть.

– У меня тоже такое чувство, – тихо фыркнул Барнаби.

Друзья остановились у двери. Сквозь стеклянную панель виднелась фигура швейцара. Широко распахнув дверь, он почтительно поклонился, поспешно отступил, споткнулся, едва не упал в своих стараниях поскорее позволить какой-то леди пройти в клуб.

И не просто леди. Ослепительному видению в изумрудно-зеленом.

Видение остановилось на верхней ступеньке, обнаружив, что дорогу загораживают двое хмурых мужчин.

Голова, увенчанная короной шелковистых иссиня-черных локонов, инстинктивно вскинулась. Глаза, еще более глубокого изумрудного оттенка, чем платье, растерянно глянули на Диллона.

Их взгляды встретились и застыли.

Барнаби пробормотал извинение и отодвинулся.

Диллон не шевельнулся.

На какое-то бесконечное мгновение окружающий мир сузился до этого лица.

До этих сверкающих зеленых глаз.

Они манили.

Обещали.

Очевидно, она была среднего роста, и, когда стояла на две ступеньки выше, ее глаза оказались на одном уровне с его собственными.

Он отстраненно отметил классическую симметрию ее личика сердечком, очень белую, почти прозрачную кожу, изящно изогнутые брови, густые черные ресницы, прямой маленький нос, чуть широковатый рот, полные и откровенно чувственные губы.

Он стоял и глазел, как зеленый юнец.

Прис, широко раскрыв глаза, не в силах отвести от него взгляда, пыталась отдышаться: каждая мышца сжалась и застыла, она не могла заставить себя расслабиться.

Стоявший рядом услужливый швейцар расплылся в улыбке.

– Это, мисс, и есть мистер Кэкстон.

У Прис кружилась голова, мысли расплывались.

– Эта леди спрашивала о реестре, сэр, – пояснил швейцар. – Мы сказали, что она должна поговорить с вами.

Кто из них Кэкстон? Не дай Бог он!

Оторвав взор от темных омутов, в которых она ухитрилась утонуть, Прис с надеждой глянула в сторону греческого бога. Греческий бог смотрел на темного, как сам сатана, спутника. Прис нерешительно перевела взгляд.

Его темно-карие глаза неожиданно посуровели, он угрожающе сощурился.