Друг Президента

– Мы новости не создаем. Они сами к нам приходят… Тут уж мы повлиять не можем. А записал ты телефоны самых смазливых, а не самых талантливых…

Молодая девушка-редактор прильнула лицом к стеклу студийной перегородки. На противоположной стороне коридора сияла на плотно закрытой двери латунная табличка с фамилией Балуева.

– Уже двадцать минут хозяин его мучает.

– Не тебя же мучает, – не отрывая глаза от окуляра камеры, проговорил оператор, – у продюсера работа такая, ему за мучения деньги платят.

– Если Балуев злится, то злится на всех, – она подхватила свою ондатровую шубейку, – занесу в гардероб.

– И мою дубленку прихвати.

– Как вы, мужики, такую тяжесть на себе таскаете, – девушка взяла в руки дешевую дубленку оператора, – я бы в ней к вечеру в два раза меньше ростом стала.

– Зато тепло. Мне простывать нельзя. Чихнешь – камера дрогнет. Ты, Катя, никогда ведущей стать не хотела?

– У меня правый глаз немного косит, – улыбнулась девушка, – мне в кадре работать противопоказано.

– Я чудеса делаю. Карликов – гигантами, уродов – красавцами. Твоего косящего глаза никто и не заметит. Кроме меня, конечно.

– Мне моя работа нравится.

Оператор повесил наушники на камеру, погасил яркий свет, постучал пальцем по стеклу аппаратной. Видеоинженер вскинул голову от компьютера и показал пальцы, сложенные колечком. Мол, все отлично, можешь пойти отдохнуть, и с завистью глянул на оператора, тот выбил сигарету из пачки, вышел из студии. Видеоинженер не мог покинуть пост, вдруг сервер даст сбой и показ фильма прервется.

Оператор прошел мимо охраны.

– Виктор, ты дверь не замыкай. Я только покурю на крыльце и назад.

– Что мне, лишний раз кнопкой щелкнуть жалко? Да и холодно, Петрович, мог бы в туалете покурить.

– Снег сегодня красивый. Прямо рождественская открытка, – вздохнул пожилой оператор, – помозговать надо, как его снять, – он замотал шею шарфом и вышел на крыльцо.

Медленно плыл, переливаясь и клубясь в лучах яркого фонаря подсветки, табачный дым. Оператор, чуть прищурившись, смотрел на серебристый снег сквозь причудливые изгибы синеватого дыма, с сожалением думая о том, что видеокамерой невозможно передать и половины всей сегодняшней вечерней красоты.

«Нужно слышать потрескивание ветвей, припорошенных снегом, нужно вдыхать морозный воздух. А снежинки вспыхивают как бриллианты, и тут же, рядом с ними, виднеется свежая изумрудная трава на теплотрассе, кажется, что среди нее новогодней ночью распустятся одуванчики».

На какое-то одно мгновение, абсолютно неожиданно для самого старого курильщика, струйка дыма над кончиком зажженной сигареты сложилась в силуэт стройной обнаженной девушки с пышными разлетевшимися волосами. Постояла секунду-другую. Оператор даже дыхание затаил, так и замер с открытым ртом, боясь спугнуть видение. А потом пригрезившаяся ему девушка качнулась, оторвалась от кончика сигареты, подхваченная легким, почти неощутимым движением ветра. И тут же расплылась бесформенным облачком в вечернем декабрьском воздухе, в котором уже витал аромат праздника.

«Вот же штука, – от досады оператор щелкнул сильными пальцами, – можешь сидеть с включенной камерой, совать под объектив зажженные сигареты, делать это несколько лет подряд. И все, никогда больше чудо не повторится. А я видел ее так ясно, так отчетливо. И всегда такое случается, когда нет под рукой камеры. Молодежь скажет, что такую девушку из дыма можно нарисовать и на компьютере. Но нет. Как нельзя нарисовать на нем и настоящий рождественский вечер. Его можно только увидеть. И потом вспомнить. То-то я размечтался. Это Европа уже вовсю Рождество празднует, а наше, православное, только после Нового года наступит. Новый год – самая работа. Мне праздники еще пережить надо».

Оператор с досадой отправил щелчком еще тлеющий окурок в рыхлый сугроб. Бычок пробил в нем темную норку, огонек на мгновение вспыхнул, осветил ее и погас.

«Вот так и моя жизнь. Все время горбатился на телевидении, больших людей снимал, праздники, трансляции. Всегда за кадром оставался. Никто моего лица не вспомнит. Постарел, на кабельное телевидение ушел. Еще пару лет поработаю, и вышвырнут меня в сугроб, как осыпавшуюся новогоднюю елку после праздника».

Оператор спрятал бензиновую зажигалку в один из многочисленных карманчиков на своей жилетке цвета хаки и потянул золотистую ручку стеклянной двери. Охранник слово сдержал, замок оказался разблокирован, но тут же щелкнул, когда дверь закрылась. Теперь ее открыть можно было только с пульта. На туфли налипло много снега, и оператор долго вытирал их о пластиковый коврик, лежавший у стойки охраны.

– Ты на Новый год дежуришь? – поинтересовался оператор.

– Нет уж, мне на прошлый выпало, – заулыбался Виктор, – теперь пусть другие его «всухую» встречают.

– Хорошая машинка, – похвалил оператор новенький мобильник, лежавший на стойке, – фирма выдала?

– Дождешься, – вздохнул охранник, – Балуев даже на Рождество не расщедрится. Сам купил.

Оператор поднял мобильник, глянул на дисплей.

– А толку, что он у тебя есть? Все равно в бомбоубежище он не работает. Земли над нами четыре метра и еще полутораметровый железобетон, напичканный рельсами. Не доходит сигнал. Разве что у самой двери стать.

– Не помогает, и там не берет, пробовал. Стекло металлом тонировано, экранирует.

– Тогда на хрена ты деньги тратил? Дома у тебя телефон и так есть.

– Теперь без мобилы ходить несолидно. Девушки любить перестанут, – отшутился охранник и убрал телефон со стойки.

Студия понемногу оживала, пустой и гулкий коридор наполнялся голосами. Его почти стерильную белизну теперь нарушали броские женские платья, строгие темные мужские костюмы. Живой выпуск новостей – это по масштабам кабельного телевидения огромное производство.

Редактор с диктором препирались, стоя под заправленным в сверкающую рамку фестивальным дипломом «За лучшее операторское решение телевизионных новостей».

– Я не успею прочитать твой текст за двадцать секунд, – настаивал диктор.

– На большее у нас нет видеоматериала, – не сдавалась редактор, – постараешься и прочтешь.

– Постараться могу. Прочесть – нет. Выброси из него пять строчек, тогда получится, или дочитаю уже в кадре.

– Ты же знаешь, что в последнем блоке мировых новостей все тексты звучат за кадром только под хроникальные съемки. По-другому мы не работаем.

– Тогда ничего не выйдет…

– Сможешь. Я и слова из него не выброшу…

Охранник Виктор слушал профессиональный спор. Каждый день перед выпуском вся новостийная бригада ругалась, иногда и до мата доходило.

«Послушать их, то можно подумать, что новости выйти в эфир не смогут. Сплошные накладки и проколы пойдут. А потом ничего, все получается. И текст укладывается, и видеоматериала хватает. И неважно, что в один день в мире, считай, ничего не случается, а в другой день повсюду сплошное кипение – за сутки рассказать не успеешь. А они – профессионалы, ровно в полчаса эфира укладываются, каждый день. Ни минутой больше, ни минутой меньше. Где надо растянут, где надо – укоротят».

Мирно помаргивал монитор, подключенный к наружной камере наблюдения, на нем по-прежнему виднелось засыпанное снегом крыльцо перед входом. Тот мир казался далеким и нереальным – слишком спокойным, холодным. В коридоре в руках сотрудников, перебегавших из кабинета в аппаратную, шелестели бумаги распечаток. Выпускающий режиссер пытался отыскать ассистентку, чтобы уточнить у нее номера кассет с сюжетами, а та словно сквозь землю провалилась.

– Она домой не уходила? Может, случилось что? – в отчаянии допытывался режиссер у охранника Виктора.

– Нет. Как пришла, точно помню, а потом здесь и не появлялась. На студии ее ищите.

– Где искать! Я уже все кабинеты обошел.

– Всю студию вы не осматривали.

Режиссер задумался и тут же бросился к девушке-редактору.

– Глянь в женском туалете. Может, она там?

Девушка сунула режиссеру листки текстов и скрылась за углом. Коридоры бомбоубежища были настоящими лабиринтами, указатели, вывешенные на стенах, могли только сбить с толку непосвященного. Но сами сотрудники ориентировались превосходно.