Ренегаты

– Так про это уже лет пять слухи ходят, – разочарованно перебиваю я. – Тоже мне тайна мадридского двора!

– Дослушай, – терпеливо говорит Костыль. – Так вот: будет большая война. Сурган уже практически готов к ней. Но на всякую силу всегда найдется равноценная сила, это закон…

– Ньютона?

– Жизни. Чтобы остановить Сурган, нужно, чтобы то, что несла группа, к которой ты шел, дошло до получателя.

– Несла?

– Да, группа тоже уничтожена бойцами «Вайбера».

– А при чем тут Бека, Пономарь, ты, я, наконец?

– Я – твоя страховка, Гонец, – тихо произносит Костыль. – Я должен был обеспечить твое прикрытие. А Бека с Пономарем отводили глаза – типа мы обычные контрабандисты.

Мне ничего не остается, как спросить:

– На кого ты работаешь?

– Пей пиво, Вася. – Костыль отворачивается. Было понятно, что не скажет, но я не мог не попробовать.

– И что мы делаем дальше? – спрашиваю больше для того, чтобы хоть что-то сказать. В башке все перемешалось, и на фоне этой мешанины неоново светится одна короткая мысль: «На фига я в это влез?!»

– Я уже сказал: мне нужно, чтобы посылка дошла до адресата.

– Так сурганцы…

– Посылка у меня.

Я замираю, смотрю, как Костыль с кряхтением закидывает винтовку за спину. Вечер, и без того фееричный до безобразия, окончательно перестает быть томным.

– И?..

– Гонец, ты меня разочаровываешь. – Костыль смотрит на меня в упор. – Их контракт провален, твой – «на грани нервного срыва». Но если ты выполнишь за покойников их работу…

Я всегда неплохо считал в уме, и сейчас цифирьки в голове быстренько складываются в красивое число с пятью нулями в валюте государства, которое российские военные называют «вероятным противником». Ч-черт, заманчиво!

– Где посылка? – будничным тоном спрашиваю я.

Костыль расстегивает камуфляжку и демонстрирует висящий на цепочке довольно толстый пакет формата А5, наглухо залитый воском.

– Это все?

– Нет. Вон, в кустах.

В зарослях узколиста обнаруживаю узкий кофр или, скорее, контейнер полутораметровой длины из выкрашенного в защитный цвет металла.

– Что там?

– Открой.

Любопытство сгубило кошку – открываю. Вижу какую-то трубу, обернутую промасленной бумагой.

– И?..

– Это РПГ-2. Снаряженный.

Опа! Непроизвольно отдергиваю руки, прячу их за спиной.

– Что это за зверь?

– Ты правильно все понял. Это ручной противотанковый гранатомет образца 1949 года. Или, говоря шершавым языком военных справочников: «динамореактивная многоразовая система с выстрелом активного типа». А по-простому – гениальный отпрыск сумрачного арийского чудовища по имени «панцерфауст». Оружие словно специально придумано для Центрума: стальная цельнокатаная труба с деревянными накладками, чтобы не обжечься, курковый механизм на пистолетной рукоятке, а в стволе – граната ПГ-2: кумулятивная боевая часть, бумажная гильза с дымным порохом, донный взрыватель и стабилизатор с шестью металлическими гибкими перьями, которые разворачиваются после выхода гранаты из пусковой трубы. Лупит на сто пятьдесят метров. Пробивает двухсотмиллиметровую броню. И ни одной пластмассовой детали! Эта штуковина очень успешно применялась вьетнамцами против американской техники. РПГ-2 до сих пор стоит на вооружении целого ряда стран.

Выдав такую длинную и нехарактерную для него тираду, Костыль умолкает и смотрит на меня с большим интересом. Понятно, значит, мяч на моей стороне.

В голове начинает складываться пазл: Сурган готовится к войне, изготавливая танки, – это всем известно. Некто организовывает переброску в Центрум гипотетическим противникам Сургана образца оружия, способного жечь эти танки, как копны сена на лугу. Наладить выпуск такого простого и эффективного оружия несложно, недаром абсолютно все подобные виды вооружения внесены погранохраной в «Список номер один» и запрещены к перемещению в Центрум под страхом расстрела на месте.

– Сурганцев ждет сюрприз, – бормочу я под нос, лихорадочно соображая, как выпутаться из этой ситуации.

– Итак? – Костыль сует руки в карманы. Что-то подсказывает мне, что там у него отнюдь не семечки.

– Костыль, но это же пуля – если поймают…

– Еще раз: если ты выполнишь контракт за погибшую группу…

Он смотрит на меня, и теперь в его взгляде отчетливо читается презрение.

– Стоп! – Я облегченно улыбаюсь, несмотря на напряженную ситуацию. – О том, как прочитать послание и куда двигаться дальше, знал только старший группы. А он, ты говоришь, убит. Мы не знаем…

– Не бздень, Гонец. – Костыль тоже выдавливает улыбку, снимает с шеи пакет с документами, кладет в контейнер, защелкивает замки. – Я знаю, куда и кому доставить посылку. Хватай контейнер – и вперед.

Глава пятая

Над столицей Великого Сургана, славным городом Танголом, стояла глубокая ночь, нарушаемая лишь гудками маневровых паровозов на станции и тяжелыми вздохами доменных печей, доносящихся из-за Старого Королевского леса. Никакого леса в обширной впадине, полукольцом огибающей город, на самом деле давно уже не было. Его вырубили на дрова еще в первые годы после Катаклизма, но плотно застроенная рабочими общежитиями и заводскими конторами местность носила историческое название, о котором напоминала одинокая каменная башня, когда-то служившая убежищем для высокородных охотников и их свиты.

Высотой в пять десятков локтей, квадратная, приземистая башня стояла в самой чащобе, и ее изъеденные временем, обросшие лишайниками стены не раз давали приют продрогшим и усталым королям Сургана. Когда от Старого Королевского леса не осталось и следа, а башня стала мешать прокладке подъездных путей к металлургическому заводу, ее решили взорвать, но несколько мешков пороха не смогли разрушить древнюю постройку. Тогда в башне устроили склад угля, а на верхней площадке, когда-то возвышавшейся над верхушками деревьев, теперь днем находился наблюдатель пожарной стражи Сил Внутренней Обороны.

Башня потерялась на фоне дымящих труб, массивных конструкций домн и ректификационных крекинговых колонн нового химического завода, производившего топливный спирт. Потемневшие от времени барельефы с ликами монархов из давно сгинувших династий ныне уныло смотрели на толпы одинаково одетых простолюдинов, что каждые двенадцать часов выходили из заводских ворот, над которыми красовались отлитые в металле цитаты из «Книги Отчего Края»: «Работа есть высшая доблесть», «В труде обретешь ты счастье свое» и «Наше оружие – молот!».

Если бы барельефы умели говорить, они скорее всего осудили бы превращение некогда аграрной страны, тихого Сурганского королевства, где пейзане обрабатывали свои наделы и пасли скот на выгонах у подножия замков аристократов, в дымящую сотнями, а то и тысячами труб промышленную область, пожирающую гигантские объемы руды, угля, древесины и других ресурсов. В недрах доменных печей, в мартенах, в кузнечных цехах и на сборочных конвейерах все это превращалось в броневые листы и дизельные двигатели, в пушки, танки, снаряды, винтовки, паровые машины, локомобили и строительную технику.

Но барельефы молчали. Часы на здании заводоуправления пробили полночь. Гудки истошным воем возвестили о начале очередной смены. Поток рабочих выплеснулся на улицы, заполнил их от края до края и так же быстро схлынул. Окрестности старой башни погрузились в тишину. Ночной мрак рассеивали два масляных фонаря, но их трепещущий желтоватый свет, казалось, лишь подчеркивал темноту.

Тишину нарушил мерный рокот работающей паровой машины. Вскоре в боковом проезде появился небольшой локомобиль с зашторенными окнами пассажирской кабины. Облаченный в кожаный комбинезон и шлем водитель, сидящий впереди, дернул ручку тормоза, открыл клапан и стравил пар из ходового цилиндра. Локомобиль остановился, осев на подрессоренные колеса. Распахнулась дверца, двое высоких мужчин в темной одежде, сжимающие в руках автоматические винтовки, встали по краям экипажа, огляделись, и один из них негромко сказал:

– Все чисто!

Из локомобиля вышел еще один человек, одетый в простой офицерский мундир, черный плащ-крылатку и маску, закрывающую лицо так, что было видно только глаза. Едва заметно кивнув, он проследовал к дверям башни и трижды ударил в них массивным стальным перстнем, надетым на указательный палец поверх перчатки. Одна створка приоткрылась, на брусчатку упал луч света.