Обманы Локки Ламоры

– Лучше бы он обнаруживал такие качества, как честность, прямота, склонность к послушанию и раскаянию, – проворчал священник. – Впрочем, нимало не сомневаюсь, что, находясь под вашей опекой, он неизбежно почерпнул эти качества от своего учителя. Мальчики! – Он трижды хлопнул в ладоши. – Наши труды на сегодня завершены. Соберите подаяния добрых граждан Каморра и вернемся в храм вместе с нашим вновь обретенным товарищем.

Учитель потрепал Локки по плечу и подтолкнул вверх по лестнице навстречу Безглазому Священнику. Затем он полез в карман, и когда мальчики-служки проходили мимо, побрякивая содержимым кувшина, быстрым движением бросил туда маленький кожаный кошелек, после чего раскинул руки и низко поклонился с характерной змеиной грацией.

Оглянувшись, Локки увидел, как его бывший наставник быстро удаляется по улице: знакомо скрюченные пальцы шевелятся на ходу, костистые плечи весело расправлены. У Учителя был довольный вид человека, который только что скинул с плеч тяжкую ношу.

9

Святилище Дома Переландро представляло собой пустую сырую комнату с покрытыми плесенью каменными стенами и лужами на полу.

Пapa ветхих, изъеденных грибком гобеленов, казалось, готова прямо на глазах распасться на составные нити. Помещение освещалось лишь призрачным Лжесветом да единственным слабеньким алхимическим шаром, криво сидевшим в своей подставке. Как раз под ним на стене располагалась стальная пластина, к которой крепилась цепь отца Цеппа. В дальнем углу Локки разглядел занавешенный дверной проем. Помимо этого, в комнате ничего не было.

– Кало, Гальдо! – окликнул священник. – Будьте добры, займитесь дверями!

Мальчики в балахонах поставили жертвенный кувшин прямо на пол и направились к одному из гобеленов. Им пришлось немало потрудиться, чтобы отодвинуть его в сторону. За гобеленом скрывалось устройство непонятного назначения. Мальчишки нажали на какие-то кнопки, и внутри стен святилища пришел в действие некий, судя по всему, проржавевший механизм. Створки ворот, до того распахнутые на лестницу, начали со скрипом закрываться. Алхимический шар внезапно вспыхнул и засветился на полную мощность.

– Подойди ко мне, Локки Ламора! – произнес Безглазый Священник, опускаясь на колени, отчего цепь образовала возле него маленький стальной холмик. – Проверим, каковы твои способности и позволят ли они тебе стать посвященным нашего храма.

Теперь, когда отец Цепп стоял на коленях, он был примерно одного роста с мальчиком. Локки послушно приблизился и замер в ожидании. Священник сморщил нос.

– Вижу, твой бывший хозяин не слишком брезглив по части запахов, – заметил он. – Ладно, мы это быстро поправим. А сейчас дай мне твои руки… вот так. – Мягким, но уверенным жестом Цепп притянул руки мальчика и положил их себе на повязку. – Так… закрой глаза и сосредоточься… Я сказал, сосредоточься! Пусть все твои добродетельные мысли выйдут наружу. Пусть внутреннее тепло струится с твоих невинных рук… Да-да, вот так…

Локки слабо понимал, чего хочет от него старик, но ему стало любопытно. С легкой тревогой он заметил, как черты лица священника постепенно разгладились, рот приоткрылся в блаженном предвкушении.

– О-о, – восторженно прошептал отец Цепп, – да-да, у тебя, несомненно, есть талант… и сила… Я чувствую ее! Это может стать настоящим чудом!

С этими словами священник резко вскинул голову, и Локки испуганно отскочил в сторону. Цепь звякнула, когда старик вскинул закованные руки и театральным жестом сорвал повязку с глаз. Мальчик испугался, что сейчас его взору предстанет безобразное зрелище – однако глаза священника выглядели вполне нормально.

Цепп зажмурился, будто от боли, затем энергично потер веки, стараясь не глядеть на яркий алхимический шар.

– А-а! – вскричал он, протягивая руки к мальчику. – Я исцелен! Исцелен! Я снова вижу!!!

Локки в удивлении разинул рот, не зная, что и сказать. За его спиной – там, где стояли юные помощники священника – раздалось тихое хихиканье, и в душу мальчика закралось сомнение. Он недоверчиво нахмурился.

– Вы… вы совсем не слепой, – медленно произнес он.

– А ты совсем не глупый! – воскликнул Цепп, вскакивая на ноги с таким проворством, что в коленях у него что-то влажно чавкнуло. – Кало! Гальдо! – Он замахал закованными в кандалы руками, будто птица, пытающаяся взлететь. – Снимите с меня эти проклятые железки, чтобы я мог пересчитать нашу благословенную дневную выручку!

Двое мальчишек поспешили к священнику и сделали с кандалами что-то, чего Локки не успел рассмотреть. В тот же миг они раскрылись и упали на пол с резким звоном. Цепп осторожно растер запястья – кожа там была белая, будто мясо свежей рыбы.

– Вы… вы вовсе не священник! – ахнул Локки, пока старик продолжал массировать запястья, к которым постепенно возвращался нормальный цвет.

– Почему же? – возразил тот. – Я священник, просто служу не Переландро. Мои помощники тоже не являются посвященными Переландро. И ты не станешь посвященным Переландро, Локки Ламора. Кстати, поздоровайся с Кало и Гальдо.

Мальчики в белых балахонах откинули капюшоны, и Локки увидел, что они близнецы, постарше него на год-другой, но значительно здоровее. Оба имели темно-оливковую кожу и черные волосы, присущие чистокровным каморрцам, и лишь одинаковые длинные крючковатые носы не очень вязались с остальной внешностью. Взявшись за руки, братья с улыбкой поклонились.

– Привет, – произнес Локки. – И кто из вас кто?

– Сегодня я Гальдо, – сказал тот, что стоял слева.

– А завтра я буду Гальдо, – добавил второй.

– Или же мы оба будем Кало, – со смехом закончили оба.

– Со временем ты научишься различать их по количеству вмятин, которые я оставил на их задницах. Один из них всегда умудряется каким-то образом вылезать вперед. – Священник стоял за спиной мальчика, положив обе широкие тяжелые ладони ему на плечи. – Знакомьтесь, ослы, это Локки Ламора. Как видите, я только что приобрел его у вашего бывшего благодетеля, хозяина Сумеречного холма.

– Мы помним тебя, – подал голос тот, который вроде бы был Гальдо.

– Сиротка из Огневого, – поддержал его вроде бы Кало.

– Отец Цепп продал нас вскоре после твоего прибытия, – ухмыляясь, сказали они хором.

– Кончайте трепаться, – не терпящим возражения тоном прервал их священник. – Вы вроде как вызвались приготовить ужин? Груши, жареную колбасу, не помню, что еще… Вот и приступайте. Новенькому – двойную порцию. А мы с Локки займемся пожертвованиями.

Толкаясь и перекидываясь шуточками, близнецы поспешили к завешенной двери и скрылись за ней. Локки услышал, как их пятки простучали по какой-то лестнице, уводящей вниз. Отец Цепп сделал ему знак присесть рядом с медным жертвенным кувшином.

– Садись, сынок. Давай обсудим то, что здесь происходит. – Священник опустился на влажный пол, уселся, скрестив ноги, и вперил в мальчика задумчивый взгляд. – Твой бывший хозяин уверял меня, что ты знаком с арифметикой. Это правда?

– Да, господин.

– Чтобы я больше не слышал никакого «господина»! У меня от этого слова зубы раскалываются, а яйца съеживаются, как на морозе. Зови меня отцом Цеппом. Ну а теперь покажи, как ты вскроешь этот кувшин и пересчитаешь денежки в нем.

Локки с трудом потянул на себя кувшин, пытаясь его наклонить. Теперь он понял, почему Кало и Гальдо носят его вдвоем. В конце концов священник сжалился и помог мальчишке – толкнул кувшин в днище, тот опрокинулся, и деньги высыпались на пол.

– Кувшин нарочно сделан тяжелым, чтобы усложнить работу ворам, – пояснил Цепп.

– Но как… как вы можете прикидываться священником? – наконец задал Локки мучавший его вопрос. Он сидел, разбирая кучу пожертвований: целые медные монеты – в одну сторону, половинки – в другую. – Разве вы не боитесь богов? А если Переландро покарает вас?

– Конечно, боюсь, – ответил Цепп, поглаживая спутанную бороду. – Очень даже боюсь. Но я уже сказал тебе, что я и в самом деле священник, правда, вовсе не Переландро. Я посвященный служитель Безымянного Тринадцатого Бога – Хранителя воров, Ловкача, Отца и Покровителя неизбежных уловок.

– Но… ведь богов всего двенадцать…

– Смешно, до какой степени люди верят в подобную чушь! Мой дорогой мальчик, а не приходило ли тебе в голову, что у этих Двенадцати случайно был младший братец, так сказать, тот урод, не без которого в семье? А его уделом, тоже случайно, являлось воровство. Да-да, мой милый, он был вором, как мы с тобой. И хотя Двенадцать всячески замалчивают существование такого родственничка, не позволяя даже упоминать вслух его имя, в душе они питают тайную симпатию к его ремеслу. Вот почему старым лицемерным позерам вроде меня вполне дозволяется жить и здравствовать. Ты же видишь: я сижу на ступенях храма уважаемого бога Переландро, но в меня не ударяет молния, и разъяренная толпа до сих пор не разорвала меня на части.

– Так вы священник этого… Тринадцатого?

– Именно так, мой мальчик. Жрец воров и ворующий жрец. Кало и Гальдо тоже когда-нибудь станут… да и ты, может быть, если сумеешь отработать те денежки, которые я за тебя заплатил.

– Но, отец… – Локки выковырял из кучи подаяний ржаво-красный кошелек Учителя и передал его священнику. – Если вы за меня заплатили, почему мой бывший хозяин оставил вам пожертвование?

– О, будь уверен, я действительно заплатил, правда, совсем немного. А это – вовсе не пожертвование – Цепп развязал тесемки и вытряхнул себе на ладонь содержимое кошелька – один-единственный белый зуб акулы, длиной с большой палец Локки. – Тебе доводилось когда-нибудь видеть нечто подобное?

– Нет… а что это?

– Смертельная метка, мой милый. Зуб волчьей акулы – личный знак капы Барсави, который является хозяином твоего бывшего хозяина и, кстати, нашим с тобой тоже. А означает этот знак, что ты – упрямый тупоголовый недоумок – настолько достал своего хозяина, что он и впрямь пошел к капе и получил разрешение на твое убийство.

Мальчишка вздрогнул, а Цепп усмехнулся, довольный произведенным эффектом.

– Ага, проняло? Очень хорошо, мой мальчик. Внимательно посмотри на этот зуб, Локки, и хорошенько подумай. Подобная метка выдается в подтверждение оплаченной смерти. Твоей смерти, Локки Ламора. Я перекупил ее, когда заключил сделку с твоим бывшим хозяином. Это означает, что если даже завтра сам герцог Никованте надумает усыновить тебя и объявить своим наследником, я все равно смогу разбить твою глупую башку, а самого приколотить к столбу на площади. И никто в этом городе не скажет мне ни слова.