Сага о Гисли

– Часто женская болтовня не доводит до добра. Как бы и на сей раз не вышло отсюда беды. Давай-ка подумаем, как нам быть.

– Я уже кое-что придумала, – говорит Асгерд. – Это поможет делу.

– Что же? – спросила Ауд.

– Надо обнять как следует Торкеля, как мы ляжем в постель, и сказать ему, что это все неправда. Он и простит меня.

– Нельзя полагаться на одно это, – говорит Ауд.

– Что же предпримешь ты? – говорит Асгерд.

– Расскажу обо всем мужу моему Гисли, чтобы он нашел выход.

Вечером приходит с работы Гисли. Повелось, что Торкель благодарит брата за труды. Но на сей раз он ходит пасмурный и не говорит ни слова. Вот Гисли спрашивает, не занемог ли он.

– Нет у меня болезни, – говорит Торкель. – Но есть кое-что похуже болезни.

– Не сделал ли я чего такого, – говорит Гисли, – что ты на меня рассердился?

– Нет, – говорит Торкель. – Но ты сам все узнаешь, хотя и не сразу.

И они расходятся каждый к себе, и на этот раз больше ничего не было сказано.

Вечером Торкель ест мало и первым идет спать. И когда он улегся, приходит Асгерд, подымает одеяло и хочет ложиться. Тогда Торкель сказал:

– Я не хочу, чтобы ты здесь ложилась ни этой ночью, ни потом.

Асгерд сказала:

– С чего это ты вдруг так переменился? Или что-нибудь случилось?

Торкель сказал:

– Мы оба знаем причину, хоть от меня и долго скрывали. И мало будет тебе чести, если я выражусь яснее.

Она отвечает:

– Можешь думать об этом, как тебе заблагорассудится. И я не собираюсь долго спорить с тобой из-за того, где мне спать. Но выбирай: либо ты меня пустишь и будешь вести себя, как если бы ничего не случилось, либо я тут же назову свидетелей и объявлю о разводе с тобою, и пусть мой отец забирает обратно все мое приданое. И в этом случае я уж больше никогда не стесню тебя в постели.

Торкель помолчал и немного погодя сказал:

– Я рассудил так; поступай, как тебе нравится, я же не стану отказывать тебе этой ночью в постели.

Она без промедления показал, чего ей больше хотелось, и сразу легла. Они недолго пролежали вместе, как все между ними уладилось, словно бы ничего и не было.

Вот и Ауд ложится рядом с Гисли, и рассказывает ему о своем разговоре с Асгерд, и просит его не сердиться, но принять какое-нибудь разумное решение, если он может найти его.

– Я не вижу такого решения, – сказал он, – от которого был бы толк. Все же не стану на тебя сердиться, ибо устами людей гласит судьба и чему быть, того не миновать.

X

Вот пришла зима, и наступают дни переезда.[6 - Переезд хозяев с хутора на хутор приурачивался к последним дням мая.] Торкель вызвал своего брата Гисли на разговор и сказал:

– Дело обстоит так, брат, что пришло мне на ум переменить жилье. Короче говоря, я хочу, чтобы мы разделились: хочу вести хозяйство с моим зятем Торгримом.

Гисли отвечал:

– Братьям сподручнее вместе смотреть за своим добром. И, право, я был бы рад, если бы все оставалось по-старому и мы не делились.

– Так не может долее продолжаться, – говорит Торкель, – чтобы мы сообща вели хозяйство. Потому что от этого происходит большой убыток: ведь тебе одному достаются весь труд и все заботы по хозяйству. Я же не прилагаю рук ни к чему, что сулило бы выгоду.

– Не ставь себе этого в вину, – говорит Гисли, – раз уж я тебя не упрекаю. Всяко бывало между ними: случалось, и сходились и расходились.

Торкель сказал;

– Бесполезно говорить об этом. Надо делить имущество. И раз уж я настаиваю на дележе, ты бери себе и дом, и отцову землю, я же возьму движимое имущество.

– Если не остается ничего другого, как делиться, делай что хочешь. Мне же все равно, что делать: делить или выбирать.

Кончили тем, что Гисли делил. Торкель выбрал движимое имущество, а Гисли получает землю. Они поделили и двоих детей, бывших у них на попсченье: мальчика звали Гейрмунд, а девочку – Гудрид, они были детьми их родича Ингьяльда. Девочка осталась с Гисли, а Гейрмунд – с Торкелем. Вот уходит Торкель к своему зятю Торгриму и живет с ним. Хозяйство же переходит к Гисли, и он не может пожаловаться, чтобы оно стало хуже против прежнего.

Вот проходит лето, и настают предзимние дни. В те времена у многих людей было в обычае справлять приход зимы пирами и жертвоприношениями.[7 - Предзимние дни – первые три дня зимы. А зима, если кто не знает, начинается в последнюю субботу перед 28 октября] Гисли не приносил больше жертв с тех пор, как побывал в Вэбьёрге в Дании, все же он, как и прежде, устраивал пиры, и притом со всею пышностью. И вот, когда подходят те дни, о которых шла речь, он делает приготовления к большому пиру. Он зовет на пир обоих Торкелей, сына Эйрика и Богача, своих зятьев, сыновей Бьяртмара и многих других друзей и товарищей. И в тот день, когда гости съезжаются, Ауд заводит такой разговор:

– Правду сказать, недостает здесь, по-моему, одного человека, которого я желала бы видеть.

– Кто же это? – спросил Гисли.

– Это мой брат Вестейн. С ним изо всех людей хотела бы я разделить здесь веселье.

Гисли сказал:

– Я смотрю на это иначе. Я бы дорого дал, чтобы он здесь не появлялся.

На этом их разговор и кончился.

XI

Жил человек по имени Торгрим, по прозванию Нос. Он жил во Дворе Носа на восточном берегу Реки Ястребиной Долины. Он был силен в ворожбе и волшбе и был колдун, каких мало. Его-то и приглашают Торгрим с Торкелем к себе, потому что у них тоже шел пир. Торгрим был искусным кузнецом, и рассказывается, что оба Торгрима и Торкель идут в кузницу и там запираются. Вот достают они обломки Серого Клинка, который при разделе выпал Торкелю, и Торгрим делает из него копье. К вечеру копье было готово. На нем были насечены тайные знаки, и древко входило в наконечник на целую пядь.

Рассказывают, что Энунд из Средней Долины пришел на пир к Гисли и, отозвав его в сторону, сказал, что вернулся Вестейн «и можно ждать его сюда».

Гисли немедля зовет своих работников, Халльварда и Хаварда, и велит им ехать на север к Фьорду Энунда и прямо к Вестейну.