Скорая десантная помощь

Возмущенно бросив что-то по-польски, пан Зимовицкий направился к нему, но почему-то передумал и, махнув рукой и круто развернувшись, пошел к своей машине. Запустив двигатель, он включил заднюю передачу и, тяжело вздохнув, спросил:

– Скажите, пан Хмельницкий, откуда в России стало так много скверных людей, которые не боятся ни Бога, ни закона, ни людского осуждения? Раньше ведь туристы из Советского Союза были сама дисциплинированность. А теперь? Если эти юнцы ведут себя здесь подобным образом – нагло, вызывающе, хамски, то что же творится там, у вас?

– С некоторых пор в русском языке появилось новое слово – «беспредел», которое перешло в разговорную лексику из уголовного жаргона, – с долей сарказма заговорил Андрей. – Это поступок, который выходит за рамки не только официальных законов, не только обыденных понятий о совести и чести, но переступает даже рамки правил поведения, принятых в криминальной среде. Сегодня у нас беспредел стал явлением повсеместным. Он везде и во всем. На имеющих много денег у нас зачастую ни суда, ни управы, ни власти… Кстати, пан Зимовицкий, а можно ли сказать, что здесь, в Польше, перед законом абсолютно все равны?

– Хм… – Его собеседник, явно, намеревавшийся сказать уверенное «да», напряженно глядя перед собой на трассу, летящую навстречу автомобилю, отчего-то глубоко задумался.

Несмотря на вечернее время, на шоссе, ведущем к Варшаве, было очень оживленно. Причем львиная доля потока автомобилей, среди которых лишь изредка встречались образцы вазовского производства, направлялась именно к столице. Поймав его взгляд, пан Зимовицкий пояснил:

– Сегодня воскресенье, варшавяне возвращаются домой с уик-энда… Да, пан Хмельницкий, – неожиданно вернулся он к прежней теме разговора, – к сожалению, и у нас, пусть не слишком часто, но что-то похожее случается. Увы! У нас перед законом действительно все равны, все, но… Иногда в прессу просачивается информация о том, что некий крупный чиновник или бизнесмен, совершивший нечто очень нехорошее, сумел отвертеться от суда. Наверное, это общее свойство человека – творить несправедливость. При коммунистах справедливости не было. И сейчас, будем откровенны, ее не избыток…

В салоне вновь установилось молчание. Лишь хорошо отлаженный мотор издавал приглушенный ровный гул, разгоняя машину выше сотни километров в час. Посмотрев на спидометр, подсвеченный лампочками освещения приборной панели, Лавров спросил, кивнув в его сторону:

– А ваша дорожная полиция к скорости на трассе не слишком придирается?

– Придирается, – понимающе улыбнулся хозяин «Форда», включая радио, – но к нам не придерется. Мы не выходим за границы скоростного режима, допустимого на этой трассе. По этому автобану можно спокойно ехать до ста тридцати километров в час. А какие дороги у вас в России?

– В Москве более-менее, но эта трасса намного лучше. А на периферии можно встретить часто такие дороги, что их и дорогами называть как-то неудобно, – рассмеялся Андрей.

– И это – нефтяная держава… – вслушиваясь в скороговорку диктора радио, констатировал пан Зимовицкий. – Ого! Вот это новость… – неожиданно сказал он, почему-то покосившись в сторону своего попутчика.

– Что-то случилось? – спокойно поинтересовался Лавров, хотя внутренне весь напрягся.

– Да, только что передали полицейскую сводку… – озабоченно нахмурившись, кивнул Зимовицкий. – Полчаса назад на железнодорожной насыпи, километрах в двадцати от Отвоцка, нашли труп молодого мужчины без одежды и документов. О причинах смерти не сообщается, но полицейские считают, что его могли выбросить из окна проходившего там поезда. М-да-а-а…

«Мы уже сидели в кафе, – мысленно отметил Андрей. – С момента, как я спрыгнул с поезда, и до того времени прошло не более сорока минут. Значит, если считать, что сообщники киллера вломились в купе почти сразу, они, скорее всего, учинили допрос, возможно, даже с пристрастием, после чего своротили ему шею и выбросили в окно. Эх, блин! Меня же видели местные бродяги! Теперь уже точно у полиции могут возникнуть подозрения и мысли насчет того, куда именно я мог податься. Черт! Но не убивать же их было, этих идиотов, в самом деле?!.»

– О чем задумались, пан Хмельницкий? – скосил глаза в его сторону Зимовицкий.

– Думаю, что, если этот усопший окажется выходцем из России, наверное, в Польше это никого уже не удивит… – иронично усмехнулся Лавров.

– Нет-нет, он не из России. Прямо сейчас передают, что полиция его уже опознала. Это косовский албанец, последние несколько лет проживавший в Польше. Его основное занятие – убийство по заказу. Полиция подозревает, что этот человек собирался в поезде кого-то убить, но его предполагаемая жертва сама отправила негодяя на тот свет. Я думаю, он получил по заслугам. Кстати, пан Хмельницкий, прошу меня простить – я вас так и не поблагодарил за то, что вы меня выручили там, у кафе. Дзенки!

– Пустяки! – отмахнулся Андрей, чувствуя, как напряжение сразу начало спадать. – Эти трое, я так понял, «герои» только втроем на одного, годами значительно старше себя. А по сути, они – слабаки. Но, в любом случае очень рад, что мог быть вам полезен.

– Я смотрю, в вузе у вас хорошо преподавали боевые единоборства, – уважительно отметил Зимовицкий, приподняв правую руку с руля и сжимая кисть в кулак.

– Я еще со школы начал заниматься карате, а потом продолжил в институте… – пояснил Андрей, глядя на приближающиеся огни города.

Немного помолчав, хозяин «Форда» поинтересовался, где его попутчик планирует остановиться. Узнав, что тот собирается на сутки снять номер в какой-нибудь недорогой гостинице, он решительно объявил, что они едут к нему домой.

– …Мой сын живет сейчас в Бранево, у него там бизнес с калининградцами, – с ностальгической ноткой в голосе сообщил пан Зимовицкий. – Его комната свободна. Нас с пани Еленой вы не стесните…

В этот момент зазвонил его телефон, и он, нажав на кнопку приема, заговорил со своим собеседником по-польски. Краем глаза Лавров заметил, как Зимовицкий внезапно изменился в лице. С одной стороны, на нем отразилась радость, а с другой – какой-то непонятный конфуз. Положив трубку, он некоторое время молчал, после чего потер лоб и, не отрывая взгляда от дороги, с некоторым смущением сообщил, перейдя на английский:

– Мне очень неудобно, пан Хмельницкий, но… Жена сообщила, что только что к нам приехал наш Фелек с невестой. Решил сделать сюрприз и поэтому заранее ничего не сообщил. Поверьте на слово, мне очень жаль, что все складывается именно так…

– Пан Зимовицкий! – искренне рассмеялся Андрей. – Я поздравляю вас с прибытием сына… Мне кажется, вас особенно обрадовало то, что он приехал именно со своей невестой? Наверное, вы давно об этом мечтали? Вот и замечательно, что ваша мечта наконец-то сбылась. Что касается меня, буду вам чрезвычайно признателен, если вы поможете мне найти недорогую гостиницу.

Они ехали по улицам Варшавы, и Лавров с интересом смотрел на архитектуру незнакомого города – несколько раз побывав в Польше, он до сей поры ни разу не был в ее столице. Промчавшись по одной из крупных улиц с современными постройками, машина свернула в Старый город. Больше всего Андрей запомнил Замковую площадь с колонной, как пояснил пан Зимовицкий, воздвигнутой в честь какого-то по счету короля Сигизмуда, и улицу Святого Яна, со старинным собором в честь этого святого.

Наконец машина остановилась на старинной улочке с высокими старыми липами, у двухэтажного здания, которому, даже на первый взгляд, было около ста лет. Войдя в вестибюль гостиницы, название которой можно перевести как «У липы», новый знакомый Лаврова направился к стойке портье. На вопрос о наличии мест тот лишь сокрушенно развел руками. Но пан Зимовицкий отступать был явно не намерен. Он горячо, вполголоса, начал убеждать портье. Из всего сказанного Андрей уловил лишь слово «Костюшко».

Как видно, именно это слово и возымело свое волшебное действие. С уважением взглянув на Лаврова, портье полистал какие-то бумаги и, приветливо улыбнувшись, сообщил, что для столь замечательного гостя может изыскать кое-какую бронь, поскольку завсегдатай их гостиницы, заказавший номер, прибудет только завтра.

Прощаясь с Андреем, Зимовицкий настоятельно попросил, чтобы он завтра в любое время заехал к нему в гости на Маршалковскую. Пообещав выполнить его просьбу, Лавров уже точно знал, что на самом-то деле завтра ему будет не до визитов.

Вселившись в достаточно просторную и уютную комнату, обставленную старинной мебелью, Лавров первым делом искупался в душе, а затем набрал на телефоне, установленном на прикроватной тумбочке, номер, названный ему генералом Фединым. После второго или третьего гудка в трубке раздался тихий щелчок, и старческий, но еще вполне бодрый голос откликнулся:

– Так? (Да?)

– Пан Вальдусевич? – Андрей говорил по-русски. – Добрый вечер! Это Борис, племянник тети Ханны. Она просила передать вам привет и лекарство от боли в суставах. Где бы мы могли с вами увидеться?

– Завтра ровно в десять на набережной Вислы у Русалки. – И в трубке раздались короткие гудки.

Судя по суховатому оттенку голоса и полному отсутствию в нем даже намека на какие-либо радостные эмоции, старик был явно не в восторге от того, что о нем снова вспомнили российские спецслужбы. Вероятнее всего, он давно мечтал, чтобы его оставили в покое, но, как известно, бывших разведчиков не бывает, и хочешь не хочешь, а выполнять задание приходится, если, говоря высоким штилем, Родина призовет.

Положив трубку, Андрей с усмешкой покрутил головой. Как видно, сегодня у деда ночь выдастся бессонной. Впрочем, что-то и ему самому сейчас не спится. Включив телевизор, стоявший в углу напротив кровати, он лег на неразобранную постель и, щелкая пультом, скучающе воззрился на экран. По ТВ шли какие-то новостные программы, транслировались всевозможные реалити– и ток-шоу, на иных каналах шли фильмы, в основном польского производства.

Понимая польский язык с пятого на десятое, Лавров особо долго ни на одном из каналов не задерживался, но, к его удивлению, один из них неожиданно оказался англоязычным. Неплохо владея разговорным английским, Андрей сразу же почувствовал себя увереннее. Теперь он хотя бы мог следить за ходом дискуссии, которую на телеэкране вели около десятка человек, сидящих за большим кольцеобразным столом, в окружении десятков зрителей. Около минуты понаблюдав за происходящим, он догадался, о чем идет речь.

Обсуждались итоги Второй мировой войны в плане того, какая из стран, гитлеровская Германия или Советский Союз, нанесла Польше больший урон. Позиционируя себя общественными деятелями общеевропейского формата, благообразные паны с профессорскими бородками и неопределенного возраста пани в строгих костюмах пуританских фасонов и расцветок изрекали нечто, претендующее на истину в последней инстанции.

Тон задавал крупнотелый, совершенно лысый господин (зато с роскошной бородой) в черном костюме несколько старомодного покроя. Бородач умело дирижировал ходом дискуссии, которую, собственно, дискуссией назвать было очень сложно, поскольку все ее участники выражали весьма схожие точки зрения, отличаясь друг от друга лишь степенью выражения неприязни к сторонам былого военного конфликта. И если одни считали, что Советский Союз и Германия несут равную ответственность за былую катастрофу мирового масштаба, то другие были твердо убеждены, что «коварные русские злодеи» нанесли бедной Польше куда больший ущерб своим многолетним владычеством, отбросив ее чуть ли не в каменный век.

– …Лишь творческий гений польского народа, его невероятная жизнестойкость и феноменальное трудолюбие позволили Польше выстоять под нечеловеческим прессом коммунистического гнета и занять подобающее ей место в европейской семье народов! – запальчиво «двинул свою агитку» молодой усатый человек в стильном костюме «от кутюр».

Зал тут же всколыхнулся шумными аплодисментами. Камера крупным планом показала оживленное восхищение зрителей, по достоинству оценивших «патриотизм» дискутанта. Впрочем, выступившая следом за «усачом» пожилая женщина, похожая на учительницу, попыталась подкорректировать слишком эпатажный пассаж своего визави.

– …И все же будем справедливы, – в частности, отметила она, – хотя бы в том, что человеческие жертвы, понесенные от германской агрессии, неизмеримо выше тех или иных потерь, пережитых нами за годы тоталитарного режима. Кроме того, в те же годы Польша пережила бурный всплеск индустриального развития. В конце концов, первый поляк, полетевший в космос…

Но этой участнице дискуссии договорить не дали. Среди зрителей раздались негодующие возгласы, послышалось топанье ногами, с разных концов зала донесся хулиганский, заливистый свист. Замолчав, женщина встала из-за стола и, не поднимая головы, молча вышла из студии. Кое-как восстановив порядок, бородач лицемерно попенял горлопанам, но бросил камень и вслед ушедшей, добавив, что немецкое владычество в Польше длилось около шести лет, а вот советское – больше сорока, в связи с чем с мнением пани Гурянской согласиться никак нельзя.

Последним взял слово представитель Госдепа США. По всем пунктам согласившись с «усачом», он уведомил присутствующих и телезрителей в том, что «цивилизованный западный мир не даст в обиду одного из своих лучших представителей, который сейчас является форпостом западной демократии, сдерживающим тоталитарное варварство, стремящееся внести раскол в единый европейский дом и нанести непоправимый урон демократическому процессу в странах, вырвавшихся из-под советского ига». Кроме того, «госдеповец» добавил, что развертываемая система ПРО надежно защитит Польшу и прочие страны Запада не только от иранских, но и от любых других ракет. Ответом ему была бурная овация с возгласами «браво!» и «сэнк ю!».

Едва сдержавшись от того, чтобы не плюнуть в экран, Лавров выключил телевизор и, швырнув пульт на тумбочку, глубоко задумался, заложив руки за голову. Яснее ясного, что вся эта теледискуссия – не более чем пиар-акция в поддержку американской ПРО и каждое сказанное слово, каждая реакция зала отрепетированы под режиссурой опытных спецов из ЦРУ. Но все ли зрители это знают? Просто удивительно, что после такой нескончаемой промывки мозгов значительная масса поляков не ударилась в патологическую русофобию, граничащую с паранойей. Хотя… Наверняка и открыто ненавидящих русских тут предостаточно.

Взглянув на часы, Андрей обнаружил, что время приближается к двенадцати. «Все, довольно! Надо ложиться спать, а то завтра денек ожидается трудный…» – мысленно рассудил он и быстро разобрал постель. Ему пришлось несколько раз посчитать до ста, прежде чем он наконец-то провалился в беспокойный зыбкий сон.

Глава 4

Лавров двигался по набережной Вислы, наблюдая за бегущими по простору водной глади катерами и яхтами. То здесь, то там неспешно шли пассажирские и грузовые суда. Сыроватый осенний ветерок клонил начавшие желтеть деревья и бросал в лицо специфические запахи, присущие большому пресному водоему. Мелкие речные чайки с пронзительными криками кружились над волнами, время от времени кидаясь в воду за своей добычей.

Рассеянно глядя на подступающие к набережной жилые кварталы, на поросший лесом противоположный берег, на большой вантовый мост, широко расставивший на том берегу железобетонные ноги опор, Андрей со стороны смотрелся как обычный зевака, который с утра не знает, чем себя занять, и поэтому бредет, куда глаза глядят.

Когда впереди показалась статуя Русалки с занесенным мечом – символ Варшавы, Лавров еще больше замедлил шаги, как бы любуясь бронзовой обнаженной женщиной с рыбьим хвостом. Не очень высокий – ниже человеческого роста – постамент статуи окружал квадратный бассейн с фонтанами.

Утро, по сути, уже закончилось, и на набережной было довольно-таки людно. Прогуливались няни со своими питомцами – от грудничков в разноцветных колясках до бутузов постарше. На одной из лавочек о чем-то чинно спорили несколько престарелых панов. Группка юных пани, чему-то жизнерадостно смеясь, спешила в сторону моста…