На восточном порубежье

4

Миновала неделя, прежде чем Афанасий Федотович Шестаков продолжил поиски канцелярии. Да и как иначе, если обязанностей по хозяйству становится все более, а в отношениях с хозяйкой Авдотьей Марковной наметились серьезные перемены. В постояльце она души не чаяла, люб оказался якутский казак, да и без мужика и наследников сгинет ее хозяйство. Вот и замыслила окрутить мужика. Дюж еще сибиряк: враз бабу обрюхатил, не в обиду, будь сказано, усопшему муженьку.

Авдотья, баба еще молодая, рожать в самую пору, а Афанасий, хоть и в годах, но под венцом не хаживал, все бобылем на службах маялся. Чем не пара? Если говорить об Афанасии, то ему Авдотья тоже люба, и теплая, сытая жизнь сладка оказалась.

– Не буду мешать Афанасию, – рассудила баба. – Пущай со своими прожектами побегает. Знаем мы наших сенаторов: до них не достучаться. Умается, любый, да успокоится.

На Васильевский остров добраться – задача серьезная. Движение по городу, изрытому каналами, крайне затруднительно. Впрочем, сами каналы и реки, скованные льдом, представляются Афанасию Шестакову наилучшими дорогами: уж где-где, а в Сибири к ним привыкаешь, там, кроме них, ничего более и нет.

Привычно запряг казачий голова в сани хозяйскую саврасую кобылу – и ходу.

Миновав улочками и переулками Литейный, саврасая вынесла сани на лед Фонтанки. Повеселел Афанасий: это тебе не пешком по незнакомому городищу шастать. Там только и гляди, чтобы не заплутать или от ямщика проезжающей кареты кнута не схлопотать. Лед, конечно, не как в Сибири – жидковат, но ничего, сани держит.

Скоро с левой стороны потянулся сказочной красоты лес. Афанасий сразу смекнул, что это сад – летняя резиденция царей. Вон и здание дворца просматривается. Поскромнее и меньше Зимнего будет, но столь же ухожен и в окружении сада смотрится дивно.

Миновав Летний сад, казачий голова выехал на лед Невы напротив Петропавловской крепости и вдоль уже знакомой Дворцовой набережной направился к Васильевскому острову. Поспешая, Афанасий даже не обратил внимания на то, что карет и гвардейцев возле Зимнего дворца стало еще более.

Приблизившись к Васильевскому острову, он сразу разглядел длинное здание в три этажа. Строительство его еще продолжалось, но в готовой части чувствовалась жизнь. Редкие сани и скромные повозки свидетельствовали о малолюдстве. И действительно, зайдя в здание, Афанасию Шестакову пришлось долго хаживать по коридорам, прежде чем отыскал достойного внимания служку.

– Мне бы кого из дьяков или приказчиков. Челобитную треба подать императору Петру Алексеевичу, – молвил он.

Служка высокомерно глянул на Афанасия и с достоинством молвил:

– Ныне в коллегии я за старшего. Господа сенаторы отсутствуют, и другие чины в трауре по домам пребывают.

– Что же такое стряслось, подскажи, браток, а то не ведаю! – теряясь, спросил Афанасий.

– Государь наш, Император Российский Петр Алексеевич скончался вчерашнего дня, – торжественно и громко произнес служка. – А вы убирайтесь отсюда: не велено никого пускать, при мне даже солдат при оружии состоит, враз его кликну.

Служка разошелся не на шутку, с каждой минутой все более осознавая свою значимость и, главное, поджилками чуя возможность поживиться.

– Ты уж извиняй, если что не так, но дело у меня важное и любопытное для государева достатка. Доношу о землях невиданного богатства и народах немирных, что государевой власти чураются. Пособи мне в деле сем. Чтобы исправно попала моя отписка в государеву канцелярию, а я уж в долгу не останусь. Глянь, какие соболя припас для такого дела.

Афанасий достал из мешка вязанку соболиных шкурок. Темный мех расстелился волной и засверкал. От сей невиданной красоты служка просто обомлел: таких подарков он в жизни не видывал.

– Справим! Все достойно справим! Прощения прошу, как вас величать прикажете? – залебезил приказной служка.

– Ежели полностью, то Афанасий Федотович Шестаков буду. Служил в Якутске казачьим головою.

Надо отдать должное нашему канцелярскому работнику, что к делу он отнесся со всем вниманием. Тщательно заполнив журнал, приложил грамоты и карты, представленные Шестаковым, и выдал ему расписку с печатью канцелярии. По ней можно всегда справиться о судьбе дела. Он даже в специальной графе сделал пометку о наивысшей важности, не забыл вписать и адрес, где пребывает податель сих бумаг.

Но, несмотря на все старания, бумаги надежно и надолго примостились среди груды других прошений, а Афанасий, набравшись терпения, отправился на Литейный, нежданно-негаданно ставший его домом.

5

Петр Алексеевич скончался 28 января 1725 года, не оставив после себя завещания. Забыв о делах, петровские последователи во главе со светлейшим князем Александром Даниловичем Меньшиковым принялись за обустройство новой власти, в результате которого владычицей Руси, Императрицей была провозглашена вторая жена Петра, Екатерина I. Следом члены победившей партии начали делить портфели, звания, награды и прочее, запамятовав, по сути, о государственных делах.

Начинаниям Шестакова, как и многим другим, не имевшим поддержки сильных мира сего, суждено было в те годы пребывать в забвении и отправиться в архив. Челобитная Афанасия Федотова при везении стала бы лишь достоянием исследователей последующих поколений, если бы не его величество случай.

Скучающий от безделья секретарь Сената Кирилов Иван Кириллович, будучи далеким от придворных интриг, бродил по комнатам здания Двенадцати коллегий. Геодезиста и географа по образованию, его в настоящее время интересовала судьба Первой Камчатской экспедиции Витуса Беринга.

Напомним: 23 декабря 1724 года Петр подписал указ о снаряжении экспедиции для изучения тех мест, где Азия сошлась с Америкой. Выполняя царскую волю, Беринг сотоварищи 24 января 1725 года покинули Санкт-Петербург и отправились курсом через Сибирь в Охотск. Оттуда собирались морем попасть на Камчатку и далее совершить плавание на судах в поисках пролива между материками. Заметьте, за несколько дней до смерти Петра. Теперь их судьба занимает Кирилова более других.

Минуло полгода, а от первопроходцев ни слуху ни духу. Убедившись в том в очередной раз, Иван Кириллович зашел в кабинет, где после кончины Его Императорского Величества скопилось множество бумаг, ждущих своей участи.

Листая журнал, Иван Кириллович обратил внимание на регистрационную запись челобитной некоего Якутского головы, а более – на название мест: Чукотский нос, Анадырский залив, Камчатка. Без затруднения отыскал остальные бумаги Афанасия Шестакова, среди которых обнаружил рукописную карту тех земель.

Бегло взглянув на нее, первый географ государства Российского, к своему крайнему удивлению, увидел очертания земель, ему неведомых, на поиски которых и направилась экспедиция Витуса Беринга. Начертав в журнале резолюцию, согласно которой челобитная должна быть отправлена в Сенат, Иван Кириллович удалился, забрав с собой все рукописи Шестакова.

«Удивительные дела творятся подчас, – рассуждал он дорогой. – Появись этот казак на полгода ранее, для экспедиции Беринга куда как способнее было. Хотя о чем я?! У нас зачастую при одной голове, правая рука и не ведает, чего творит левая. Посоветуюсь с вице-адмиралом Сиверсом. Он сейчас человек влиятельный, на место Апраксина метит, а именно у Адмиралтейства главный интерес к восточным и северным морям. Может, еще сгодится казак со своими планами замирения тамошних народов. При подготовке экспедиции Беринга то, что на северо-востоке проживает некий незамиренный народ чукчи, и в расчет не брали. Мало ли по Сибири диких инородцев балует!»

6

Между тем время бежало быстро, а вот дела не поспешали. Летом 1726 года челобитная Афанасия Шестакова продолжала пылиться в Сенате, не то чтобы забытая, а в ожидании своего часа.

Сам казачий голова продолжал обитать на Литейном. Авдотья оказалась бабой расторопной: этому времени успела родить девочку и повенчаться с Афанасием. Сии дела на Руси делаются куда проворнее, нежели государственные. Сам Афанасий не противился судьбе, раздобрел, приобрел лоск столичного купчины и лишь изредка, более для солидности, отправлялся в Сенат проведать о делах, где получал один и тот же ответ:

– Ожидайте! Челобитная у высокого Сената на рассмотрении! С Литейного не съезжайте, вас непременно пригласят!

Но на этот раз его остановили в приемной.

– Вашу персону, – важно произнес в нос приказчик, – желает видеть господин секретарь Сената Иван Кириллович. Соизвольте его дождаться для аудиенции.

Несмотря на незнакомые слова, Афанасий уразумел все же значение сказанного и, расположившись на лавке, стал дожидаться таинственной аудиенции. Он даже задремал. Когда уже вечерело, ему удалось встретить знакомого приказчика, по всему, собравшегося уже удалиться восвояси.

– Вечерять уже треба! – как можно любезней заметил Афанасий. – А как же аудиенция?

– Велено ждать! – категорично заявил приказчик.

Заночевать в коридорах здания коллегии казачьему голове не удалось, хотя так ему казалось вернее, тем более что харчей прихватил по старой привычке дня на три. Караул, заступивший на ночное дежурство, выставил его на улицу, объяснив, что впустят лишь завтра поутру, с прибытием смены.

Афанасий прошелся вдоль здания Двенадцати коллегий, для верности пересчитав трехэтажные строения, что стояли, как близнецы, единой замкнутой стеной. Их оказалось действительно двенадцать, и это почему-то очень его обрадовало. Вдоль фасада коллегии был прорыт канал и через него перекинуты два мостика, доступные для проезда экипажей. Широкая улица, вдоль и поперек изрытая колеями, выглядела грязной и неуютной: до мостовых на Васильевском острове дело еще не дошло.

После смерти Петра Великого минуло всего-навсего около полутора лет, а некоторые планы его по обустройству столицы, выпестованные и взлелеянные, как другие – не менее значимые, стали замалчиваться и беспардонно быстро вытесняться из жизни.

Афанасию как человеку со стороны это особенно было заметно. Ведь совсем недавно он диву давался, как многочисленные мелкие гребные и парусные суда снуют по каналам и протокам Невы. Тут тебе и извоз, и свой выезд, что стоит у причала близ хаты.

В свое время, согласно именному указу императора, была построена в Санкт-Петербурге Партикулярная верфь. В указе значилось: «…делать к дому Его Императорского величества и для раздачи, по указам, всякого чина людям безденежно и на продажу разного рода небольшие парусные и гребные суда».

Партикулярная верфь была видна с балкона Летнего дворца, откуда за ее работой ревностно наблюдал Петр Великий. Он же создал и первый в России яхт-клуб под названием «Потомственный Невский флот». Ныне все эти начинания как неугодные преданы забвению.

Вот от чего пришел в изумление наш Афанасий: в кратчайший срок было зарыто большинство каналов, через сохранившиеся перебросили множество мосточков, а через Неву перекинулся первый плашкоутный мост, соединивший Адмиралтейство с Васильевским островом. И как следствие – многочисленные гондолы, боты, яхты оказались на берегу, сгинув прежде своего срока.

Афанасия сии изменения не радовали: потомственный сибиряк, он привык к речным путешествием. Да и лодку самому всегда можно сладить. А вот в городе без своего экипажа запросто можно сгинуть под копытами вороных лошадей или, в лучшем случае, удар плеткой схлопотать от возницы. Сибирский казак предпочел нанять лодочника и с удовольствием направился с ним в сторону Литейного.

Когда лодка входила в устье Фонтанки, Афанасий обратил внимание на небольшой дворец на одиноком острове. С берегом остров соединялся дамбой и подъемным мостом.

– То Подзорный дворец, – пояснил лодочник, по всему, из отставных матросов. – Петр Алексеевич любил бывать здесь, наблюдал за кораблями, входящими в Петербург по фарватеру Большой Невы. – Немного помолчав, перевозчик вздохнул и добавил: – В запустении ныне дворец, да и корабли стали редкими гостями на Неве.